Инстинкт подсказывал, что нужно как можно скорее оповестить всех о сделанном нами выводе. И, в частности, сообщить об этом ученым. Однако Рослин убедила меня пока не делать этого.

— Как знать, может быть, в ней есть что-то такое, что предназначается только для нас с тобой. Может быть, мы раньше остальных узнаем об этом, а через день-два и они поймут, что она — разновидность живого существа. Мы должны воспользоваться форой во времени.

Настала моя очередь проявить сообразительность.

— Я записал все световые импульсы этой машины. Давай попробуем расшифровать их, посмотрим, что они могут означать. Если эта штучка действительно обладает разумом, нас ждет великое открытие…

Вселенная движется своим загадочным курсом. Люди живут своими загадочными жизнями. Но мы с Рослин почти не спали, забываясь лишь на время, когда ее острые маленькие бедра ударялись о мои. Мы трансформировали световые волны в звук, запись с этим звуком прокручивали в обратном направлении, мы увеличивали скорость воспроизведения, а также замедляли ее. Мы даже приписывали им числовые значения. Все напрасно.

Состояние стресса, в котором мы пребывали, сделало нас вспыльчивыми, в любую минуту готовыми к ссоре. И все же были и краткие периоды спокойствия. Я спросил у Рослин, почему она поселилась на Луне. Образно говоря, мы уже умели читать друг друга, но алфавита практически не знали.

— Потому что оказалось, что пройти через ближайший «баргайст» гораздо проще, чем представляли себе родители моих родителей. И еще мне хотелось работать. И…

Рослин замолчала. Я терпеливо ждал, когда она закончит предложение.

— Из-за того, что таилось в глубине моей души.

Она посмотрела на меня так, что я не смог ничего сказать в ответ на ее слова. Ей стало ясно, что я понял ее. Несмотря на мою работу, несмотря на карьеру, которая болталась на мне, как одежда на пару размеров больше необходимого, я жил ради далеких горизонтов.

— Говори же! — приказала Рослин. — Прочитай меня!

— Это — далекая перспектива. Это то место, где я живу. Ты скажешь: «Из-за того, что таилось в глубине моей души». Я всем сердцем понимаю тебя. Твое препятствие — это мое препятствие.

Рослин бросилась ко мне, целуя меня в губы и приговаривая:

— Господи, как же я люблю тебя. Я упиваюсь тобой. Только ты один понимаешь…

Я говорил ей в ответ то же самое, спотыкаясь на словах о том мире, который принадлежал нам двоим, который мы сможем постичь при помощи любви и математики. Мы превратились в зверя с двумя спинами и одним разумом.

Я принимал душ после очередной бессонной ночи, когда меня посетила одна мысль. Эта добиотическая квазижизнь, которую мы обнаружили, испокон веков таилась глубоко под поверхностью Луны, не нуждаясь в кислороде, и являлась чем-то много большим, чем представлялось нам с Рослин. Какое же топливо, если таковое существовало, являлось источником питания ее ментальности? Ответ на это мог быть только один: холод!

Мы снизили температуру, используя лабораторное оборудование, работая в ночные часы, когда все остальные расходились по домам. При температуре 185,332 градуса по Кельвину импульсы оформились в фазу. Один градус ниже, и световые сигналы сделались непрерывными. Мы сфотографировали их с разных углов, прежде чем отключить сверхзаморозку.

То, что мы обнаружили, оказалось совершенно новым математическим методом. Это была математика совершенно иного существования. Она возводила фундамент под фазой той вселенной, которая была отрицанием нашей вселенной, которая отдаляла наш мир от нас и от нашего представления о нем. Дело не в том, что она делала нас архаичными созданиями, напротив, она скорее своей неоспоримой логикой демонстрировала нам, что мы не понимаем, насколько малой частичкой множеств обладаем.

Это была старая информация, значительно плотнее свинца и более прочная, чем гранит.

Неоспоримая информация.

Мы с Рослин, дрожа, взяли ее в руки и — в очередной раз в самый поздний ночной час, когда совершаются самые зловещие преступления — ввели наши вычисления в крейпьютер, контролировавший положение Луны. После ввода в мгновение ока…

Мы со стоном выбрались из дыры. Там стоял «баргайст» еще большего размера. Кода мы вошли в излучаемый им слабый свет, то увидели далекую перспективу, всегда присутствовавшую в нашем сознании, — далекий пустынный океан, свинцовые волны и безлюдный берег, который так часто возникал во сне, отдельные песчинки, которые похрустывали под нашими ногами.

Позади нас лежал мячик, который был Луной, выпавшей из своего обычного окружающего фона, Луной, давно достигнувшей почтенного возраста. Мячик, неподвижно лежавший на боку.

В безумном восторге от нашего невероятного предположения мы схватились за руки и бросились вперед.

Несмотря на успехи, достигнутые в области генной инженерии, человеческое общество, похоже, нисколько не стало лучше. К счастью, появилось нечто такое, что позволит избавить нас от некоторых тягот жизни. Была изобретена Кнопка «Пауза».

Наш физический, материальный мир сейчас уже полностью исследован, автоматические приспособления позволили даже составить карту Марса, и все же наукой открыт еще более сложный мир, и уже больше никто не путается в его лабиринтах.

Топография мозга наконец стала доступна для понимания.

Маленькая бирмингемская фирма решила поставить научное знание на практические рельсы. Конрад Барлоу был владельцем магазина, торговавшего мотоциклами. Раз в неделю он выпивал вместе со своим двоюродным братом Грегори Мэджи. Оба были любителями футбола и болели за местную футбольную команду. Во всем остальном они жили каждый своей, непохожей на другую жизнью. Конрад прекрасно разбирался во всевозможных моторах, тогда как Грегори был хирургом в местной клинике и специализировался на черепно-мозговых операциях.

Грегори, которого младший медицинский персонал, по причине его некоторой эксцентричности, называл за глаза не иначе как «Безумный Мэдж», как-то раз пришлось оперировать футболиста из команды северного Бирмингема, получившего травму во время матча. У этого футболиста. Регги Пейтона, в правой височной доле большого мозга образовалась гематома. Она была успешно удалена. Однако, когда действие наркоза прекратилось, Пейтон не пришел в сознание. Казалось, что он совершенно здоров физически. Почти два дня Пейтон пребывал в коматозном состоянии. Очнувшись и придя в нормальное состояние, он чувствовал себя прекрасно и вскоре возвратился домой. Но в футбол больше никогда не вернулся.

В этом таилась некая загадка, известная одному лишь Грегори. В тот субботний вечер они с Конрадом обсуждали данный вопрос за пинтой пива.

— Датчики пусковых электродов не сработали, — объяснил Грегори приятелю.

Конрад принялся барабанить пальцами по стойке бара.

— Так это была правая височная доля? Послушай, Грег, не там произошла галлюцинация Котара? Помнишь, мы с тобой на прошлой неделе говорили о Котаре?

После этой небрежно брошенной фразы они вдруг поняли, что вышли на след некоей очень важной идеи.

Котар, великий французский психиатр, выявил синдром, суть которого состояла в том, что некоторые пациенты верят в то, что они мертвы. Иллюзия эта носит долгосрочный характер, несмотря на такие свидетельства, как нормальный пульс, идеальная работа легких и нормальная температура тела. Правда, со временем, в силу очевидной абсурдности таких представлений, иллюзии настает конец.

Это было тем самым ключом к постижению открытия, которое получило название Кнопка «Пауза». Несмотря на столь популярное наименование, микрофункция, которую открыли Конрад и Грегори, была молекулярной машиной.

Крошечная молекула помещалась на более крупную молекулу, где и происходило их склеивание наподобие энзима. К ним добавлялись другие молекулы, и это продолжалось до тех пор, пока не возникала некая сложная структура. Таким образом создается наномашина, которая контролируется молекулярными пленками, чувствительными к повышению уровня адреналина в мозге даже до уровня в 0,0001 процента. При правильном размещении в правой височной доле большого мозга Кнопка «Пауза», более точное название которой — Отсроченный Функциональный Рефлекс (ОФР), осуществляет следующую функцию. В кризисной ситуации человек с таким рефлексом приходит в состояние паузы. Хотя подобная отсрочка до чрезвычайности кратка, она позволяет ему обдумать свои намерения. Наш мозг имеет такое строение, что при кризисных ситуациях эмоции берут верх над интеллектом. Гнев затуманивает разум. Отсроченный Функциональный Рефлекс обманывает эту филогенетическую черту.