Неожиданно события в Риме в январе 1798 года снова смешали все карты, и Бернадот к исполнению обязанностей главнокомандующего итальянской армией так и не приступил. В Риме произошло антифранцузское восстание, во время которого был убит военный атташе посольства Франции генерал Жан-Пьер Дюфо и откуда, спасая жизнь, поспешно бежал посол Республики и брат Наполеона Жозеф Бонапарт (1768—1844). В Париже, а вернее, в головах директоров произошли очередные пертурбации: Бертье решили оставить на месте и в этом качестве отправить в Рим на усмирение бунта, а Бернадоту предложили сменить саблю на перо и поехать послом либо в Неаполь, либо в Вену. Бернадот предпочёл Вену, и 18 января миланский фельдъегерь генерала Леклерка от имени Бертье проинформировал Бернадота о том, что неделей раньше он назначен послом в Австрию. Сомнений никаких не было: этот неожиданный поворот был делом рук человека, который так высоко «ценил чистоту принципов» и «справедливость характера» Бернадота, но сам таковыми качествами не обладал. Наполеон не мог согласиться с тем, чтобы на его месте в Италии оказался Бернадот — это было бы слишком опасно для его далеко идущих планов. И он убедил Директорию в том, что лучше Бернадота посла при дворе Франца II не сыскать во всей Франции.
ГЕНЕРАЛ-ДИПЛОМАТ
Наибольшая из всех безнравственностей — это браться за дело, которое не умеешь делать.
Наполеон
Кроме Наполеона, в назначении Бернадота послом в Австрию поучаствовал и министр иностранных дел Франции, хитрая лиса в обличье епископа-расстриги, знаток человеческих слабостей, ловец удачи, мастер интриги и великий приспособленец, епископ Отенский — Шарль Морис де Талейран-Перигор (1754—1838)38. С момента возвращения Талейрана из эмиграции (1789) у Наполеона с ним начинается странное сотрудничество — странное, потому что он никогда не уважал, не любил и не доверял Талейрану, но, очевидно, был вынужден признать, что в своей плутовской игре с государствами Европы лучшего плута на посту министра иностранных дел ему не найти. «Человек, которого трудная година посвятила в крупные государственные тайны и которого слепой рок всё ещё сохраняет там» — так охарактеризует Талейрана Бернадот год спустя после его назначения главой дипломатической службы республики.
Соображения Парижа были просты и очевидны: они сводились к тому, чтобы иметь послом в Вене «сильного» генерала. Бернадот как нельзя лучше подходил под это определение. Наполеон, мотивируя своё предложение о назначении Бернадота послом в Вену, говорил: «Необходимо вбросить его на эту стезю..., чтобы произвести на австрийцев... впечатление и вынудив их принять солдата республики; в то время как они полагают дипломатию исключительно доменом аристократии, мы посылаем именно туда, где больше всего сословных предрассудков, своего разночинца».
Талейран назначил Бернадоту очень высокую зарплату — 144 тыс. франков в год плюс 72 тысячи франков подъёмных — и приказал ему немедленно выезжать к месту новой работы. Соглашаясь на назначение в Вену, Бернадот испытывал и высказывал сомнения в том, удастся ли ему оправдать это высокое доверие, но Талейрану, вероятно, легко удалось эти сомнения развеять. Мы можем только догадываться о том, какими словами напутствовал министр посла, но то, что он рекомендовал ему проводить в отношении Вены «наступательную» жёсткую линию, особенно с императорским двором не церемониться и всячески подчёркивать превосходство новой революционной дипломатии Французской Республики над старомодной дипломатией побеждённого противника, сомнениям не подлежит. Бернадот должен был символизировать не только победу французского оружия в Германии и Италии и не столько подчёркивать бессилие одряхлевшей монархии, сколько персонифицировать саму революцию, пославшую на эшафот Марию-Антуанетту, родственную принадлежность Габсбургской монархии.
Аналогичную линию Директория занимала не только по отношению к побеждённой Австрии, но и к другим государствам Европы. Установив с весны 1798 года дипломатические отношения с некоторыми странами, Директория направляла туда послами самых жёстких и надменных якобинцев39. Бернадот, судя по всему, считался одним из них, и, как бывший военный и начинающий дипломат, он, кажется, принял инструкции Талейрана и Директории к неукоснительному исполнению.
Конечно, очутиться в самом аристократическом центре Европы, при одном из самых чопорных и заформализованных протоколом дворов, было бы необычно и непривычно для любого человека, тем более для Бернадота, отнюдь не аристократа по происхождению, чей спартанский быт последние годы был исключительно связан с походами, бивуаками и сражениями и чей горячий беарнский нрав вообще плохо сочетался с дипломатической трезвостью и расчётливостью.
Формальное назначение его послом состоялось 11 января 1798 года. Приезду Бернадота в Вену предшествовала, однако, некоторая дипломатическая возня. Париж, действуя довольно бесцеремонно и нахраписто, проигнорировал необходимый в таких щекотливых делах обычай сделать предварительный запрос в Вену о кандидатуре нового посла и получить на него агреман. Австрийцы всполошились, забеспокоились и забили тревогу — их дипломатия ещё не привыкла иметь дело с безродными послами- республиканцами, врывающимися в дом, не постучав предварительно в дверь. Двор тридцатилетнего императора Франца II был поставлен перед свершившимся фактом, и чем больше Вена просила, чтобы французы воздержались от направления к ним посла-республиканца, тем больше Париж настаивал на своей кандидатуре. Атмосфера была испорчена в самом начале. Канцлер Франц Тугут писал об этом Талейрану, но было уже поздно: Бернадот без паспортов и верительных грамот буквально прорвался через австрийские пограничные кордоны, и некоторое время спустя три замызганных грязью кареты, в одной из которых мелькал орлиный профиль Бернадота, загромыхали по мостовым австрийской столицы.
Талейран также проинструктировал Бернадота, что если Вена будет выступать против ввода французских войск в Рим, то Австрии нужно немедленно объявить войну. Он должен был также внимательно следить за тем, чтобы Австрия не противилась распространению революционных идей в Баварии и других германских курфюршествах и княжествах. Ему поручалось отслеживать контакты Вены с Петербургом, а также изучать возможность восстановления суверенной Польши40 и искать для этого нужных людей в Австрии. Талейрана интересовали, в частности, возможность присоединения к Австрийской империи всей Польши и планы империи в отношении Турции, например, не собирался ли Франц II, как и его предшественник Иосиф II, заняться расчленением Оттоманской империи. Одним словом, генерал должен был в соответствии с тогдашней практикой наряду с дипломатической работой заниматься и разведывательной деятельностью. Работы было более, чем достаточно, и Бернадот, привыкший ко всяким неожиданностям и контрастам, приступил к выполнению своих обязанностей со свойственным ему энтузиазмом, военными привычками и оригинальностью своего характера.
Вопреки совету Талейрана и к вящему раздражению венского двора, Бернадот прихватил в Вену двух своих адъютантов — Вил- лата и Морэна, двух офицеров — Жерара и Туссэна, а также несколько поляков. Министр Талейран от этого не был в восторге, но перечить пока не стал. Потом он всё-таки уберёт некоторых из них и отзовёт их во Францию. Он хотел бы придать новому послу несколько опытных секретарей, но выбрать было не из кого — всех разогнали, уволили, гильотинировали, повесили, посадили в тюрьму или расстреляли. Пришлось назначить совсем молодых людей, не имевших дипломатического опыта работы: Эмиля Годэна отозвали из Турции, а Жана Батиста Фревилля — из Турина, из которых старшему было всего 25 лет. Э. Годэн, по мнению Хёйера, выполнял в Константинополе какую-то сомнительную роль и был личностью во всех отношениях подозрительной. В частности, он отличался ярко выраженными наклонностями интригана и, как утверждает шведский историк, сумел оказывать на посла влияние. В частности, он редактировал все отчёты и доклады Бернадота в Париж. Ж.-Б. Фревилль же, напротив, был человеком скромным и старался держаться в тени энергичного Годэна.
