отправлен в Вильну к Энгельгарту.

Жители сел, смежных с Ольшаной, особенно женщины, предпринимали иногда

путешествие в лебединский «панянский» (девичий) монастырь, отстоящий от Кирилловкы

на 35 верст. Монастырь этот с церковью во имя св. Николая основан в 1779 г. тремя

вышедшими из Молдавии монахинями Трифиллиею, Дарьей и Февронией, а церковь

устроена при участии первого ктитора из крестьян Николая; мужским он никогда не был, в

8-ми же верстах от него, в конце с. Лебедина, существовал до 1840 г. отдельный мужской

лебединский георгиевский монастырь, основанный в XVII веке и упраздненный в 1845 году

38

при митрополите киевском Филарете. С событиями 1768 года ни тот, ни другой монастырь

ни в какой связи не состояли. Мотронинский монастырь, называемый у г. Чалого

Лебединским, где по преданию гайдамаки освятили свои ножи пред Колиивщиной 1768 г.,

находится в 40 верстах далее Лебединского монастыря, близ м. Жаботина, в мотронинском

лесу. Таким образом, в рассказе о путешествии Тараса в лебединский монастырь г. Чалый

смешал три монастыря в один. Неудивительно, он говорит по преданию или по слуху. .

И. М. Сошенко, открывший Тарасу Григорьевичу дорогу к высшему образованию, был

родом из местечка Богуслава Киевской губернии, отстоящего на 40 верст от с. Кирилловки,

сын мещанина, и до поступления в Академию художеств учился живописи в м. Ольшаной у

шляхтича Превлоцкого, довольно хорошего живописца, которого не нужно смешивать с

маляром Исидором Превлоцким, жившим в с. Тараще Каневского уезда и украшавшим

церкви и дома священников всего околотка своею весьма немудрою кистью. Ольшана для

Сошенка была особенно близким и памятным местом, где, по поручению Превлоцкого, им

написана была псовая охота на заборе и воротах Энгельгардтовой псарни, по улице,

которою проезжают из с. Зеленой в м. Ольшану; видом этой охоты всякий раз любовался и я

в детстве. О своем первом знакомстве с Тарасом Григорьевичем Сошенко передавал мне

иначе, чем сказано у г. Чалого. Летом, в один из лунных петербургских вечеров,

прогуливаясь в Летнем саду, Сошенко заметил, что какой-то оборвыш в затрапезном

пестрядинном халате, босой и без шапки, копирует карандашом одну из статуй,

украшающих аллеи сада. Заметив южный тип фи-/41/зиономии, Сошенко

полюбопытствовал взглянуть на его работу. Зайдя сзади, он увидел, что рисунок весьма не

дурен; тогда, ударив юного художника по плечу, Сошенко спросил: «Звідкіль, земляче?» —

«З Вільшаної», — ответил халатник. «Як — з Вільшаної? Я сам з Вільшаної, — сказал

Сошенко и, заинтересовавшись земляком, узнал в этом халатнике Тараса Шевченка,

крепостного Павла Энгельгардта, законтрактованного Ширяеву в работники для окраски

крыши и заборов. До настоящего случая он о Тарасе ни от кого не слышал. Землячество,

несомненный талант и жалкая обстановка Тараса тронули Сошенка, и он решился собрать о

нем сначала сведения, а потом представить его своему профессору, чрез которого позволено

было Тарасу Григорьевичу посещать частно Академию художеств, а впоследствии он

представлен был В. А. Жуковскому, воспитателю покойного государя императора

Александра Николаевича.

О погребении Т. Г. Шевченка хлопотал в Киеве названый его брат Варфоломей

Григорьевич Шевченко. Совещания по сему предмету шли у М. К. Чалого, исправлявшего

тогда должность директора 2-й киевской гимназии. Ввиду начинавшихся тогда польских и

украинофильских движений признавалось затруднительным выполнить желание Петербурга

или громады похоронить Тараса Григорьевича на берегу Днепра за г. Каневом, где

предполагал поэт устроить свою усадьбу. Высказаны были и другие основания, по которым

не следовало лишать народного поэта погребения на общем христианском кладбище.

Поэтому полагали похоронить его тело на Щекавицкой горе. Наконец принято, для

избежания всяких демонстраций при этом погребении со стороны учащейся молодежи,

приготовить могилу в Выдубецком монастыре и препроводить туда гроб покойника в

большой лодке прямо с черниговского берега по прибытии к цепному мосту. В. Г. Шевченко

уже вошел было в соглашение по сему предмету с настоятелем монастыря. Но случилось

иное. Мая 6, в субботу, около 4-х часов по полудни, явился ко мне в квартиру на Хоревой

улице Подола В. Г. Шевченко с пономарем киево-подольской Христорождественской церкви

за разрешением моим как благочинного внести гроб Т. Г. Шевченка в эту церковь, заявив,

что гроб уже следует в город по цепному мосту, но что настоятель церкви не считает себя

вправе принять его в церковь без разрешения духовного начальства; при этом названый брат

объявил мне твердое намерение уполномоченных петербургского общества выполнить

точно волю покойника относительно погребения его на горе между г. Каневом и Пекарями.

39

Согласно существующим законоположениям, своею благочинническою властию я не

мог разрешить внести в церковь тело покойника, о препровождении коего из Петербурга в

Киевскую губернию не было получено епархиальным начальством уведомления от

министра внутренних дел, и потому предложил В. Г. Шевченко ехать со мною к

митрополиту Арсению для предъявления открытого листа, выданного министерством на

перевезение тела, а чтобы задержать шествие с гробом, мы отправились в Лавру

набережным путем по шоссе. Пред башенными воротами на шоссе мы встретились с

гробом, который везли студенты и другая молодежь, снявши шапки. Тяжелый свинцовый

гроб был в деревянном ящике на дрогах и по-/42/крыт большим покрывалом из червоной

китайки, на которой виднелось множество венков и цветов. По предложению нашему

юношество обещало остановиться здесь и ждать разрешения на дальнейшее следование в

город, что и исполнено. Митрополит был уже в своей молельной для слушания всенощной,

начавшейся в Крестовой церкви при его покоях, но по докладу об особенном деле, по

которому явился благочинный, принял меня. Просмотрев открытый лист и выслушав мой

доклад, владыка сказал: «Поезжайте к генерал-губернатору и доложите, что с моей стороны

нет препятствий», но при этом велел мне быть в Христорождественской церкви безотлучно,

возложа на меня ответственность за всякий могущий произойти беспорядок. Князь

Васильчиков встретился со мною на крыльце при выходе его с семейством для прогулки.

После краткого моего доклада о деле, по которому я прибыл, князь ответил еще короче:

«Стало, пусть внесут в церковь». С этим ответом В. Г. Шевченко отправился к гробу на

шоссе, куда спустился от Николаевских ворот, а я — на Подол в Христорождественскую

церковь, где облачился в ризы и с настоятелем церкви о. Иосифом и его причтом встретили

привезенный гроб, отслуживши краткую литию над ним в самой церкви. К вечеру к этой

церкви приставлена была уже полиция, а утром присланы и конные жандармы, чем

подстрекнуто было любопытство всех проезжающих и проходящих по Александровской

улице. В то же время утром гроб под китайкою вынесен был на улицу для снятия

фотографии и обставлен братьями Тараса и родичами, явившимися из толпы в своих

свитках. На вопрос: «Кто покойник?» получался ответ: «Мужик, но чин на нем

генеральский». К 4-м часам, когда назначена была панихида и вынос из церкви к пароходу,

стоявшему у цепного моста, не только церковь, но и двор оказались битком набиты; по

Александровской улице, по шоссе, на горах Андреевской и Михайловской и на горе у

царского сада стояло народа не меньше, как бывает 15 июля во время Владимирского

крестного похода. Литургия в Христорождественской церкви совершена, по случаю

воскресного дня, в обычное время настоятелем церкви о. Иосифом Жолтоножским, а