— Ну и что? Подождем, хотя бы и целый день пришлось просидеть.

— Нет, чует мое сердце: не поедет он по нашей дороге, — сказал старик.

— Надо бы спрятать лошадей, — сказал Дэндэв и вышел из юрты.

— И все же попробуем заманить его. Возможно, он проголодался и пить хочет.

— Неизвестно еще, доедет ли он до нас, ведь на каждом уртоне ждут люди, чтобы перехватить его...

— Как знать! Но вот если мы упустим Ванданова, он взбаламутит всю округу, этот негодяй ведь ни перед чем не остановится.

Пока они разговаривали, время подошло к одиннадцати часам.

— Ну-ка, друзья, смотрите! Что это там? Пыль клубится...

Едва они спрятались в юрту, подъехал плотный русоволосый мужчина в коричневом дэли. Старик и его сын вышли ему навстречу. Не слезая с коня, он поздоровался с уртонщиком и сказал:

— Скорее дайте мне коня. Я еду от Хатан-Батора по срочному делу. Поторопитесь!

— А как вас величать? У вас подорожная имеется?

— Какая еще подорожная? Ты что, не видишь, кто перед тобой, грабитель или должностное лицо? Некогда мне с тобой разговаривать! Коня!

Старик, низко поклонившись, произнес:

— Сделайте милость, пожалуйте в юрту, подождите, пока я приведу вам коня. Наши кони тут недалеко, в ложбине. Я вернусь мигом, а вы пока выпейте чаю и покушайте.

— Живо, старик! Поторапливайся, иначе тебе несдобровать!

— О бог мой! — пробормотал старик, уходя.

— Есть кто-нибудь у вас в юрте? — обратился Ванданов к сыну уртонщика.

— Там мой старший брат. А больше никого... — ответил тот.

— А почему твой брат не вышел мне навстречу?

— Прошлую ночь он пас коней, теперь спит. Братец, выходите, — позвал он.

— Кто тебе велел его звать? — завопил Ванданов.

Но из юрты уже появился, сладко потягиваясь, Жамба в дэли без пояса.

— Приветствую вас! — сказал он и низко поклонился приезжему. Ванданов огляделся по сторонам и стал вынимать ногу из стремени.

Жамба подбежал к нему, помог слезть с коня, отдал повод парнишке и, сняв седло, сказал:

— Седлай вороного! — А сам побежал к юрте.

Ванданов, держа перед собою револьвер, направился к юрте, на ходу бросив Жамбе:

— Входи ты первый! — И отступил назад, помешав Жамбе открыть дверь. Тот быстро перехватил руку Ванданова, в которой был револьвер, раздался выстрел — пуля просвистела возле уха Жамбы. Из юрты выбежали остальные, Ванданова повалили и связали.

— Дайте воды! — попросил он.

— Говорят, этот бандит уже успел стать не то гуном, не то ваном. Ишь как раскомандовался!

Налив в чашку остывшего чаю, Жамба поставил ее перед Вандановом. Тот повернулся на бок и принялся жадно глотать холодный чай.

— Говорят, этот полководец недавно хорошо попировал на надоме, — сказал один из мужчин, зажигая трубку.

Все решили немного передохнуть, выпить чаю перед дорогой.

— Нечего тут рассиживать, — вскочил вдруг Жамба, — давайте поскорее отвезем этого поганого бандита Хатан-Батору.

— Как бы его не отбили у нас по дороге!

— Кто же станет заступаться за этого подлого вора?

— Как кто! А Гэдгэр-Цултэм?

— Теперь, когда Ванданов перестал быть могущественным и богатым человеком, Гэдгэр не станет его защищать.

— Ну, как знать! Старик велел все-таки быть начеку.

Ванданова посадили на коня без седла, связали ему ноги под брюхом коня, а руки — за спиной, и Жамба с товарищем повезли его в Улясутай.

Ванданов пошел за Унгерном, надеясь, что, когда будет построено Великое Монгольское государство, он получит пост управляющего каким-нибудь аймаком или должность в министерстве. У себя на родине он вызывал всеобщую ненависть: от его руки погибло немало добрых людей, он грабил и убивал, считая, что, если сильный убивает слабого, ничего предосудительного в этом нет. Теперь же, оказавшись сам в положении пленника, он мучительно искал выход, думая только о том, как спастись от смерти.

«Скажу Максаржаву: оба мы монголы, братья по крови, и ты должен простить меня. Я стану аратом, женюсь на простой девушке и буду жить здесь». И вместе с тем Ванданов понимал, что ждать пощады от Максаржава ему не приходится. «Надо было давно прикончить его, — в бессильной ярости думал он, — если останусь жив и повстречаюсь с ним — он не уйдет от меня живым. Спалить бы этот проклятый Улясутай, а цириков в речке утопить!»

Когда Хатан-Батору доложили, что Ванданова поймали и привезли в лагерь, он, похвалив Жамбу и уртонщиков, приказал:

— Увезите его подальше и расстреляйте!

— Ванданов сказал, что хотел бы с вами поговорить.

— Не о чем мне с ним разговаривать!

На следующее утро после разгрома вандановцев Максаржав пригласил к себе Бурдукова.

— Я очень огорчен, что не нашел прежде удобного случая высказать вам, Хатан-Батор, нашу сердечную благодарность за то, что вы спасли нас и взяли под свое покровительство. Поздравляю вас с победой, — сказал Бурдуков.

— Ваши дети нам тоже помогли. Маленькие шпионы! — смеясь, ответил Хатан-Батор.

— Они ведь ходят за едой и слышат всевозможные разговоры. Не следует пренебрежительно относиться к человеку только потому, что он маленький. Если бы не ваша помощь, хлебнули бы мы горя. Думаю, ни одного человека из нашей семьи в живых уже давно бы не осталось.

— Мы вовремя разделались с белогвардейцами; если бы промедлили еще несколько суток, никто из нас не остался бы в живых.

— Вы теперь вернетесь в Хурэ? — спросил Бурдуков.

— Нет пока. Я жду вестей от Сухэ-Батора, — ответил Максаржав.

— Я потерял связь с родиной, — сказал Бурдуков, — и теперь не знаю, как мне быть. Думаю, что самое правильное для меня сейчас — перейти границу и присоединиться к красноармейцам. А жену и детей я отвезу в безопасное место.

— В таком случае мы вам поможем добраться к красноармейцам. Я дам вам охрану и верховых лошадей.

— Нет слов, чтобы выразить, как я вам благодарен. Прощаясь с вами, я хотел бы пожелать монгольскому народу всяческих благ, — сказал Бурдуков.

— Собирайтесь в путь, а я пришлю вам в помощь человека.

— Хатан-Батор, вы можете положиться на красноармейцев, это совсем другие люди, чем белогвардейцы.

— Я знаю. Ведь только с помощью Красной Армии мы сумели прогнать белогвардейцев из Хурэ.

— Могу ли я перед отъездом зайти к вам, чтобы попрощаться? — спросил Бурдуков.

— Конечно. Мы с вами непременно еще встретимся.

Бурдуков ушел, а Хатан-Батор велел собрать командиров и цириков и наградил отличившихся в последней операции.

— Вы, наверное, думаете, что бои для нас кончились? — сказал он. — Нет, они только начались. Если мы не выдворим врагов из своей страны, они не дадут нам жить спокойно, не перестанут грабить и убивать. Тот не мужчина, кто откажется сражаться с врагом. В Монголии образованы Народная партия и правительство. Наша армия под руководством замечательных полководцев Сухэ-Батора и Чойбалсапа громит остатки гаминов в Кяхте и в Алтан-Булаке. Помните: государство — это народ, а изменить народу — значит совершить девять тяжких грехов. Цирики! Как бы трудно нам ни пришлось, мы будем бороться, пока не одержим окончательную победу над врагом!

В ответ раздалось «ура».

Через двое суток вернулся посыльный из Хурэ, который привез сообщение о том, что Народная армия овладела столицей и Сухэ-Батор принял от богдо государственную печать. «Красная армия, — говорилось в сообщении, — оказала помощь монгольским цирикам, Монголия провозглашена суверенным государством». Кроме того, посыльный привез воззвание правительства к народу.

Хатан-Батор снова собрал всех командиров.

— Подробно расскажите цирикам о Сухэ-Баторе, о том, что красноармейцы — наши друзья. Пусть каждый наш боец знает, кто его враги, а кто истинные друзья и соратники.

Потом командующий объявил, что отправляется в расположенный неподалеку монастырь, чтобы встретиться там с настоятелями монастыря и ламами. Услышав об этом, к храму стеклись многочисленные богомольцы, им тоже хотелось узнать, что скажет Хатан-Батор. Когда ламы собрались, Хатан-Батора провели вперед и усадили на почетное место, где обычно сидел настоятель.