Симон опустил голову, распластав двойной подбородок по обнаженной в прорехе сутаны потной груди.

– Его не было среди живых. Вряд ли ему удалось бежать. Скорее всего, он… Трупы в его покоях оказались столь изорванными, что мы не смогли узнать погибших. Императора больше нет.

– А как вы, ваше святейшество, остались в живых?

– Мы с братьями спустились в часовню. Часовню Герлемона Святоборца. И молились, молились… Чудовище не смело проникнуть в часовню. Святой Герлемон берег нас. Спаслись только мы одни. А на следующую ночь туман вернулся. Он распространяется все дальше и дальше, в город и еще дальше – за городские стены. Жители города бегут в ужасе… Все бегут. Только мародеры… Мы голодаем… Даже птиц нет в округе… Собаки… Крысы… Туман…

Старик уже начал заговариваться. Подоспевшие монахи молча подняли его грузное тело и поволокли наверх. Там, в коридорах и комнатах Золотой башни, где некогда были покои государя Императора и государыни Императрицы, стонала сквозняками из выбитых окон угрюмая пустота. Янас ожидал увидеть останки защитников дворца, но трупов не было. Сохранились только давно засохшие следы кровавых подтеков – у дверей спальни Императора ломкая черная корочка сплошь покрывала и пол, и стены – да еще устойчивый приторный запах разложения. Епископа внесли в комнату, где когда-то помещалась личная охрана государя, уложили на втащенный следом топчан. Тремьер, отец Матей и Топорик сели у топчана на стульях, принесенных безмолвными черными братьями, вокруг столика, где для них приготовили воду и хлеб. Проделав все необходимое, монахи удалились в коридор. И из коридора ни разу не донеслось ни звука.

Матей молча смотрел на еду и питье. Янас протянул руку к кувшину, но отчего не решился отпить ни глотка.

– Он освобождал проход к часовне, – проговорил вдруг Тремьер. – Освобождал проход для Ключника.

Матей вздрогнул.

– Кто? – спросил Топорик.

– Пелип называл его – Мартин. Сначала. Потом он называл его по-другому.

– Мартин Паршивый, – морща лоб, припомнил проповедник. – Да, я слышал об этом изверге. Слышал и о том, что он перешел на сторону Братства Красной Свободы.

– Скорее, Братство встало на его сторону, – пробурчал Тремьер.

– Как это понимать?

– Чтобы это понять, нужно было быть там. И видеть все это. Мне трудно это объяснить. Это можно лишь почувствовать. Мартин… его душа была наиболее подходящей для того, чтобы…

– Впустить в себя дьявола, – договорил Матей.

Епископ зашевелился, открыл глаза.

– Воды… – хрипло попросил он.

Янас наклонился над ним с кувшином. Прозрачные струйки потекли с углов рта старика. Симон закашлялся, выплевывая воду. Матей, придерживая, поднял его голову.

– Вы должны знать… – заговорил епископ. – Это очень важно… Господин Тремьер, нам нужно остаться с вами наедине. Вы – последний из тех, кто еще верен Императору, хотя самого Императора нет.

– Это необязательно, – сказал Тремьер как-то даже лениво наблюдая за Симоном, откинувшись на спинку стула. – Эти люди знают уже слишком много, чтобы стоило от них что-либо скрывать.

– Часовня… – выдохнул епископ. – Часовня теперь открыта. У нас нет защиты… Нет солдат, нет стражи… Я готов благословить на престол любого мятежника из тех, что десятками ходят по окраинам Империи. Я готов признать его государем волей Божией, лишь бы он занял дворец и впустил в Герлемон свои войска. Но теперь никто даже и близко не смеет подойти к городу! Все боятся! Боятся! Только отчаянные мародеры и голодные бродяги, в которых превратились жители некогда славной и богатой… столицы нашей… Империи… – Симон снова попросил воды, но, отпив несколько глотков, закашлялся и вылил выпитое себе на грудь. – Часовня! Часовня, где был погребен Герлемон Святоборец… Там находится нечто, что необходимо охранять… пуще всего самого святого на свете. Приготовьтесь, господа! Сейчас вы услышите то, что, кроме меня и самого государя Императора, никто не знал. Но сначала я должен взять с вас клятву…

Тремьер усмехнулся:

– В клятвах тоже нет никакой нужды. Вряд ли, ваше святейшество, вы сообщите нам что-нибудь новое.

– Боже великий… – стонал епископ. – Слава тебе за то, что послал ты нам защиту, на которую мы уже и не надеялись… Прости нас, Господи, за грехи наши и ошибки, что привели к явлению того, чье имя я не дерзну называть сейчас… Вы ведь не уйдете?! – вскинулся он вдруг, пытаясь бессильными руками поймать руки сидевших рядом. – Вы ведь не оставите часовню без защиты? Молитвами я могу отогнать беса, но в святом пророчестве сказано, что тот, кто придет, чтобы открыть Врата, не будет порождением Преисподней! Что мне сделать, чтобы вы остались? Что я могу сделать для вас?!

Тремьер поднялся так порывисто, что его стул, накренившись, рухнул на пол. Несколько минут он стоял неподвижно, глядя прямо перед собой, затем упал на колени.

– Благословите меня, ваше святейшество! – выговорил он, и глаза его заблестели. – Благословите меня на престол!

Двое ратников поволокли мародера ко дворцу. Топорик проводил их взглядом. Эти еженощные дозоры по затянутым жутким туманом дворцовым окрестностям помогали решить проблему рабочей силы. Разоренный дворец надо было восстанавливать. Но еще более важным делом было достать пропитание. Лакнийским наемникам заплатили вдвое больше обычного и еще обещали втрое; золота во дворце было достаточно, но с пищей дело обстояло хуже. Первым своим приказом Тремьер распорядился оцепить плотным кольцом порт, где стояло на приколе несколько торговых кораблей, разогнать оттуда орды мародеров, понемногу и боязливо грабивших корабли на своих лодчонках. На некоторое время новый Император и его гвардия оказались обеспечены пропитанием. Затем стали отряжать наемников группами в окрестности города: ловить и гнать к дворцу брошенный скот, вывозить провизию из опустевших поселков и хуторков. Но группы были немногочисленны и едва справлялись с тем, чтобы отбивать добычу от банд мародеров, а уменьшить охрану дворца в пользу «охотников» (так их стали называть) Тремьер не решался. И тогда стал посылать «в охоту» изловленных мародеров. Отец Матей поначалу решительно противился этому проекту, да и Топорик тоже сомневался.

– Разбегутся, – предрекал Матей. – К чему тогда и ловили?

Но группы «охотников» исправно возвращались, и не с пустыми руками. Более того, с ними приходили оборванные, оголодавшие, обовшивевшие горожане, уставшие бродить по безлюдным улицам и голым полям, окаменевшим от бесснежной и жестоко морозной зимы. Приходили со своими семьями, счастливые не столько оттого, что у них теперь есть кров и защита, сколько – что есть настоящий Император. Да Тремьер, сын гончара, и показал себя настоящим Императором. Дворец понемногу оживал. Оставалось только одно, с чем он не мог справиться: сумеречный туман не уходил из Герлемона. И все еще оставался опасным.

– Туда, – скомандовал Топорик.

Они свернули с аллеи к навесному мосту через наполненный белесым туманом канал. Под ногами застучали насквозь промерзшие бревна – наконец-то они могли слышать свои шаги! Непонятно, по какой причине, но это изрядно придало Янасу бодрости.

Впрочем, мост скоро закончился входом в широкую «зеленую» галерею. Когда-то галерея, затянутая поверху и с боков виноградной лозой, была уютным и прохладным местом для отдыха придворных, где через каждые несколько шагов стояли низкие покатые скамьи с крохотными столиками для напитков. Сейчас здесь сохранились только поперечные полукруглые прутья, на которых болтались почерневшие и съежившиеся обрывки лозы. И скамейки все рассохлись и покосились, точно необъяснимо подгнили снизу. Янас шел по галерее, и ему казалось, что он идет внутри скелета чудовищной змеи – мелькают над головой белые прутья-ребра, раскачивается на них истлевшими сухожилиями иссохшая виноградная лоза.

– Стой! – проговорил Янас.

– Я ничего не слышал, – помедлив немного, шепнул в ответ ратник.