Карамзин-художник формировался под широким влиянием западноевропейской культуры. Впервые он выступил в печати с переводом идиллии С. Геснера «Деревянная нога». Особенно сильным было воздействие, оказанное на Карамзина творчеством Руссо.
Эстетика и поэтика классицизма в России, как и на Западе, имели иерархический характер. «Высокими» жанрами искусства слова поэты и теоретики классицизма считали в первую очередь стихотворство и ораторское красноречие. Первым из признанных и авторитетных русских писателей XVIII в. Карамзин избирает главной областью своей творческой деятельности прозу, желая поднять ее в России на уровень высших достижений прозы европейской, сделать ее предельно гибкой, высокоодухотворенной и поэтичной, способной не только изображать все богатство явлений внешнего мира, но и передавать «музыку души» — сложные оттенки человеческих чувств и настроений.
Н. М. Карамзин
Портрет Ж. Б. Дамон-Ортолани. 1805 г.
Карамзин-просветитель оспаривал в статье «Нечто о науках, искусствах и просвещении» мнение женевского философа о пагубном влиянии наук и искусств на развитие человечества. Но это не мешало ему находить, что «в самых заблуждениях» Руссо «сверкают искры страстного человеколюбия». С горячим восхищением Карамзин относился к Ариосто, Шекспиру, Т. Мору, Ричардсону, Руссо, Стерну, Юнгу, Гольдони, Гердеру, Гете. Его знание европейской культуры — литературы, философии, общественной мысли — носило подлинно энциклопедический характер.
Основной пафос эстетики Карамзина выражает статья «Что нужно автору?» (1793). Объявляя здесь чувство главным двигателем творческого процесса, Карамзин заявляет, что только «доброе, нежное сердце», воодушевленное «желанием всеобщего блага», сочувствием «всему горестному, всему угнетенному, всему слезящему», дает писателю право браться за перо. И памятуя, что в любом произведении писатель пишет вольно или невольно «портрет души и сердца своего», он должен прежде всего спросить себя, «наедине, без свидетелей, искренно: каков я?». «Дурной человек не может быть хорошим автором».
Личность автора — благородного и чувствительного человека, писателя-сентименталиста — неизменно присутствует в произведениях Карамзина. В этом отношении особенно примечательны «Письма русского путешественника» (первая часть напечатана в 1791 г.), явившиеся итогом длительного пребывания за границей (с мая 1789 по сентябрь 1790 г.) и надолго ставшие образцом для многочисленных позднейших писателей-«путешественников» эпохи русского сентиментализма.
Карамзин побывал в Германии, Швейцарии, которую посетил «с Руссовою «Элоизою» в руках», в Париже и Лондоне. Его «Письма» содержат обширный информационный материал об общественной и культурной жизни западноевропейских стран, описание их исторических и художественных достопримечательностей. Карамзин приехал на Запад не как чужой ему человек — он с юношеских лет хорошо знал культуру, литературу, памятники искусства западноевропейских стран — и теперь получил возможность проверить сложившиеся у него впечатления. Рассказывая о встречах и беседах со знаменитыми людьми Запада, Карамзин дает их любовно написанные яркие портреты (Кант, Гердер, Виланд, швейцарский натурфилософ Боннет и др.), он охотно знакомит читателя с красотами тех мест, где ему довелось быть. При этом Карамзин-путешественник стремится передать читателю чувства, возникавшие у него под влиянием увиденного и накладывавшие на его душу свой отпечаток; анализ этих чувств ведет автора к самоуглублению и самонаблюдению. Прощаясь с читателем в последнем письме, Карамзин делает знаменательное признание: «Вот зеркало души моей в течение осьмнадцати месяцев, оно через двадцать лет (если столько проживу на свете) будет для меня еще приятно — пусть для меня одного! Загляну и увижу, каков я был, как думал и мечтал; а что человеку (между нами будь сказано) занимательнее самого себя?»
«Письма русского путешественника» печатались в «Московском журнале» (1791—1792), издание которого Карамзин предпринял по возвращении из-за границы. Наряду со стихами и прозой в журнале систематически помещались разборы новых книг, рецензии на спектакли. Благодаря широте и богатству содержания «Московский журнал» занял видное место в истории русской литературы и театральной критики. Немалую роль он сыграл в ознакомлении русского читателя с выдающимися классическими произведениями и новинками зарубежной литературы. О широком диапазоне литературных интересов издателя свидетельствует то, что выход немецкого перевода древнеиндийской «Шакунталы» побудил Карамзина напечатать в «Московском журнале» переведенные им сцены из пьесы Калидасы.
В «Московском журнале» появилась и повесть Карамзина «Бедная Лиза» (1792), с восторгом принятая современниками. В основу ее положен сюжет, широко распространенный в литературе сентиментализма: трогательная и трагическая судьба соблазненной молодым дворянином чистой душой девушки из крестьянской среды. Поэтический образ Лизы обрисован Карамзиным как воплощение трудолюбия, скромности, бескорыстной, бесхитростной доверчивости и самоотвержения. Писатель стремится тонкими штрихами передать постепенное развитие в ее душе чувства любви к Эрасту, возрастание этого чувства от робкой привязанности до пылкой страсти. Сложнее характер Эраста. Не злодей и не коварный соблазнитель, Эраст — человек умный и добрый, но ветреный и малодушный. «Он читывал романы, идиллии; имел довольно живое воображение и часто переселялся мысленно в те времена (бывшие или не бывшие), в которые, если верить стихотворцам, все люди беспечно гуляли по лугам, купались в чистых источниках, целовались, как горлицы, отдыхали под розами и миртами и в счастливой праздности все дни свои провождали. Ему казалось, что он нашел в Лизе то, чего сердце его давно искало». Душевная красота Лизы и ее чистая любовь оказали на Эраста, привыкшего к «презрительному сладострастию», на минуту облагораживающее воздействие. Но хватило этого воздействия ненадолго, так как по самой своей природе Эраст не способен к сильному и глубокому чувству. Рассказывая о последнем свидании Лизы и Эраста и о его трусливой попытке откупиться от Лизы ста рублями, которые он кладет ей в карман, выпроваживая из своего кабинета, автор пишет: «Сердце мое обливается кровию в сию минуту. Я забываю человека в Эрасте — готов проклинать его, — но язык мой не движется — смотрю на небо, и слеза катится по лицу моему». Эраст «был до конца жизни своей несчастлив», узнав о гибели Лизы, бросившейся в пруд, и считал себя ее убийцей. Осуждая героя, автор оправдывает его несовершенством человеческой природы, мечтает о примирении Лизы и Эраста за гробом.
Лаконизм повествования, тонкость художественного письма, умение сделать читателя соучастником переживаний героев, одухотворенность и лиричность то мрачного, оссианского,
то радостного весеннего или бурного и грозного пейзажа, созвучного чувствам автора и персонажей повести, сложность психологического рисунка — все это было ново для русского читателя. Повесть Карамзина воспринималась как быль (так же, как это было в Германии со «Страданиями юного Вертера» Гете): окрестности Симонова монастыря, где жила и погибла Лиза, «Лизин пруд» стали надолго любимым местом паломничества образованной дворянской публики.
Прозаические опыты Карамзина по жанровой структуре не повторяли друг друга. Среди них — и образцы бессюжетной лирической прозы («Деревня», 1791; «Цветок на гроб моего Агатона»); несколько вариантов любовно-психологической повести из современной жизни («Юлия», 1796; «Бедная Лиза»); ироническая повесть-сказка («Прекрасная царевна и щастливый Карла»); и таинственный рассказ-миниатюра с элементами преромантической готики («Остров Борнгольм», 1794); и полная романтической экзотики, бурная, мелодраматическая «Сиерра-Морена» (1795); и философско-психологический очерк, построенный на контрастном сопоставлении двух разных характеров («Чувствительный и холодный», 1803); и написанная от первого лица сатира на тип современного дворянина с сухой и извращенной душой и сердцем («Моя исповедь», 1802); и сентиментально-умиленное повествование о кротком и трудолюбивом безвестном русском герое, всегда довольном своей участью и проникнутом верой в благость Провидения «благодетельном поселянине» («Фрол Силин», 1791; в повести ярко сказывается консервативная позиция Карамзина в крестьянском вопросе); и незавершенный опыт романа о «сентиментальном воспитании» типичного героя эпохи («Рыцарь нашего времени», 1802—1803); и две — разные по типу — исторические повести («Наталья, боярская дочь», 1792, и «Марфа-посадница», 1803). Это разнообразие прозаических жанров было результатом сознательного стремления Карамзина-реформатора усвоить отечественной словесности разные типы повествования. Пейзажные зарисовки, лирические медитации, элегии в прозе делают достоянием его прозы мотивы, которые прежде были исключительным владением поэзии. Большое значение приобретают сложные перифразы, психологические эпитеты, лексические и синтаксические повторы, звукопись, приемы музыкально-ритмического построения. В природе и человеке подчеркивается то мирное, идиллическое, то скорбно-меланхолическое начало. Причем восхваление естественности, простоты и чувствительности не чуждо манерности, социальной позы.
