Между прочим, список павших в Краткой повести вполне соответствует перечню убитых в Куликовской битве, сохранившемуся в составе Пергаменного Синодика XIV–XV вв. [55] Читатель может ознакомиться с ним в составе более позднего Синодика, изданного в 1790 г. [56] Вот что там написано: «Князю Феодору Белозерскому и сыну его Ивану, Констянтину Ивановичу, убиеннымъ отъ безбожнаго Мамая, вечная память. И въ той же брани избiеннымъ Симеону Михайловичу, Никуле Васильевичу, Тимофею Васильевичу Валуеву), Андрею Ивановичу Серкизову, Михаилу Ивановичу и другому Михаилу Ивановичу, Льву Ивановичу, Семену Мелику и всей дружине ихъ по благочестiю скончавшимся за святые церкви и за православную веру, вечная память» [57].

Как видим, из лиц, приведенных в Краткой повести, в Синодике нет только Александра Пересвета. Ни про какое (даже духовное) участие в организации победы духовенства тоже не упомянуто. Нет ни Сергия Радонежского, ни митрополита Киприана, ни даже коломенского епископа, благословлявшего будто бы уходящие рати. О роли рязанского князя Олега Ивановича, одного из главных по тем временам соперников Москвы, упомянуто отдельно, в конце рассказа. Сказано, что он «послалъ Мамаю на помощъ свою силу, а самъ на рекахъ мосты переметалъ» [58]. За что Дмитрий хотел отправить на него войска, но приехавшие из Рязани бояре сообщили, что Олег бежал. Дмитрий ограничился посылкой в Рязань наместника.

Мамай же, как сообщается дальше, собрал всю оставшуюся силу и хотел «ити изгономъ пакы на великаго князя Дмитрея Ивановича» [59]. Отметим: изгоном, то есть в набег. Отсюда можно сделать вывод, что сил на серьезную войну у него уже не хватало. Но тут пришел «некый царь со востока, именемъ Токтамышь изъ Синее Орды» [60]. Обратите внимание: Тохтамыш – царь, а Мамай – только князь. Летописец четко разбирается в ордынском табеле о рангах. Ведь Тохтамыш был Чингизидом, то есть законным ханом, а Мамай – только безродным темником, владельцем одного улуса Орды. И сколь бы силен на определенном этапе он ни был, на звание царя (хана) он претендовать не мог. Только князь (эмир).

Приведем кроме Краткой редакции еще два варианта сообщений о Куликовской битве, вполне самостоятельных. Первый содержится в Новгородской первой летописи. Источнике, как известно, достаточно самобытном, периодически излагающем историю не так, как принято в остальном летописании.

«В лето 6888… В то же лето, месяца августа, приидоша вести от Орды к великому князю Дмитрию и брату его князю Володимеру, якоже въздвизается на крестияны измаилетескыи род поганыи. Некоему убо у них худу цесарюющу, а все деющю у них князю Мамаю, и люте гневающюся ему на великого князя и на всю Рускую землю. Се же слышавъ князь великыи Дмитрии Иванович, яко грядеть на нь сила велика татарьская, и собравъ многы вои, и поиде противу безбожных Татаръ, а уповая на милосердие божие и на пречистую его матерь божию богородицю, на приснодевицю Марью, призывая на помощь честныи крестъ; и въниде бо в землю их за Донъ, и бе ту поле чисто на усть рекы Непрядвы, и ту исъполцишася – погании Измаилятяне противу крестиянъ. Москвици же мнози небывалци, видевши множество рати татарьскои, устрашишася и живота отцаявшеся, а инеи на беги обратишася, не помянувше реченаго пророкомъ, како единъ пожнеть1000, а два двигнета тму, аще не богъ предасть ихь. Князь же великыи Дмитрии, с братомъ своимъ с Володимеромъ, изрядивъ полкы противу поганых Половець и възревъ на небо умилныма очима, въздохнувъ из глубины сердца, рекоста слово псаломъское: „братие, богъ намъ прибежище и сила“. И абие съступишася полкы обои; и бысть брань на долгъ час зело, и устрашить богъ невидемою силою сыны Агаряны, и обратиша плещи на язвы, и погнани быша от крестиянъ и ови же от оружиа падоша, а инии в реце истопошася, бещисленое их множество. А на съступи убиенъ бысть тогда князь Федоръ Белозерьскыи и сынъ его князь Иванъ; а иныи князи и воеводы погнашяся по иноплеменницех; от страха божиа и от оружиа кристияньскаго падаху безбожнии Татарове, и възнесеть богъ десницю князя великаго Дмитриа Ивановича и брата его князя Володимера Андреевича на победу иноплеменникъ. Се же бысть грех ради наших: въоружаются на них иноплеменьници, да быхом ся отступиле своих неправдъ, от братоненавидениа и от сребролюбиа и в неправды судящих и от насилья; нь милосердъ бо есть богъ человеколюбець, не до конца прогневается на ны, ни в векы враждуеть. Сиа же сдеяся победа князю великому месяца септября въ 8, на Рожество святеи богородици, в суботу. Князь же великыи Дмитрии съ братомъ своимъ съ княземъ Володимеромъ, ставъ на костех татарьскых, н многыя князи рускыя и воеводы прехвалными похвалами прославиша пречистую матерь божию богородицю, крепько брашася съ иноплеменници за святыя божиа церкви, за правоверную веру, за всю Рускую землю; а самъ приихалъ богомь храним въ столныи и великыи град Москву, въ отчину свою, съ своимъ братомъ Володимеромъ» [61].

Мы видим, что тексты новгородского и тверского (раннего московского?) летописцев очень близки. Однако новгородец добавляет кое-что от себя. К примеру, о том, что некоторые московские новобранцы испугались и побежали с поля боя («Москвици же мнози небывалци, видевши множество рати татарьскои, устрашишася и живота отцаявшеся, а инеи на беги обратишася»). Указывает он и то, что Мамай не был «царем» («некоему убо у них худу цесарюющу, а все деющю у них князю Мамаю»). Зато у него ничего нет про союзников Мамая. Вообще-то вполне можно предположитть, что оба текста имели один и тот же первоисточник, который потом каждый летописец немного редактировал. При этом новгородец мог написать что-то неприятное про Москву, а вот автор текста, использованного в Рогожском летописце, – уже нет. Ну да Троицкая летопись и считается историками примером раннего московского летописания. Скажем так: когда великие князья московские еще не могли себе позволить очень-то уж произвольно перекраивать историю.

Наконец, самым маленьким по объему является упоминание битвы в Псковских летописях. Так, в Псковской первой летописи сказано: «В лето 6886. Бысть похваленъ поганых Тотаръ на землю Роускую: бысть побоище велико, бишася на Рождество святыя богородица, въ день въ соуботныи до вечера, омерькше биючися; и пособе богъ великомоу князю Дмитрею, биша и на 30 верстъ гонячися. Того же лета во озере Чюдскомъ истопли четыри лодии» [62]. Вот и все, что мог сказать о сражении псковский летописец середины XVI в. Нет, может, он и пользовался более ранними документами, когда писал свой вариант (по крайней мере, А.Н. Насонов, готовивший второе издание, считал датой написания ранних списков середину – конец XV в.). Но как бы то ни было, даже после присоединения Пскова к Москве в 1510 г., похоже, в этом городе о великом значении Куликовской битвы еще не знали. И приравнивали ее к гибели четырех лодей на Чудском озере. Правда, в Псковской второй и третей летописях говорится не о 4-х, а о 24 лодьях. Если так, то конечено! Зато, кстати, о битве там говорится и того меньше. В Псковской второй так и вообще написали просто: «Князь велики Дмитрии и вси князи рускыя бишася с Тотары за Доном» [63].