18 апреля в Палм-Бич Джеки официально сообщила о своей беременности. Кеннеди начали думать о том, что будут делать по окончании президентского срока. Джеки беспокоилась о будущем мужа, во время поездки в Индию в марте 1962 года она поделилась своими опасениями с Бенно Грациани. «Джеки, – вспоминал он, – была слегка встревожена, поскольку сказала: “Возможно, через два года он уже не будет президентом, и что он станет делать? Он же инвалид…” Я точно помню ее слова, ведь Джона постоянно мучила боль». Президент тоже говорил о своем будущем после Белого дома, но не слишком серьезно.
Их обоих особенно беспокоил вопрос о размещении и убранстве Президентской библиотеки Джона Ф. Кеннеди. Получив в январе от Джеки записку на эту тему, Бутен письмом заверил ее: «Мы спокойно работаем вместе с Гарвардом и рассматриваем первоначальные планы насчет размещения Президентской библиотеки в Кембридже… Как только планы конкретизируются, я конечно же с радостью рассмотрю ваши предложения, которые могут оказаться очень полезны…» Поблагодарив его за письмо от 30 января, Джеки ответила: «…меня в самом деле очень заботит Президентская библиотека: президент говорит, что вы предложили весьма удачные изменения, но, прежде чем тот или иной проект будет утвержден, я должна его увидеть». Джеки, Уорнек и Бутен сообща работали над планами площади Лафайет, и она «давным-давно» просила Уорнека «провести изыскания и изложить свои идеи касательно Президентской библиотеки в Бостоне».
Джеки с мужем считали, что реставрация площади Лафайет и Пенсильвания-авеню станут памятником президентству Кеннеди в Вашингтоне. Летом 1963 года у Джеки возникла фантастическая идея – разместить на берегу Потомака древнеегипетский храм Дендеры, поскольку его историческое место на берегу Верхнего Нила скоро будет затоплено водохранилищем Асуанской плотины. Как-то воскресным вечером Дик Гудвин принес Джеки буклет с фотографиями памятников, которые египетский Департамент древностей хотел бы спасти. В конце концов она выбрала Дендеру.
Эта инициатива действительно исходила от Джеки, как вспоминал Дик Гудвин. С нею об этом говорил Джанни Аньелли, а она заинтересовала президента. ООН начала масштабную кампанию по сбору средств на спасение памятников, которые с постройкой Асуанской плотины будут разрушены. «Если внесете самую крупную сумму, вы получите храм, это своего рода приз», – сказал Гудвин. Вот как он это описывает: «Я собрал целый том всяких материалов, добыл массу фотографий этих памятников, подобрал цитаты из Мальро насчет спасения пирамид, ознакомился с множеством различных планов по их спасению. Но у Кеннеди возникла проблема – ему нужно было просить у конгресса 65 млн долларов, а Руни, бруклинский ирландец, который тогда возглавлял комитет по ассигнованиям, заявил, что это всего лишь груда камней. Кеннеди определенно хотелось это сделать, но возникла политическая проблема, касающаяся отношений с конгрессом. Увидев, что он колеблется, я в конце концов сказал: “Господин президент, Наполеон привез в Париж всего лишь обелиск, а вы могли бы привезти в Вашингтон целый храм”. И он согласился».
1963 год был ознаменован ростом движения за гражданские права. 12 февраля, в день рождения Линкольна, Кеннеди передали отчет на двухстах сорока шести страницах о борьбе негров за гражданские права в течение ста лет, со времени Манифеста об освобождении рабов 1863 года. Чтение отнюдь не веселое. В отчете говорилось: «В наследство современным неграм досталась свобода скорее фиктивная, чем реальная. Юридически свободное негритянское население лишено избирательного права, не имеет возможности занимать государственные должности, вынуждено учиться в плохих и обособленных школах, загнано в гетто, негров обязывают сидеть в хвосте автобуса, к ним предвзято относятся в судах, подвергают сегрегации в болезни, вере и даже в смерти…»
В тот же день президент дал в Белом доме прием для чернокожих лидеров. Среди гостей был Сэмми Дэвис-младший, которого Кеннеди знал как участника группы Rat Pack Синатры противоречивая фигура, поскольку он женился на шведской актрисе Май Бритт в эпоху, когда межрасовые браки были редкостью и производили шокирующее впечатление. Джон хотел избежать возможных политических эксцессов из-за появления фотографий пары, сделанных в Белом доме, и через своего помощника попросил Джеки отвести Май Бритт в сторону, чтобы ее не снимали вместе с Дэвисом. Джеки возмущенно отказалась вмешиваться и вообще спускаться вниз. Джону пришлось пустить в ход всю силу убеждения, чтобы уговорить ее присутствовать на приеме и сфотографироваться с Джонсонами, Этель и одиннадцатью чернокожими лидерами. После этого Джеки ушла в слезах, негодуя на оскорбительные, по ее мнению, политические увертки.
Бёрк Маршалл, видный профессор юриспруденции из Йеля, занимавшийся в администрации Кеннеди проблемой гражданских прав, говорил, что Джеки, «как и многие ее политические и личные друзья, сочувственно относилась к движению за равенство, развернувшемуся в 1960-х». Она лично проследила, чтобы в Белом доме не было никакой расовой сегрегации. Сын помощника Кеннеди, Эндрю Хатчера, посещал детский сад при Белом доме. Чернокожие писатели, например Джеймс Болдуин, и певцы – Мариан Андерсон, Грейс Бамбри – были в Белом доме почетными гостями. По отзывам современников, афроамериканцы считали Джеки беспристрастной в ее решимости сделать Белый дом символом расовой интеграции и говорили о ней доброжелательно. В 1964 году в журнале Ebony появилась статья, озаглавленная «Афроамериканцы с ностальгией вспоминают прежнюю первую леди».
9 апреля Джон председательствовал на церемонии, где Уинстону Черчиллю присвоили звание почетного гражданина США. Герой Кеннеди был заклятым врагом его отца, который как раз в тот вечер гостил в Белом доме. Джон подтрунивал над отцом: «Ну что, папа, все твои лучшие друзья собрались, верно? Бернард Барух… Дин Ачесон…» В тот вечер состоялся семейный ужин в честь старого Джо, на котором присутствовали три брата Кеннеди, Юнис, Энн Гарган и чета Брэдли. Позднее Брэдли писал:
...
Старика скрючило, вся правая сторона полностью парализована, он даже сказать толком ничего не мог, только невразумительно мычал. Но вечер удался, потому что в глазах у Джо горела давняя отвага, несмотря ни на что, он улыбался… а дети постоянно тормошили его, все время с ним разговаривали, задавали ему вопросы, мол, что ты думаешь про то и про это. Он не успевал поставить себя в неловкое положение перед гостями, поскольку ответить не мог, а они уже переключались на другую тему. Бобби и Тедди спели ему на два голоса, неслаженно и невпопад, но посол подался вперед и склонил голову набок, чтобы лучше их видеть, ему явно нравилось их выступление…
Каролина и Джон-младший тоже все время крутились около стола, Джон даже ненароком пролил дедов напиток ему на колени. Джеки бережно проводила свекра к столу, за ужином постоянно промокала слюну на подбородке и «без умолку щебетала, вспоминая, как Джо обрабатывал сына, чтобы тот на ней женился». Брэдли все это показалось очень трогательным. В таких семейных ситуациях Кеннеди показывали себя с наилучшей стороны, особенно братья. «Не секрет, – писал Брэдли, – что Кеннеди зависели друг от друга, особенно президент от Бобби, но в приватной обстановке их общение напоминало мне шумную игру, практически на грани буйства… полную остроумия, сарказма и любви. Когда я видел братьев вместе, они обычно расслаблялись, подтрунивали друг над другом и смешили друг друга…»
Джеки дружила с братьями мужа, однако ее симпатия не распространялась на его сестер и невесток. Как-то вечером, когда супруги Брэдли ждали наверху Джона и Джеки – те были на первом этаже, где устроили коктейль для астронавтов и их жен, – пришли Стив и Джин Смит. Джин сказала, что они не рискнули заявиться на коктейль без приглашения, да и на ужин их тоже не ждут. К удивлению Брэдли, Джин и Стив выпили с ними по бокальчику и ушли. Даже в Хайаннисе Джеки настояла арендовать дом поодаль, на Скво-Айленде, чтобы видеть родню мужа, только когда она сама захочет.
