— Я имею в виду… — спохватился Деймон, сообразив, насколько двусмысленно прозвучали его слова. — Я хотел сказать, что нашей жизни ничего не угрожало.

Деймон выругался про себя. Его техасские друзья считали его на редкость ловким кавалером. Они бы просто умерли от смеха, увидев, как он краснеет и запинается на каждом слове, будто застенчивый школьник.

— То есть, я хочу сказать, что никто ничего не выигрывал, запирая нас в погребе, — произнес Деймон, злясь на себя самого. — Ведь рано или поздно кто-нибудь вспомнил бы про нас, и дверь бы открыли.

— Я поняла, что ты имеешь в виду. — Нелли положила ложку. — По сути дела, даже привидение ничего не выгадывало. В таком случае вся эта история представляется странной шуткой или глупой проказой. Ты полагаешь, нам нечего бояться?

— Нечего, с точки зрения здравого смысла.

— Я тоже не могу взять в толк, зачем кому-то понадобилось запереть нас в погребе. — Нелли взяла ложку и вернулась к своему пудингу. — Может, это и в самом деле виноват ветер?

Деймон тоже набросился на пудинг, чтобы оставить эту тему. Если Нелли устраивало, что преступником оказался ветер, он не собирался ее разочаровывать.

Нелли поймала себя на том, что опять предается мечтам, уткнувшись взглядом в балки чердака, и вообще ведет себя как сентиментальная девица. Недовольная собой, она взглянула на корзину, где лежала ее тетрадка с описью. Уже битый час она не в состоянии была ничего записывать, потому что все ее мысли были заняты Деймоном. Она вспоминала его улыбку, его прикосновения, особое звучание его голоса, когда он произносил ее имя. В последние дни даже одно его слово, обращенное к ней, могло вызвать у нее дрожь.

Всю неделю он вел себя как настоящий джентльмен: внимательный, предупредительный, заботливый, к тому же соблюдающий светский этикет. Порой она даже раскаивалась в том, что просила его забыть о случившемся с ними в погребе. Пришлось признать правду: она страстно желала вновь почувствовать прикосновение его губ к своим губам, снова оказаться в его объятиях.

Нелли пыталась отбросить эти воспоминания. Но ее тело не хотело слушаться разума. Несколько интимных минут в темном погребе все изменили.

Теперь она оценила законы, установленные в светском обществе. Поняла, почему молодых леди сопровождали компаньонки, почему у леди и джентльменов во время танца на руках были перчатки, почему они никогда не оставались наедине в темноте. Множество правил предохраняли мужчин и женщин от тесных контактов: кожей к коже, сердца к сердцу. Потому что общество давно знало этот секрет. Теперь Нелли стало ясно: под внешним отличием замужних светских леди в затянутых корсетах и благородных джентльменов с накрахмаленными воротничками кипели страсти. Но никто не говорил об этом. О том, как легкое прикосновение мужской руки может возбудить в женщине запретные желания, ослабить защитные реакции, выработанные хорошим воспитанием, взять верх над здравым смыслом. Теперь это знала и Нелли. И страстно желала испытать все это снова.

Нелли очнулась и даже нахмурилась, недовольная собой. То, чего она хотела, никак не совпадало с тем, что ей было нужно. Она должна быть благодарна Деймону, ведь он строго соблюдал данное ей обещание: ни словом не упоминал о том, что произошло между ними в погребе. Тем не менее, все происшедшее между ними не забывалось, несмотря на договор о молчании.

Нелли чувствовала, с какой страстью он смотрит на нее, когда уверен: никто другой этого не заметит. Она ловила себя на том, что каждый вечер, сидя в столовой, жадно прислушивается к его приближающимся шагам. Все в жизни как-то изменилось, и Нелли не могла понять, сожалеет ли она об этом или нет.

Заставив себя вернуться к делу, Нелли сунула карандаш в карман фартука и пробежала пальцем по последним записям. Все китайские вазы из корзины были подробно описаны. Можно было идти дальше. Но, почувствовав, что она не в состоянии сейчас сосредоточиться и продолжить работу, Нелли решила все же утреннюю опись на этом закончить.

Она поднялась с табуретки, на которой сидела, разбирая корзину из Гонконга, и направилась к лестнице. Сквозь чердачное окно лились потоки солнечного света, освещая лежавшие в углу вещи Розалии. Что-то черное блестело там как-то очень уж ярко, привлекая внимание Нелли, сразу бросаясь в глаза.

«Что это?» — подумала она и начала пробираться между сундуками, корзинами, круглыми шляпными коробками и пыльной мебелью. На одной из коробок с книгами лежали деревянные горгульи. Одна, которую она показывала Элайдже, ухмылялась ей через левое плечо. Другая, пропавшая, которую Нелли никогда не видела раньше, ухмылялась через правое плечо. Холод прошел по спине Нелли.

— Где ж ты была? — вслух спросила она и, взяв в руки мрачное создание, стала рассматривать его злобную ухмылку и сравнивать с первой фигуркой. Они полностью совпадали и по стилю резьбы, и по структуре дерева. Держа в руках вторую горгулью, Нелли продолжала рассуждать вслух: — Могу поклясться, тебя здесь не было на прошлой неделе, когда я разбирала вещи Розалии. И вдруг ты появляешься, как по волшебству. Где же ты была?

Нелли огляделась вокруг: может, здесь кто-то рылся? Нет, все стояло на своих местах. Да и кто мог приходить сюда после нее? Мистер Пьюг? Его комната была на другой стороне чердака. Но зачем ему копаться в этом старье? К тому же он заявлял, что ненавидит чердак, и старался проводить здесь как можно меньше времени. Клео? Ей-то к чему эти горгульи?

Дверь у входа на чердак распахнулась, и появился дядя Кейто, кряхтя и отдуваясь.

— Мисс Нелли, приехал доктор Макгрегор. Он уже у мисс Изетты.

— Спасибо.

Нелли поставила горгулью на место. Слава богу, что доктор вернулся. Мисс Изетта держалась хорошо, но Нелли все равно почувствовала облегчение: в случае нового приступа доктор будет рядом.

— Я сейчас спущусь, дядя Кейто.

Она потрогала эбеновую пару первой горгульи. «Как странно, однако, — думала она, — пропавшая горгулья вдруг возникла из небытия, будто привидение вышло из могилы».

— Надеюсь, ты повеселился в Чарлстоне, — произнесла Изетта, как только Тео вошел в комнату. Вэрина вошла следом за ним и закрыла дверь.

Тео проигнорировал не слишком вежливое приветствие Изетты. За время его отсутствия цвет лица у нее стал здоровее, глаза сверкали ярко, живо, говорила она громко, отчетливо произнося слова. Изетта сидела на кровати, рядом с ней лежала палка, а на тумбочке у изголовья были разложены игральные карты. Тео отметил, что она выглядит на диво здоровой и энергичной.

— Рад тебя видеть, Изетта, — устало вздохнул Тео. Долгая дорога утомила его. Неспокойное море, плохая еда, сомнительная компания и бессонные ночи. Он, собственно, и не ожидал, что Изетта оценит его стремление вернуться вовремя, но все же услышать немного теплоты в ее приветствии ему было бы приятно.

Он присел рядом с ней на кровать. Вэрине хватало мудрости остаться у двери, подальше от острого язычка сестры. «Нелегко, однако, ей было жить с Изеттой эти последние недели», — подумал Тео.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — сказал он Изетте и открыл свою докторскую сумку. — Я и надеялся по возвращении найти тебя окрепшей.

— А чувствую я себя совсем не лучше. — Она отпихнула трубку, которую Тео достал из сумки, чтобы послушать ее сердце. — Можешь оставить это у себя. Непристойно мужчине, даже доктору, прикладывать такое к груди леди. Нелли прекрасно обо мне заботится, и я рада, что ты вернулся, однако каждый день после полудня я становлюсь слабой, как щенок. Мне это надоело. Что ты собираешься делать дальше, Тео?

— Ничего не могу тебе предложить, кроме совета, — ответил Тео и, положив обратно черную трубку, взял руку Изетты, чтобы измерить пульс. На сей раз она не противилась.

Против ожидания пульс Изетты под его пальцами бился ровно и сильно. Это никак не вязалось с ее жалобами.

— Единственный мой совет — это побольше отдыхать.

— Я и так все время отдыхаю. Но, когда поднимаюсь, чувствую напряжение, будто окостеневаю.