Во второй половине XVIII в. нидерландское Просвещение переживает самую деятельную пору. Выходят десятки журналов на голландском и французском языках, посвященных вопросам политики и экономики, философии и теологии, литературы и искусства, дидактики и воспитания: «Филантроп», «Философ», «Педагог», «Рапсод», «Театр», «Отечественные литературные опыты» и др. Со времен «Голландского зрителя» не только расширились проблематика и контингент пишущих — журналы стали существенным фактором демократизации духовной жизни страны. Другим фактором обновления жизни были общества — образовательные, культурно-просветительные, концертно-театральные, возникавшие в больших и малых городах: «Голландское общество науки» в Гарлеме (1752), «Общество нидерландской литературы» в Лейдене (1766), «Felix Meritis» в Амстердаме (1777) и др.
Третьим важным фактором было издательское дело. Нидерланды в XVIII в. сохраняют свою роль идеологического посредника, продолжая оставаться политическим убежищем и европейским центром книгопечатания. Здесь впервые публикуются почти все сочинения Гольбаха и Руссо, многократно переиздаются Монтескье, Вольтер, Дидро, выходят в переводе Гоббс, Локк, Пейн... Но, как замечает современный исследователь В. Гобберс, «эмансипации умов в этой кальвинистской стране было оказано, пожалуй, значительно более резкое сопротивление, чем политическому обновлению»: нидерландские пасторы успешно инспирировали запреты на издание Руссо и Гольбаха, вели «сократическую войну» против «Велизария» Мармонтеля и т. д. В век разума влияние церкви не упало, а приняло более развитые формы (две теологии: традиционная — «откровения» — и «естественная», полудеистского толка; фидеизм в естественных науках и т. п.). Слова «спинозизм» и «атеизм» произносились вместе и были самыми одиозными.
Главными противниками консерватизма церкви и застрельщиками всех просветительских начинаний были деятели из среды так называемых «патриотов». Движение этой партии средней (промышленной) и мелкой буржуазии развернулось в 70-е годы в условиях общего обострения политической борьбы и массовых антиоранжистских настроений, в конечном счете выражавших потребность страны в промышленно-капиталистическом развитии. «Патриоты» требовали контроля над управлением, активных действий против основного конкурента — Англии, поддержали Американскую революцию 1775—1783 гг., а после 1789 г. — Французскую. Но в целом Нидерланды, пережившие свой «героический» период буржуазной революционности двумя веками раньше, лишь повторяли в ослабленном виде великие движения эпохи. В январе 1795 г. французская революционная армия, в составе которой был и сформированный из политэмигрантов, преимущественно «патриотов», Батавский корпус, свергла одряхлевший режим статхаудера и «регентов». Нидерланды стали вассальной Батавской республикой, а с 1806 г. — фактически французской провинцией, королевством во главе с Людовиком Бонапартом, братом Наполеона.
Политическая ситуация, давнишние культурные связи, «второе бегство» (после отмены Нантского эдикта за 1685—1750 гг. в Нидерланды переселились 75 тыс. гугенотов, большей частью из интеллигенции и духовного сословия) объясняют преобладающий авторитет французского языка и литературы в это время. Показателен успех трагедий Вольтера: до 1764 г. было переведено лишь пять из них, затем до конца века — все остальные. Французская классицистская трагедия господствует на нидерландской сцене еще в начале следующего столетия. Подражали Вольтеру братья Харен — Виллем ван Харен, автор героической эпической поэмы «Деяния Фризо» (1741) о легендарном основателе Фрисландии, и Онно Звир ван Харен («Вильгельм I», 1773, героическая поэма «Гёзы», 1772). Они, как и другие поэты и драматурги, воскрешают в своих трагедиях славные страницы национальной истории, патетически повествуют о свободе. В трагедии «Агон, султан Бантамский» (1769) о восстании яванцев против голландского ига О. З. ван Харен впервые в нидерландской литературе поднял антиколониальную тему, осудил бесчинства Ост-Индской компании в Индонезии.
«Агон» был с успехом поставлен первой постоянной профессиональной труппой Гааги. Ее основатель, актер и режиссер Мартен Корвер (1727—1794), горячо выступал за демократизацию театрального искусства. Вопреки классицистским традициям Корвер стремился утвердить в сценической практике свободу актерского поведения и мизансценировки, местный колорит и историческую достоверность в оформлении спектакля; внедрял принципы мещанской драмы и популяризировал ее лучшие образцы. Реформа Корвера заложила основы национального реалистического театра (опередившего в этом отношении литературу), который в конце XVIII — начале XIX столетия пережил новый расцвет и выдвинул блестящую плеяду актеров и режиссеров (И. Зисенис-Ваттир, И. Дейм, А. Снук и др.). «Театральные заметки» (1786)
М. Корвера — один из немногих и наиболее интересных образцов мемуарного жанра в нидерландской литературе.
Против излишнего увлечения чарами «фернейского патриарха», за самобытное национальное лицо литературы борется Йоханнес Кинкер (1764—1845; пародии «Убийственная трагедия Оросман Малый», 1787, «Габриэла Фаиль, урожденная Вержи», 1798, и др.). Решительный бой классицизму был дан в эстетике (X. ван Алфен, Р. Фейт, Я. Беллами, Й. Кинкер, Р. ван Гунс и др.).
Буржуазно-просветительскими по духу и классицистскими по форме (кроме соблюдения трех единств) были трагедии Рейнвиса Фейта (1753—1824): «Тирса, или Победа веры» (1784) — о праматери библейского рода Маккавеев, «Леди Джейн Грей» (1791) — на известный сюжет из английской истории, «Инес де Кастро» (1793) — по мотивам «Лузиад» Камоэнса. Однако известность Фейт приобрел как автор «чувствительных» эпистолярных романов («Юлия», 1783, русский перевод 1803 г.; «Фердинанд и Констанция», 1785, и др.) и ряда стихотворений в духе «кладбищенской» лирики (поэма «Могила», 1792, и др.), совершив «благонамеренную, но тем не менее судорожную попытку придать... голландский облик» (В. Гобберс) предромантизму и сентиментализму, которые в Нидерландах нередко тесно переплетались.
Сентиментализм на землю польдеров был занесен главным образом из Франции с произведениями Руссо, Мерсье и др., хотя в Нидерландах неплохо знали также Ричардсона, Стерна, Гете, особенно же Геллерта. Например, приблизительно в 1800 г. на сто человек, читающих Геллерта, приходилось десять читателей Гете и два — Канта. Это, разумеется, не случайность, а закономерный результат «избирательного сродства» голландского и немецкого бюргера. Основной сентиментальный жанр — мещанская драма («Дружба» М. ван дер Виндена, 1760; «Фанни, или Счастливое раскаяние» К. ван Хогевена, 1780, и др.), навеянная «слезной комедией» Лашоссе и Детуша, — так и не избавился от сословной замкнутости, узкого бытовизма и морального утилитаризма, которые преодолевали в своем творчестве Дидро и Лессинг. Нидерланды по существу не знали и революционного классицизма (редкий пример — «Муций Корд, или Освобождение Рима» Р. Фейта, 1795). Приземленно-бытовая тенденция возобладала над абстрактно-идеализирующей, чему косвенно способствовала и господствующая философия «здравого смысла». В то же время «грубого» Шекспира воспринимали только в переделках Дюсиса. Одним из первых стал переводить Шекспира и Шиллера Й. Кинкер.
СЕНТИМЕНТАЛИЗМ И ПРЕДРОМАНТИЗМ. ХЕМСТЕРХЕЙС
Нидерландский сентиментализм и предромантизм, наряду с религиозно-медитативными, в духе Клопштока и Юнга, стихами Р. Фейта, ознаменованы тремя сборниками благонравного «Опыта кратких виршей для детворы» (1778—1782) Хиеронима ван Алфена (1746—1803), патетическими «Песнями об отечестве» (1783) Якоба Беллами (1757—1786). Его же анакреонтические мотивы («Песни моей юности», 1782) были подхвачены Й. Кинкером («Моя маленькая певунья», 1785; «Первенцы», 1788). Естественная эмоциональность и благородный пыл этих стихов, прежде всего у нидерландского штюрмера Беллами, полемически противостоят фейтовской деланной экзальтации и внешним атрибутам сентиментального изображения.
