Успехи Национального театра 80-х годов, который выдерживает давнюю и сильную конкуренцию иностранных трупп, пользующихся традиционной симпатией высших сфер, и завоевывает широкие круги зрителей, связаны с творчеством Франчишека Заблоцкого (1750—1821), чьи комедии составили основу репертуара тех лет. Бедный шляхтич, чиновник Эдукационной комиссии, впоследствии политический памфлетист, сотрудничавший с «Коллонтаевской Кузницей», и участник восстания Костюшко, он начинал как поэт школы Нарушевича. Его первые драматургические опыты относятся к концу 70-х годов. Славу ведущего драматурга принесли ему «Ухаживания Франтика», 1781 (эта комедия до сих пор не сходит с польской сцены). В специфическом мягко юмористическом, снисходительном, а иногда горько-ироничном или сатирическом освещении представал здесь характерный для бытовой комедии Заблоцкого мир провинциальной шляхты, где причудливо и комично переплетаются традиции сарматской старины и утрированного подражания французской моде. Исчезает отягощенный дидактической назидательностью комизм, что особенно ярко отразилось в концепции главного героя, который, несмотря на все свои проделки (прокутившийся повеса, стремящийся заполучить руку богатой вдовушки), в сущности, славный малый, а все его отнюдь не моральные (с точки зрения христианской морали) поступки — всего лишь грехи молодости. Весельем и беззаботностью веет от ситуаций, мизансцен и прежде всего персонажей, исполняющих роли, которые они сами себе выбирают, вступая в игру, являющуюся одновременно интригой комедии. Атмосфера развлечений, светских забав (флирт, карты, вино), сам тип драматургической условности, легкие и остроумные диалоги, где насмешливая шутливость переплетается с изысканностью комплимента, — все это делает комедию Заблоцкого непревзойденным образцом рококо в драматургии. Бичующий сарказм, острая просветительская сатира характерны для комедий «Суеверный» (1781) и «Сарматизм» (1785), упрочивших славу Заблоцкого и определивших его идейную позицию в период оживившихся политических дискуссий. В большинстве комедий Заблоцкого интрига заимствована у Мольера, Мерсье, Бомарше, но проблематика, типажи, как и само развитие темы, отмечены творческой оригинальностью и чисто польской спецификой.
Политическая заостренность, характерная для литературы 80—90-х годов, особенно ярко проступает в комедии Ю. У. Немцевича «Возвращение депутата» (1790). Красицкий назвал ее «первой настоящей польской комедией», может быть имея в виду оригинальность незаимствованного замысла — столкновение двух враждующих группировок конца 80-х годов — и типичность конфликта и персонажей, многие тирады которых почти дословно воспроизводили дискуссии известных деятелей Четырехлетнего сейма. По своей художественной специфике эта комедия, в силу самой своей проблематики принесшая первый успех известному впоследствии писателю, не выходит за рамки школы Богомольца. Подобные политические тенденции характерны и для драматургии известного деятеля патриотической партии Юзефа Выбицкого (1741—1822).
В то время как непопулярный в польской просветительской драматургии «высокий» жанр исторической трагедии, насыщенной острым политическим содержанием (Ю. Выбицкий — «Зигмунт Август», 1779; Ю. У. Немцевич — «Владислав под Варной», 1787, «Казимеж Великий», 1792), остается в классицистическом русле, жанры «низкие» испытывают усиливающееся влияние сентиментализма и рококо (бытовая комедия, драма, драматическая пастораль, водевиль, опера, комическая опера). Центром нового направления становится аристократический двор Чарторыских в Пулавах.
С конца 70-х годов в эстетике А. К. Чарторыского происходит знаменательная эволюция от последовательно классицистических воззрений к сближению с теорией Дидро (в драме) и к отказу от рационалистической концепции художественного видения (в поэзии). Это последнее определило формирование «пулавской» концепции рококо и сентиментализма. Философско-эстетическая теория рококо выступает в работах Ю. Шимановского и И. Хрептовича. Рассматривая искусство, жанры, вкусы в развитии, подчеркивая историческое непостоянство, обусловленное эволюцией, они выступают против классицистического культа античности и видят источник поэтического вдохновения в современности. Необходимость в поэзии незыблемых правил и образцов, сковывающих воображение, ими отрицается. Творчеству по готовым классицистическим эталонам противопоставляется спонтанное, диктуемое «сердцем» и «чувством». Стремление к новому, оригинальному становится у них ведущим критерием оценки художественного произведения.
Противопоставляя классицистическому дидактизму и морализаторству эпикуреизм и гедонизм, теоретики рококо выступали против классицистического отображения действительности, где «подражание натуре» искажается этическим аспектом. В качестве главных художественных принципов они выдвигают категории «прелести», «обаяния», «сладостности»,
«нежности». Увлеченные современностью как поэтическим материалом и не скованной дидактическими догмами концепцией личности как лирического начала, поэты рококо в поисках новых экспрессивно-выразительных средств, тем и образов обращались к национальному фольклору, нередко выступающему у них в специфически интеллектуальном аристократически-салонном преломлении. Эти поиски наложили впоследствии характерный отпечаток на первые юношеские опыты польских романтиков. Однако потеря Польшей независимости, национальное угнетение обусловили вскоре отход их от эпикурейского прославления полноты и радости жизни и возрождение гражданственно-патриотической линии национального просветительского классицизма. Это характерно и для «пулавца» Ф. Д. Князьнина: обращаясь к гражданственно-политическим проблемам, поэт возвращается к классицистическим схемам, в кругу которых он начинал свой творческий путь.
Кроме Пулав, рококо развивалось в Варшаве (С. Трембецкий, А. Миэр), а также в Кракове (где оно, как и местный сентиментализм, оппозиционно просветительскому классицизму не только эстетически, но и философски). Рококо — заметное явление в литературной жизни Польши и на заключительной стадии Просвещения (первые три десятилетия XIX в.). Гедонизм рококо был близок ведущей тенденции просветительской этики, утверждавшей естественность человеческого стремления к удовольствию, что было отражением общефилософской концепции раскрепощения личности в противовес аскетизму христианской доктрины. В то же время рококо формально-стилистически могло использоваться вне сферы просветительских идей, художниками иных воззрений и в иных целях (прежде всего — развлекательных). В польской литературе рококо не обрело такого распространения, как классицизм и сентиментализм. Постоянная угроза потери национальной независимости, борьба за преобразование общества, разделы Польши и крушение собственной государственности (1795), состояние шока, настроения безнадежности, трагизм, сменившийся надеждами и новым национальным подъемом первых десятилетий XIX в., — все это слишком мало вязалось с камерностью и изысканностью, легкостью и игривостью, развлекательностью и изощренной утонченностью рококо.
Кульминацией польской литературоведческой мысли XVIII в. была работа профессора Краковского университета, критика, переводчика и историка Марчина Фиялковского «О гении, вкусе, красноречии и переводе» (1790). Теоретические идеи пулавского рококо И. Хрептовича получили здесь целостное, законченное выражение: эстетика выделялась как самостоятельная наука, оперирующая собственными категориями и руководствующаяся лишь ей присущими законами. Теория у Фиялковского утрачивает не только характер программирующей доктрины — она уже не рассматривается и как комплекс обязующих или рекомендуемых норм. Это закономерно следовало из концепции саморазвивающегося искусства, создаваемого гением художника, а не калькуляцией теоретика. При всей полемичности по отношению к поэтикам Голяньского и Дмоховского работа Фиялковского логически завершала ведущую их тенденцию — ориентацию теории на художественную практику.
Среди поэтов рококо, для которых образцом было творчество де Берни, особую славу снискали Юзеф Шимановский (1748—1801) и Франчишек Дионизий Князьнин (1750—1807). Первый был теоретиком и создателем нового стиля, автором идиллий, песен и популярной у современников поэтической переработки «Книдского храма» Монтескье, поэмы «Храм Венеры в Книде» (1778). Второй известен прежде всего идиллиями, лирикой, драматическими пасторалями. Влияние Шимановского у Князьнина сочеталось с сентименталистской тенденцией — через нее преломлялось его увлечение Феокритом, Я. Кохановским и поэзией польского Возрождения.
