Шостки (оба произведения не найдены).
...в 1852 году... получил от него письмо... — Письмо Шевченко к А. Козачковскому от 16 июля 1852
года.
...быть только поэтом и не гражданином». — Перефразированные строки стихотворения Н. Некрасова
«Поэт и гражданин».
...следствием известного неприятного случая... — Имеется в виду арест Шевченко в июле 1859 года.
Лазаревский Михаил Матвеевич (1818 — 1867) — чиновник, близкий друг Шевченко, второй из шести
братьев Лазаревских. Шевченко познакомился с ним в ссылке, в 1847 году, встречался в Орске и
Оренбурге, где Лазаревский был служащим Оренбургской пограничной комиссии. В 1850 году М.
Лазаревский переехал в Петербург, где служил советником Петербургского губернского правления, позже
— управляющим имений графа А. С. Уварова. Вместе с семьей Толстых хлопотал об освобождении
Шевченко из ссылки. Возвратившись в Петербург, поэт почти три месяца жил у Лазаревского. /488/
П. Д. Селецкий
ЗАПИСКИ
(Отрывок)
91
Настали рождественские святки, соседи стали учащать, нелюбезность моя
увеличивалась. Матушка могла уделять мне немного времени и просила быть приветливее с
посетителями. Как ни старался я исполнить ее желание, удавалось не всегда. Наконец и мы
в свою очередь должны были сделать несколько визитов. Все были для меня невыносимо
скучны, к счастию, посещения ограничивались поездками на один день к ближайшим
соседям. На праздниках мы все поехали в Яготин к князю Николаю Григорьевичу Репнину.
Мои воротились в тот же день, я провел там несколько дней.
После долговременного пребывания за границей Репнины, князь с княгиней и дочерью,
княжной Варварой Николаевной, поселились в Яготине. Там же жил тогда и сын князя,
Василий Николаевич, женатый на Балабиной.
Княгиня, рожденная Разумовская, была телом стара, но приветлива и любезна. Князь
Николай Григорьевич (Волконский), внук знаменитого фельдмаршала князя Николая
Васильевича Репнина, принявший в роде по женскому колену фамилию Репниных, был еще
очень бодр и обладал необыкновенною памятью. Отлично образованный, замечательно
умный, приветливый и гостеприимный, он занимал важный пост вице-короля Саксонии
после Отечественной войны и потом долгое время был генерал-губернатором
малороссийским.
Управляя Саксонией, получал очень ограниченное содержание и издержал на
представительство более миллиона ассигнационных рублей из своих средств, вследствие
чего вошел в значительные долги. Обещано было уплатить из казны издержанные
Репниным деньги, но, по необъяснимому великодушию, мы не брали контрибуций, не
взыскивали военных издержек, и суммы, издержанные Репниным, не были возвращены. В
царствование государя Николая Павловича, в тридцатых годах, по доносу, сделанному
Александром Григорьевичем Строгановым, Репнин был удален от должности
малороссийского генерал-губернатора, на имение его наложено запрещение, назначено
следствие, обвиняли князя в незаконном расходовании казенных денег. Долги росли, одно из
значительных имений князя продано с публичного торга (Почеп, купленный
Клейнмихелем), в конце концов оказалось, что князь был виновен в неправильном
позаимствовании из полтавского приказа общественного призрения девятнадцати тысяч
рублей для окончания постройки полтавского института. Между тем дело, длившееся около
десяти лет, совершенно его разорило, и, если бы не состояние, довольно значительное,
княгини, князь был бы лишен всех средств к существованию. /94/
Князь Николай Григорьевич, знавший меня еще ребенком, посещая часто наш дом по
пути из Повисов в Яготин, принял меня в высшей степени любезно, и я провел у него два
дня в постоянных разговорах, по большей части с стариком князем в кабинете. Не было
новой книги, мало-мальски замечательной, которую князь не прочел бы, разговор его бывал
интересен и поучителен. Любил вспоминать и старину, но ни слова о несправедливостях,
которых был жертвой; единственным проявлением его неудовольствия в этом отношении
была раздача добрым знакомым портретов императоров из его обширной и замечательной
картинной галереи. Между прочим, портрет Александра I во весь рост, превосходная копия
Доу, достался моему отцу, особенно преданному памяти благословенного.
Княжна Варвара Николаевна, энергичная, легко увлекавшаяся девица зрелых лет, худая,
тоненькая, с большими живыми, выразительными глазами, не могла скрывать своего
негодования на неблагодарность к заслугам ее отца. Вспыхивала, как порох, при малейшем
намеке на дела минувших лет, но, добрая, остроумная, милая и любезная, она была
провидением бедных и несчастных, раздавала, что у ней было, и принимала самое теплое
участие во всех, прибегавших к ее помощи и совету.
Из посторонних в то время жили в Яготине две личности, обращавшие на себя
внимание. В качестве домашнего доктора находился постоянно Фишер, вывезенный князем
из Саксонии, один из лучших учеников Гуфланда, очень умный, образованный,
симпатичный человек и отличный медик. Проживал временно в Яготине в одном из
92
многочисленных флигелей Шевченко, живописец по профессии и поэт по призванию... Как
живописец он мало известен: рисовал довольно посредственно; как поэт был замечателен
чистотою малороссийского языка, плавным, мерным стихом, звучными строфами,
задушевным чувством, мягкою сердечностью; его «Кобзарь», в особенности его «Катерина»,
может считаться одним из лучших произведений в этом роде. Но в «Гайдамаках» Шевченку
недоставало священного огня, проявления страсти, широкой кисти, увлекательного
действия, характеризующих историческую драму.
Как человек... но de mortius aut bene, aut nihil, 1 в особенности принимая во внимание
тяжкую судьбу, постигшую несчастного поэта.
1 О мертвых следует говорить или хорошо или ничего (лат.). — Ред.
Старые князь и княгиня удалялись тотчас после вечернего чая в свои комнаты; мы,
оставшись с молодыми Репниными, с княжной, заставляли Шевченка читать «Катерину» и
неизданные им стихотворения; расходились рано. Ко мне обыкновенно приходил Фишер и
Шевченко, болтали до поздней ночи. Рассказы Фишера были очень интересны; он ездил в
Египет, на мыс Доброй Надежды и знакомил нас с этими отдаленными странами.
Шевченко говорил о своем прошедшем и, казалось, был совершенно доволен
настоящим...
Несколько раз играл я на фортепьяно в Яготине, и музыка моя очень нравилась; Варвара
Николаевна предложила мне написать оперу, либретто взялся составить Шевченко, сюжетом
избрали /95/Мазепу. Сюжет для оперы действительно богатый. Много драматизма,
действия, разнородные элементы: велико- и малорусский, шведский, польский. Но в
разработке драмы и в языке либретто мы расходились... Варвара Николаевна и Шевченко
хотели, чтобы либретто было написано на малорусском языке, я был противоположного
мнения и уверял, что Шевченко владел настолько русским языком, что хорошо напишет
либретто; если писать оперу, говорил я, так писать оперу серьезную и на языке
общедоступном, а не какую-нибудь «Наталку Полтавку». Каждый остался при своем
мнении, тем дело и кончилось в Яготине.
Огромный деревянный яготинский дом, окруженный парком в полтораста десятин, с
закругленною рекой, представлял удобное и вполне барское помещение. История этого дома
очень занимательна. Он был построен в Киеве гетманом Кириллом Григорьевичем /96/
Разумовским, на Печерске, в одной из лучших местностей над Днепром. Приезжает
однажды к бывшему гетману киевский комендант и докладывает ему, что на лето
ожидаются многочисленные войска, направляемые чрез Киев в Турцию, и просит
