Сцена «поношения» мужей (своеобразный панегирик жениху) традиционна для жанра монгол как обязательный элемент свадебного обряда. Она присутствует и в знаменитой «Чонди-монгол» Мукундорама Чакроборти (XVI в.), и во многих других поэмах этого типа. Но в поэме Мукундорама, как бы совершенна она ни была, нет той живости и непосредственности, с какой Бхаротчондро Рай умел изобразить традиционный сюжет, порой сочувствуя героям, порой подтрунивая над ними, а нередко и откровенно смеясь.
Но как бы ни был отчетлив светский элемент содержания поэмы, он не позволяет забыть до конца, что она посвящена богине Онноде и во славу ей. Завершается поэма страстным гимном богине, спасшей Шундора от казни и соединившей любовников в ответ на мольбу, обращенную к ней. Так отчетливый светский элемент поэмы, который увел было читателя далеко от религиозно-дидактических целей, снова возвращает его в контекст литературы и культуры того времени.
Бенгалия была той областью Индии, где уже в XVIII в., хотя и в самом его конце, был осуществлен первый опыт создания драматического спектакля европейского типа как результат взаимодействия западной и восточной культурных традиций.
В 1955, 1959 гг. в Калькутте происходили торжества, посвященные 160—летию премьеры комедии «Притворство» (по Джорделлу) — пьесы, форме которой, столь счастливо найденной ее адаптатором и режиссером, суждено было сыграть в Индии важную роль в становлении драмы Нового времени. Светского драматического театра и репертуара для него не существовало ни в Бенгалии, ни в других провинциях Индии в XVIII в. Честь его создания принадлежит талантливому музыканту из Ярославля Г. С. Лебедеву, «беспристрастному созерцателю», прожившему в Индии 12 лет (1788—1800). Он не был ни миссионером, ни служащим Ост-Индской компании. «Главным для меня предметом было проникнуть там во нравы, а с тем вместе приобрести нужные сведения в их языках и учености», — писал он. Индийцы считают Лебедева одной из наиболее примечательных личностей в индийской культуре XVIII столетия, отмечая, что «у него не было той покровительственной надменной позы, которая была нормой для европейских ученых тех дней, отправлявшихся изучать Восток. Он был абсолютно лишен религиозных и расовых комплексов превосходства» (С. К. Чаттерджи).
Характер Лебедева, его наблюдательность, позволившие отобрать темы и компоненты драматического произведения, безболезненно прививавшиеся на индийской земле, обеспечили успех начинанию, которое современники называли «планом Дон Кихота», а потомки — «революцией в бенгальской драматургии».
«Зная из наблюдений, — писал он, — что индийцы предпочитают юмор и шутку серьезному, солидному содержанию... я выбрал пьесы («Притворство», «Любовь — лучший лекарь» Джорделла. — Н. В.), прелестно заполненные группой стражей, воров, а кроме того, законников и высокочтимой бандой мелких грабителей во главе с своекорыстным писцом очень небольшого суда, который нагло осмеливается взять своим девизом Совесть только для прикрытия ежедневного грабежа и других беспримерных и дьявольских гнусностей...» Все это соответствовало индийской действительности и без труда переносилось на индийскую почву, стоило только английские имена заменить на бенгальские. Любовь индийцев к музыке также была учтена Лебедевым: действующие лица во время представления распевали песни на слова Бхаротчондро Рая.
В 1796 г. состоялась премьера. Пьеса была сыграна, как писал Лебедев, «обоего пола бенгальскими актерами и удовольствовала [...] европейских и азиатских жителей в собственном мною устроенном театре; чего прежде никто из европейцев в Калькутте не производил».
Лебедев оказался истинным и первым европейским просветителем в Индии, его имя как зачинателя современной бенгальской драмы по праву вошло во все бенгальские хрестоматии.
ИНДО-МУСУЛЬМАНСКИЙ СИНТЕЗ. ПОЭЗИЯ УРДУ. ПОЭЗИЯ СИНДХИ
В XVIII в. окончательно формируется самая молодая из новоиндийских литератур — мусульманская литература Индии, язык которой получает именно в XVIII в. название «урду». Именно в эту пору литература урду встает как равная персоязычной литературе Индии и начинает постепенно вытеснять ее с литературной арены. Персидский теряет свое влияние, хотя и остается официальным языком Могольской империи вплоть до 1835 г.
Блестящим поэтом рубежа XVII—XVIII вв., завершившим ранний (деканский) период истории литературы урду, был Вали Аурангабади (годы жизни неизвестны) — «первый человек» («баба адам») в поэзии урду. Творчество Вали неразрывно связано с культурой фарси («Урфи, Анвари, Хагани // Поэзии законы мне передали в дар»; перевод Н. Глебова), с философией суфизма и со всем тем, что составляло литературно-эстетический комплекс персоязычной традиции, однако это первый индийский поэт («Вали, известен ты в Туране и Иране, но родина твоя, поэт, — Декан»; перевод Н. Глебова). Многие его стихи воспроизводят картины близкого ему Декана, а не далекого и неведомого Ирана, как того требовала персоязычная традиция, воспевают подвиги индусов — Рамы, Лакшманы и Арджуны, а не героев персидской литературы, язык его газелей прост и ясен, лексика базируется на местных диалектах, а не на арабо-персидской лексике. Разговорный «презренный» урду, этот площадной и базарный язык, звучал в его стихах так поэтично и музыкально («О свет очей, тебе письмо я написал ресницей, // Печать на нем поставил зрачком глаза»; перевод Г. Зографа), что покорил даже убежденных приверженцев персидского стиля при делийском дворе.
В течение XVIII столетия южноиндийские деканские княжества (Биджапур, Голконда) в результате непрекращающихся войн с маратхами, джатами, раджпутами окончательно теряют свое могущество, и мусульманский культурный центр снова перемещается в Дели. Делийская школа первоначально формируется в атмосфере могольского двора — центра дряхлеющей и гибнущей империи. Подчеркнутый интерес придворных поэтов к формальной стороне искусства и литературы, увлечение орнаментальной формой способствовали развитию поэзии усложненного стиля. На языке урду возникает в эти годы поэзия стиля накх-шикх (букв. — с головы до ног). Типологически этот стиль сходен с поэзией рити на брадже или пандит-кави на маратхи. Одно из названий поэзии рити — наик наика бхед (типы героев и героинь) — по сути означает то же, что накх-шикх. Содержание такого рода поэзии обычно представляет собой описание внешности какого-либо персонажа (чаще мифологического) в строгом соответствии с любовным этикетом и поэтическим каноном. Скажем, в любовном дуэте (тема — тайное свидание) может участвовать согласно традиции героиня строго определенной до мельчайших деталей внешности. Поэт из готового, сформировавшегося несколькими веками ранее «каталогизированного» канона избирает отдельную деталь — зрачок, локон, завитый строго определенным образом, ноготь на руке или ноге какого-либо определенного пальца, ухо или пупок — и языком сложных поэтических фигур, зафиксированных в трактатах по классической поэтике, демонстрация безукоризненного владения которыми и есть по существу цель поэта, создает свою вариацию — обычно отдельные замысловатые строфы (двустишия или четверостишия). Поэзию этих стилей роднит подчеркнутое внимание к формальной стороне стиха и восприятие поэтики как самостоятельной темы поэзии, в которой поэтическая фигура самоценна.
Немаловажную роль, однако, в формировании делийской школы сыграла и та свежая струя, которую принесли в Дели поэты Декана (в частности, Вали из Аурангабада), переселившиеся из южных княжеств в северную столицу. Становление поэзии нового стиля начиналось с простейших поэтических форм. Излюбленным жанром поэтов делийского двора, начавших писать на урду, была лирическая и лирико-философская газель (XVIII в. в поэзии урду обычно называют веком газели). Особенную популярность приобретает так называемая «пестрая газель», в которой чередуются строки на фарси и урду.
Крупнейшим поэтом того времени был Саддриддин Мухаммад Фаиз (годы жизни неизвестны) — потомок знатного иранского рода, знаток поэтики, прекрасно владевший арузом, автор газелей и маснави. Он не читал своих стихов при дворе и с гордостью писал о себе: «Я никому не воздавал хвалы в стихах, ибо это занятие всегда казалось мне близким попрошайничеству» (Перевод Н. Глебова). Быть может, поэтому его имени нет ни в одном тазкире (традиционная, официальная история литературы), а поэзия его стала известна лишь в 1946 г., после выхода в свет исследования видного индийского филолога Масуда Хасана Ризви. Фаиз был одним из первых поэтов урду, который видел ценность поэзии в том, насколько правдиво отображает она действительные события, а не воспроизводит традиционные сюжеты. Особенное внимание Фаиз обращал на поэтический слог и был одним из немногих поэтов того времени, которые стремились избежать стандартности метафор, сравнений и отвергал изощренную словесную эквилибристику во имя изящной простоты. Фаиз не был мусульманским ортодоксом и чтил обряды индусов так же, как установления ислама. В этом он был близок своему деканскому современнику Вали.
