— Мы отправляемся завтра на заре, — сказал Эдуард Морланд, прожевывая кусок баранины.

Это был высокий сутулый мужчина с очень резкими манерами. В его поведении за столом проглядывала плохо скрываемая жесткость. Если бы не дорогая одежда, вполне можно было подумать, что этот неуклюжий человек оказался за господским столом по ошибке.

Его сын Роберт был единственным, кто присутствовал за столом — жена Эдуарда и его старший сын уже умерли. Роберт разительно отличался от своего родителя. Высокий, как отец, худощавый, несколько неловкий, как все юноши, он обладал утонченностью, которая выражалась во всем — в мягкости черт, сдержанности движений, наконец, просто в умении вести себя за столом. Характером он пошел в мать, хотя едва помнил ее. Эдуард Морланд не раз выражал непокорность воле Всевышнего, жалуясь, что нелепая болезнь отняла у него старшего сына, а не младшего.

Роберт сидел, как обычно, с несколько отстраненным видом и, взглянув на отца, спросил:

— Почему так рано? Куда мы едем?

— Мы отправляемся в Лейсестер, мой сын. Мы едем на Юг, а ты знаешь, каковы дороги в это время года. Если мы застрянем с обозом овечьей шерсти, дорога отнимет у нас не меньше двух недель.

— На Юг? — Роберт был обескуражен. — На Юг? Зачем? Не хочешь ли ты сказать, что мы едем стричь овец?!

Морланд язвительно улыбнулся.

— Нет. Стрижка пойдет своим чередом. Мы едем на Юг за женой для тебя.

От удивления Роберт открыл рот, не в силах вымолвить ни слова.

— Как, ты удивлен, сынок? — продолжал Морланд злобно. — Впрочем, с таким интересом к женскому полу юбка скорее нужна тебе. Я никогда не пойму, почему Бог в Его великой мудрости забрал у меня сына, а оставил какую-то девчонку.

Роберт напряженно застыл и молча стиснул зубы, услышав знакомые жестокие слова. Однако уважение к отцу, как всегда, взяло верх над возмущением столь явной несправедливостью. Ему хотелось задать много вопросов, но страх перед отцом удержал его. Роберт терпеливо ждал объяснений.

— Да, сынок, большого интереса ты не выказываешь, — произнес Морланд раздраженно. Он бросил жирный кусок своей собаке, но та была слишком нерасторопна, и кусок исчез в клубке визжащих и рычащих собачьих тел.

— Не хочешь ли ты узнать, кого мне удалось заполучить для тебя?

— О да, конечно, мой дорогой отец…

— О да, конечно, — передразнил его Морланд, — ну, чистый евнух, ей-богу. Надеюсь, ты хоть сумеешь выполнить свой супружеский долг перед этой девицей. Может, тебе надо пойти и поупражняться…

Он разразился хохотом, довольный собственной шуткой, и Роберт кисло улыбнулся, зная, что, если не сделает над собой усилия, он тотчас услышит проклятия, а то и получит увесистую оплеуху за мрачное выражение своего лица. Ну уж нет, этого он не хотел.

— Так и быть, расскажу, раз ты так просишь, — ехидно проговорил Морланд, утерев выступившие от смеха слезы. — Она воспитанница лорда Эдмунда Бофора. Девушку зовут Элеонора Кортени. Она сирота, но у нее есть брат. Их имение заложено. Приданого кот наплакал, но она принесет нам покровительство лорда Эдмунда, кроме того, девушка в близком родстве с графом Дейвонским. Ты меня понимаешь?

— Да, отец, — сказал Роберт автоматически, хотя и не уловил нити интриги.

— Думай, сынок, думай, — настойчиво произнес Морланд, — у девицы имя, у меня деньги. Все по справедливости, разве нет? Лорду Эдмунду нужны деньги, чтобы вести войну. Мои деньги будут ему очень кстати, а у меня собственные планы.

Роберт понял. Так был устроен мир, в котором он жил. Эдуард Морланд заработал огромные деньги на войнах, которые вел король Генрих Пятый, так же как и многие другие военные соратники юного короля. Морланд выкупил обширные земли, загнал на них овец и теперь был одним из крупнейших землевладельцев Йоркшира. Пока на троне сидел мальчик-король, страной управляли его дяди — уважаемый лорд Бэдфорд и почтенный герцог Хамфри.

Среди знатных семей, имевших влияние на управление королевством, была и семья Бофоров, родственников самого короля. На них пала ноша продолжать вести войну, которую начал еще предыдущий король, — войну невыгодную и дорогостоящую.

Этим вельможам позарез нужны были деньги, а у Морланда они водились. Сам граф Сомерсетский посчитал возможным предложить союз воспитанницы своего брата Эдмунда и сына Морланда. Брак соединил бы Морланда с одним из самых знатных семейств, дал бы ему право на защиту и покровительство фамилии Бофора. С другой стороны, Морланд надежно сидел бы на крючке клана Бофоров, теперь уже законно претендовавших бы на его золото и услуги, если бы они потребовались. Именно так и совершались сделки и именно для этого заключались браки, о чем Роберт и неизвестная Элеонора Кортени были прекрасно осведомлены с самого раннего детства.

— Да, да, планы, — продолжал Морланд. Он резко поставил деревянную кружку на стол, и по сигналу один из мальчиков, выполнявший обязанности личного пажа, побежал снова наполнить кружку элем.

— Я богат. У меня есть земля, овцы и золото. И у меня есть сын, всего один сын. Как ты думаешь, чего я хочу для собственного сына? Может, ты считаешь, что я хотел бы видеть его грубым неотесанным фермером, похожим на меня? Или ты считаешь, что этого хотела твоя матушка, упокой, Господи, ее душу? — он набожно перекрестился, и Роберт машинально последовал его примеру.

— Нет, парень, нет, мой дорогой Роберт. Для меня это слишком поздно, но перед тем как я умру, я увижу тебя настоящим джентльменом.

— Джентльменом? — переспросил Роберт.

Он тут же получил затрещину, но не такую увесистую, как обычно.

— Прекрати переспрашивать все, что я говорю. Да, джентльменом. Почему бы я стал выбирать именно эту девицу, вместо того чтобы женить тебя на дочери какого-нибудь богатого фермера, которая принесла бы нам еще больше земли? Потому что эта девица даст тебе связи и положение. — Он задумался на минуту, а потом сказал с непривычной мягкостью: — Может, оно и к лучшему, что именно ты остался жив. Ты умеешь читать и писать, играешь на инструментах. Эдуард не умел этого. Может, из тебя джентльмен выйдет получше, чем вышел бы из него. А твои сыновья будут джентльменами по праву рождения. Для меня все это слишком поздно: из свиной кожи шелкового кошелька не сошьешь. Твоя матушка правильно сделала, что научила тебя читать.

— Но есть джентльмены, которые не умеют читать, мой дорогой отец. А многие йомены[1], наоборот, умеют.

— Да, да, — нетерпеливо ответил его отец. Ему не нравилось, что его утешает собственный сын.

— В любом случае, эта девица умеет читать. По крайней мере, так мне сказали, так что вам будет о чем поговорить. Но никогда, слышишь, никогда не забывай, откуда взялось твое богатство.

Роберт знал, что последует далее. Его отец процитирует стих, столь милый сердцу всех хозяев овцеферм:

— «Не устану Бога благодарить за то, что заставил овец платить».

— Да, мой дорогой отец, — почтительно сказал Роберт.

Ночью ударил мороз, словно первый сигнал уходящего года, и Роберт невольно поежился, когда в темноте раннего утра его разбудил дворецкий Уильям. Кровать Роберта стояла у окна, ставни были неплотно прикрыты, пропуская струю холодного воздуха. Его отец спал на большой кровати, плотно завешенной толстой занавесью. Уж ему-то было тепло!

Завтрак ждал их в холле — бекон, приготовленный в овсяной муке, эль и хлеб. К тому времени, как они поели, лошади были снаряжены и стояли во внутреннем дворике. Коней было шесть — пять скакунов для Роберта, его отца и трех слуг, а шестой — нагруженный разными вещами, в том числе и подарками невесте и ее опекуну. Увидев, что отца нет поблизости, Роберт поспешил к одному из сараев, протиснулся в него и был встречен радостным подвыванием. Его собака, Леди Брач лежала на соломенной подстилке со своим выводком. Брач уже часто оставляла щенков одних, чтобы сопровождать своего хозяина. Малышей пора отлучать от матери, подумал Роберт. Ему не хватало Брач, послушно семенящей за ним повсюду.