В настоящее время с вступлением в силу Договора 2010 г. наш рыболовный флот впервые за всю историю ощутил угрозу лишения западных районов рыболовства Баренцева моря! Не является ли именно это главной целью натовцев – попыткой лишить Россию свободы выхода в Мировой океан?!
Смежный участок или «Серая Зона»?
Пятилетка 1970–1975 гг. для рыбной промышленности Советского Союза была весьма удачной. Впервые вылов в 1975 г. превысил 10 млн. т; флот пополнялся новыми крупномонтажными судами; выявлялись и осваивались новые районы промысла; состояние сырьевой базы оценивалось учеными ВНИРО и бассейновыми институтами, как удовлетворительное. За достижение высоких показателей отрасли министр А.А. Ишков был удостоен высокой награды – Герой Социалистического Труда. Многие специалисты отрасли – рыбаки и рыбопереработчики – также были отмечены правительственными наградами. Словом, перспективы вроде бы обнадеживающие, но были и весьма опасные тенденции. Главная из них – неотвратимость повсеместного введения 200-мильных экономических (рыболовных) зон прибрежными государствами. Именно в них наш флот добывал в то время от 5 до 5,6 млн. т из 10 млн. т. Особенно опасной эта тенденция была в прилегающих к нашему побережью морях – Баренцевом, Беринговом, Балтийском, Черном, Каспийском и других. Ведь именно здесь весь улов шел для переработки на береговых рыбокомбинатах и затем поступал на внутренний рынок. Нависла угроза спада уловов и выпуска пищевой рыбопродукции.
Делегации Норвегии (лицом к нам) и СССР в 1978 г. ведут переговоры по «смежному участку». В центре министр Норвегии по морскому праву и рыболовным границам Е. Евенсен, напротив – министр рыбного хозяйства СССР А. Ишков
В этих условиях министр А.А. Ишков, штаб отрасли предприняли огромные усилия по защите интересов рыбной отрасли. Ставилась задача в новых условиях – в условиях 200-мильных зон – пойти на заключение договоренностей, прежде всего, с соседними странами, которые бы обеспечили работу флота в оптимальных режимах, т. е. в соответствии с состоянием запасов того или иного объекта и доступа к традиционным районам лова. Особенно это касалось северных морей и прежде всего Баренцева моря, где колебания численности (флюктуации) под влиянием природных факторов основных объектов лова – трески, пикши, мойвы, сельди и других – были весьма существенными. С этой целью Советский Союз, по рекомендации ученых ПИНРО, выступил с инициативой ввести национальное квотирование основных объектов промысла в Баренцевом море, исходя из расчетов ученых по общим допустимым уловам (ОДУ).
Главным противником такого подхода в 1970–1973 гг. была Норвегия, которая всячески уклонялась от введения подобных мер, поскольку ее основной, наиболее прибыльный промысел базировался на нерестовой треске-скрей без всяких ограничений. Вместе с тем наш отечественный промысел велся на молодой, подрастающей треске и, как правило, неполовозрелой, к тому же наш флот наращивал уловы. Это создало реальную угрозу того, что урожайное поколение трески 1970 г. и пикши 1969–1970 гг. может быть в большей части выловлено еще до созревания, и тогда норвежский промысел нерестовой трески-скрей «обвалится».
Норвегии перед такой неважной перспективой пришлось пойти на договоренность с Советским Союзом и Англией по ограничению своего промысла в Баренцевом море посредством установления – впервые – национальных квот на 1974 г: для Норвегии – 245,8 тыс. т, СССР – 179,5 тыс. т и Англии – 77,6 тыс. т. Однако эта договоренность ввиду продолжающегося неконтролируемого промысла судами Португалии, Испании, Германии была «торпедирована».
Решающая встреча по «смежному участку». Справа от переводчицы Е. Лукашовой министр рыбного хозяйства СССР А. Ишков, представитель Северного бассейна В. Зиланов, напротив – министр Е. Евенсон с переводчиком П. Муром
Вновь открывалась перспектива нерегулируемого промысла.
Вместе с тем по главному, принципиальному вопросу: о рационализации промысла трески и пикши в Баренцевом море – у российских и норвежских ученых и управленцев-администраторов от рыболовства взгляды были едины. Они заключались в следующем: «…рационализация промысла должна вестись по двум взаимосогласованным направлениям – ограничение лова молоди в целях повышения средней навески рыбы и создания возможностей для увеличения нерестового потенциала, ограничение вылова половозрелых рыб в целях обеспечения воспроизводства стада». Казалось, это создавало основу для быстрого достижения практических мер регулирования. Но не тут-то было. Норвегия настойчиво предлагала увеличение ячеи в тралах при промысле трески до 135–150 мм и закрытие для промысла обширных регионов на востоке моря. При этом норвежские суда в то время вылавливали тралом не более 10–15 % от общего годового вылова. Остальной улов брался пассивными орудиями лова: ставными неводами, плавными сетями, ярусами и прочими крючковыми орудиями. Наш же флот все 100 % улова на востоке моря, вдоль Норвежского побережья и в районе Договора о Шпицбергене 1920 г., брал тралами. Переговоры по мерам регулирования приняли затяжной характер. К тому же они осложнялись все возрастающими претензиями норвежцев, зачастую оправданными, относительно повреждения их ставных орудий лова нашими траулерами, работающими у норвежского побережья, особенно в районе Финнмаркенской банки, Норвежского желоба, Нор-кинской банки. Советско-норвежская комиссия по претензиям, созданная специальным межправительственным соглашением в 1959 г., была завалена норвежскими претензиями. Рассматривались они длительно. Словом, нарастал новый конфликт напряженности в рыболовных отношениях двух соседних государств.
В этих условиях Норвегия расширяет свои территориальные воды: вначале – с 4 до 6 миль, а затем – и до 12 миль. Более того, она вводит в одностороннем порядке так называемые бестраловые зоны, которые значительно распространяются за пределы 12 миль. По существу, в открытую часть моря. Справедливости ради, следует отметить, что норвежцы заранее оповестили нас об этом и даже пошли на некоторое уменьшение участков бестраловых зон. Однако на полную их отмену не согласились. Таким образом, был создан опасный прецедент, когда прибрежное государство в одностороннем порядке вводит меры регулирования рыболовства в открытых районах Баренцева моря. Хотя и при молчаливом согласии своего основного партнера-соседа – Советского Союза.
Возникает вопрос: почему в то время при всей своей политической, экономической, военной и рыболовной мощи Советский Союз пошел на это? Ответ на него прост: только потому, чтобы не настраивать против себя простых норвежских рыбаков или, как тогда говорили в ЦК КПСС, тружеников моря, которые к тому же дружественно относились к своему социалистическому соседу. Учитывалось и то, что многие из рыбаков входили в социалистическую (в последующем – рабочую) партию Норвегии, немало было и членов коммунистической партии этой страны. Так что, элемент стратегической политики накладывал свой отпечаток и на принятие решений по рыболовным проблемам, что у нас – практиков Северного бассейна – встречало неодобрение, которое, правда, дальше «ворчания» не шло. Как говорится, «против власти не попрешь». Да и сам министр А.А. Ишков постоянно подчеркивал и твердо проводил линию – с соседями ссориться нельзя, надо договариваться. Ряд специалистов МИД, анализируя этот период уже в сегодняшее время, высказывают мнение, что из-за рыболовных проблем якобы назревало военное противостояние между Советским Союзом и НАТО в Боренцевом море! Это преувеличение. Как свидетель тех далеких событий и их активный участник, подчеркиваю, что никаких предпосылок к силовому противостоянию из-за рыболовных проблем не было.
