Песней надежд оглашать не пристало.
(«Не пристало». Перевод Ю. Валича)
Падение нравственности, душевное смятение, охватившее людей, забывших свое героическое прошлое, причиняли Фраги едва ли не большую боль, чем по-суфийски неизбежное отсутствие счастья на земле:
Муж обернулся трусом, рабы — мужами,
Лев обернулся мухой, а мухи — львами,
Темница стала домом, часы — веками...
Пред полчищами рока что делать мне?
(«Нашествие». Перевод А. Тарковского)
В отличие от суфия поэт принимает жизнь со всей ее трагедией и быстротечностью. Фраза: «О лекарь, ласковый Лукман, дай исцеление мне!» — просто риторическая фигура, а не моление мистика о спасении. Быстротечность жизни и несовершенство ее толкают поэта не к чаше вина — вечному забвению дервиша, а к неустанному труду на несовершенной земле:
Добро — не частый гость на этом свете:
Люби его и злу не уступай.
Махтумкули, ты не нашел лекарства
От злобы мира и его коварства.
Настанет срок — сойдешь в немое царство —
Ни дня, ни часа даром не теряй!
(«Наставление». Перевод А. Тарковского)
И хотя человек на земле «не вечен», он должен быть «справедливым и милосердным», утверждает поэт:
Мир — это крепость на земле, стирает время письмена.
В людской извечной кутерьме всему потеряна цена.
Где, торжествуя, жизнь цвела — пустыня мертвая видна,
Следов кочевий не найдешь — не вечен ты, не вечен ты!
Разлука — это злой недуг, беда тому, кто разлучен.
Будь справедлив и милосерд, пока ты молод и силен.
И жизнь засветится твоя, как будто ты огнем зажжен.
Как факел, светом изойдешь — не вечен ты, не вечен ты!
(«Не вечен ты». Перевод А. Тарковского)
Творчество Махтумкули богато и многогранно. Оно охватывает различные стороны жизни туркменского общества. Его песни — это как бы энциклопедия жизни народа. В них отражены исторические события, быт, нравы, законы, культурные традиции туркмен.
Важна роль Махтумкули в туркменской литературе. Писатели последующих поколений осваивали, продолжали и развивали его традиции. Поэзия великого туркмена оказала определенное воздействие на творчество лучших каракалпакских поэтов XIX в. и узбекских народных шаиров.
*Глава четвертая*
КАЗАХСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
В XVIII в. феодальные отношения у казахов были переплетены многочисленными патриархально-родовыми связями.
Чингисиды, ханы и султаны властвовали над племенными союзами, над частью одной из трех орд или жузов (Абдулхаир-хан — над частью племен Меньшей орды, Барак-султан — в Большой орде и т. п.), в то время как баи, родоначальники и старейшины составляли совет при хане. Вместе с ханами и султанами они чинили суд, устанавливали кун (плату за кровь), разрешали барымту (угон скота), определяли пути кочевок и местоположение становищ, разбирали межродовые распри. В аульной общине сохранялись патриархально-родовой быт и патриархальные традиции. Сохранялись они и в культуре. Поэтому так велика в ней роль фольклора.
Должностные лица и путешественники, побывавшие в XVIII столетии в казахской степи, свидетельствуют, что параллельно с фольклором существует устно-поэтическая традиция певцов-импровизаторов, своего рода «устная литература», во многом профессиональная. Ее представляют жырау и акыны.
В преданиях и легендах о жырау Бухаре, Умбетее, Тати-Каре рассказывается о том, что они состояли певцами ханской ставки, советниками и прорицателями при чингисидах. По типу своему эти певцы напоминают «вещего Бояна», чей образ прославлен автором «Слова о полку Игореве».
Импровизированные песни жырау слагались на события, общезначимые для казахских ханств, — посылку посольства, объявление военных походов, разбор тяжб и раздоров между племенами, родами и ханами, заключение мира, дипломатические отношения с соседями. Жанры у жырау были свои, отличные от фольклорных, — толгау (поэтические рассуждения), в которых размышления сочетаются с назиданиями; песни, хулительные, обличительные; прославления и величания героев; наставления отдельным людям и народу. В творчестве жырау преобладали нравоучения, дидактика. К XVIII столетию облик жырау изменил свои черты. Если в давние времена жырау был и поэтом, и музыкантом (см. «Диван» Махмуда Кашгарского), то в XVIII в. жырау — прежде всего поэт-импровизатор, он слагает свои песни без музыкального сопровождения. Поэт обособился от музыканта, индивидуальная самохарактеристика в песнопениях жырау становится заметнее, чаще звучат обличающие мотивы, например, у Бухара.
Жырау XVIII в., как правило, были «свойственниками» батыров, ближайшими советчиками ханов. Общепринятое уважение к личности жырау, взгляд на этих певцов как на одаренных редким даром прорицания избранников судьбы ставили их в привилегированное положение. Без песен жырау не принимались важные государственные решения. Их творчество было тесно связано с практикой правления.
Устная традиция обычно закрепляет их песни в составе легенд и преданий, повествующих об отношениях родов, племен и жузов с правящей верхушкой, о различных международных событиях эпохи. Редко песни жырау передаются из уст в уста без обрамляющего повествования.
В народной памяти сохранилось немало песен жырау, и многие из них приписываются Тати-Каре, Умбетею, Бухару, жившим в XVIII в. Все три жырау, по преданиям, состояли при хане Аблае. Большая часть преданий связывает их творчество с объединительными тенденциями, которыми жило казахское общество после «Великого бедствия» — вторжения в казахские кочевья войска джунгарских хунтайджи в 1723 г. Перед выступлением в поход они воодушевляли батыров и ополчение достойно встретить врага, в походе же ехали впереди войска, призывая к стойкости и заключению мира. Известно, что Бухар осудил намерение Аблая пойти с походом на соседние народы. Он всегда был за мир и согласие среди казахских племен и жузов, за признание ими сильной ханской власти. Когда род Керей (по вариантам — Садыр) решил откочевать от Аблая, жырау ратует за прекращение распри и возмущения против хана («Керей, куда откочевываешь!»). В другой песне — «Рядом с ханом Аблаем» — он наставляет народ и знать: «Создайте единый совет! Будьте единодушны!» И еще: «Простой народ, воюя с ханом, погибнет. Если свалится хан, все погибнут». Жырау наставляет батыров и народ, идя в поход «под пестрым знаменем Аблая», объединяться, как и следует «детям мусульман». Идеи типичные для ханской ставки.
Мораль Бухара — мораль воинской доблести. Хан и его батыры должны быть идеальными предводителями войска и правителями. Путь совершенствования — воинский подвиг. Боевая отвага — норма для всех казахов, но особо ей обязаны следовать власть имущие, военачальники.
Таким образом, наставительная поэзия жырау окрашена в общественно-политические тона, связана с тенденциями к объединению и с политикой созданных на этой основе казахских ханств XVIII в. Знаменательно, что песни жырау, сохраняясь в устно-поэтической традиции, ни по содержанию, ни по форме не были ассимилированы фольклором.
В этих песнях сочетаются дидактические и публицистические элементы: назидания, советы, поучения и пафос призывов; риторика, афоризмы, высокие патетические сравнения, символика (порой арабо-персидского происхождения — Рустам, Навширан и проч.) и биографические и бытовые детали в обращениях («Ты бегал босиком, ткал мату»). Основа песен жырау — размер жыра, жанровая форма — толгау (поэтическое импровизированное размышление), образность, почерпнутая в степных просторах и кочевой жизни, — от казахского фольклора, от которого отпочковывалась импровизированная песня жырау.
Акыны XVIII в. — Шал, Котеш, Коблан, Жанкиси и др. — импровизаторы и сказители, исполнители фольклора. Они тесно связаны с повседневной жизнью народа и представляют собой собственный «род-племя». Они знатоки родословия и преданий, мудрости отцов, содержащейся в пословицах и поучениях.
