Император находился в зените своей славы, и его высокомерие могло сравниться лишь с его безграничным тщеславием. Рейнский союз пополнился новыми членами, и теперь в его составе находились 4 королевства, 5 великих герцогств, 11 герцогств и 16 княжеств. Союз занимал площадь в 325 800 кв. км и имел население 14,6 млн жителей. В 1807 году графиня Валевская, отданная гордыми польскими панами в постель Наполеону в обмен на государственную самостоятельность Польши, родила от него сына. Теперь император знал, что бесплоден не он, а Жозефина, и путь к разводу с ней и новому браку был открыт.
Князь Понте-Корво оправился от ранения и смог присутствовать на церемонии подписания Тильзитского мира. Здесь князь впервые познакомился с Александром I, и многие историки считают, что их сердечные личные отношения берут начало именно в Тильзите. Восстановил он своё реноме и у Наполеона, так что лето 1807 года было для маршала Бернадота и князя Понте-Корво во всех отношениях довольно удачным.
НАМЕСТНИК ГАНЗЕН
Есть свои радости в каждом виде творчества: всё дело в том, чтобы уметь брать своё добро там, где его находишь.
Бальзак
14 июля 1807 года князь получил новое назначение — командовать французскими частями в ганзейских городах Гамбурге, Бремене и Любеке со специальным поручением императора наблюдать за выполнением континентальной блокады Англии94 на южном побережье Балтики. Гражданским наместником в Ганзее Наполеон назначил своего секретаря Бурьена.
Бремен и Гамбург были заняты в ноябре 1806 года маршалом Мортье, там его сменил маршал Брюн, так что когда князь Понте- Корво 23 июля прибыл в Гамбург, первая жирная жатва взяток и поборов уже была снята. Но добра хватило на всех: и на Бернадота, и на его начштаба Жерара, и на многочисленных адъютантов, и на хваткого и ловкого Бурьена, с которым наш герой здесь тесно сошёлся. Все они сколотили себе здесь приличные состояния.
Во время своего пребывания в Ганзее Бернадот принял от местных «благодарных» граждан два «подарка», но довольно
крупные: первый раз 300 тыс., а другой — 150 тыс. франков. Естественно, что все «технические детали» подношений брали на себя его адъютанты, которые при этом не забывали и про себя, действуя нагло и напористо и прикрываясь именем своего патрона. Т. Хёйер вынужден признать: «В гамбургский период особенно ярко проявилось слишком далеко зашедшая толерантность Бернадота по отношению к менее морально устойчивым элементам из его окружения». Временный поверенный в делах Дании в Гамбурге голштинец Й.Г. Рист, сравнивая Бернадота с герцогом Ауэрштедтским (Даву), правившим в южной Германии исключительно с помощью репрессивного аппарата, в сношениях с местным населением отмечает его мягкий нрав, доступность, справедливость и доброжелательность, но тут же оговаривается: <кОднако действие этих хороших качеств чаще всего разбивалось о его слабость к собственному окружению и их прихвостням ».
Присутствие французов в Гамбурге, признаёт другой панегирист Бернадота А. Блумберг, вряд ли было полезным для города и его жителей. При них открылись игорные дома, пышным цветом стали расцветать контрабанда и взяточничество, появились воры и проститутки, и гамбуржцы стали закрывать дома на засовы. Контрабандой занимались бедные и богатые, простые ремесленники, торговцы и знатные дворяне. Но самым деморализующим элементом в городской обстановке был шпионаж французской тайной полиции, которая совала свой нос во все сферы жизни, подслушивала, подглядывала, вынюхивала, записывала, докладывала и не оставляла никого в покое. Французская таможня, призванная следить за выполнением условий континентальной блокады Англии, за взятки закрывала глаза на крупных контрабандистов, но не давала спуску обычным гражданам и мелким торговцам.
Брюн попытался навести в городе хотя бы относительный порядок и смягчить режим оккупации, но попал за это в немилость к императору. Наполеон в это время проводил жёсткую и немилосердную политику в отношении всех германских земель и облагал их население невыносимыми налогами и всяческими поборами. Богатели и жирели на этом, конечно, французский генералитет и всякого рода парижские голоштанные комиссары и инспекторы, набросившиеся на Германию, как голодные собаки на затравленного оленя.
Свою резиденцию Бернадот учредил в Гамбурге: сначала он остановился у ресторатора Райнвилля в т.н. зале Аполлона, а потом нанял другой дом и зажил в нём со всеми удобствами. Он часто устраивал у себя торжественные обеды и приёмы и приглашал на них местную знать. На этих обедах и приёмах, сообщает Хёйер, князь-маршал любил демонстрировать своё красноречие и пофилософствовать на отвлечённые темы, к примеру, о том, есть ли Бог или нет. Вообще же он усвоил там роль некоего доброго и человечного вице-короля.
Князь Понте-Корво, ещё ранее получивший богатый опыт подобной административной деятельности, предпринял попытку смягчить оккупационный режим, насколько это было возможно. Он отменил незаконные привилегии крупным мошенникам, для вида пригрозил наказанием Бурьену, установил контроль над деятельностью таможни. Одним словом, он действовал примерно так же, как в свою бытность в Ганновере и Ансбахе, сочетая обещания мелких льгот и послаблений с неуклонным проведением политики Наполеона. Взяточничество и казнокрадство было обычным явлением того времени, так что умеренный в своих претензиях Понте-Корво снискал у замордованных оккупационными французскими властями ганзейцев почёт и уважение.
К чести наместника следует отнести его поведение в связи с учреждением под Гамбургом «чёрного кабинета» — пункта по перлюстрации корреспонденции. Маршалу Даву, ставшему фактически второй (после Фуше) полицейской ищейкой империи, захотелось распространить своё влияние и на Ганзею, в связи с чем он без всякого уведомления открыл перлюстрационный пункт в Эшебурге, пригороде Гамбурга. Агенты Даву действовали так непрофессионально и грубо, что быстро расшифровались и вызвали у гамбуржцев волну возмущения. Бернадот немедленно дал указание арестовать перлюстраторов и выслать их со своей территории. Герцог Ауэрштедтский был уязвлён в самое сердце и затаил на Бернадота великую злобу.
Свои инструкции Понте-Корво получал непосредственно от Наполеона, который относился к нему в этот период в целом благосклонно. Так, ганзейский проконсул осенью 1807 года был включён императором в список полководцев для получения денежных премий. Любимец Бертье получил 1 млн, Ней, Даву, Сульт и Бессьер — по 600 тыс., а Бернадот, Мортье, Ожеро, Виктор и Массена — по 400 тыс. франков (половину суммы — в облигациях, а половину — наличными деньгами). Позже, весной следующего года, князь Понте-Корово получил многочисленные владения и имения в Ганновере, Вестфалии и Польше с общими доходами на сумму примерно 270 тыс. франков в год, не считая княжества в Италии, собственного дома в Париже на ул. д’Анжу и собственного загородного имения Лягранж к юго-востоку от столицы.
Судя по всему, тщеславие Понте-Корво ещё не было полностью удовлетворено, потому что в октябре 1808 года он обратился к свояку Жозефу с просьбой предстательствовать перед братом о присвоении ему более высокого чина — например, вице-гросс- адмирала или вице-статс-канцлера, как это было сделано в отношении Талейрана и Бертье. Но Наполеон отделался отговорками и никаких шагов в этом направлении не предпринял. У императора были другие более преданные люди! Император не спускал глаз со своих наместников, королей и маршалов, внимательно следил за их «взбрыкиваниями» и постоянно устраивал им головомойки. Когда осенью 1807 года Бернадот, следуя просьбе голландского короля Людовика, отпустил от себя два голландских пехотных полка, Наполеон не преминул сделать ему выговор. Ганзейский проконсул оказал слишком большие почести свергнутому с гессенского трона курфюрсту — снова выговор.
Первый корпус Понте-Корво, насчитывавший в 1807 году около 40 000 человек, был рассчитан на нейтрализацию колеблющейся между воюющими сторонами Дании, но после того как англичане в сентябре 1807 года обстреляли и захватили на три дня Копенгаген, Дания сама перешла на сторону Франции. Так что Понте-Корво должен был действовать теперь в интересах датского королевства.