Еще через час стало ясно, что даже к ночи они не доберутся к подножию гор. Надо было останавливаться на ночлег где-нибудь неподалеку, тем более что лошади явно устали. Топорик, хоть и не жаловался, но уже кренился со своего скакуна то на один бок, то на другой, а отец Матей громогласно сообщал, что хотя дух его крепок, но тело нуждается в отдыхе и иссыхает, а на скаку пить из кувшина очень трудно.

Скомандовав продолжать путь, Николас пустил лошадь вскачь – он намеревался проехать вперед и поискать место для ночлега. Далеко обогнав мальчика и проповедника, он остановился – у подножия зажегся огонек. Присмотревшись, Николас понял, что костер горит на сторожевой вышке.

Застава!

До нее всего пару часов езды, может, и того меньше. Если б они оказались здесь засветло, они бы заметили ее раньше. Потрогав у себя на груди бумагу с печатью, Николас на минуту задумался.

Гарнизоны северных застав составляли лакнийские рейтары. Эти наемники были отличными воинами, умелыми наездниками, обладали почти невероятной выносливостью и свято чтили свой кодекс чести. Они по праву считались лучшими воинами в Империи. Нанимаясь на службу, они присягали Императору и долг перед ним ставили превыше серебра, которым казна оплачивала их услуги. Другое дело, что северяне никогда не поступали в армию поодиночке: они нанимались целыми кланами и подчинялись исключительно старейшинам рода, которые, в свою очередь, ориентировались на приказы имперских армейских генералов.

Не подай ему проповедник идею насчет «посланника», Николас предпочел бы обойти заставу стороной, но теперь решил двигаться прямо. У него была бумага с личной печатью Императора – бумага, несмотря на то что на ней написано, вполне сойдет за высочайшее разрешение следовать в закрытые земли: здесь, на заставе у подножия Северных гор, вряд ли можно найти кого-то, владеющего грамотой. Лакнийцы – те, кто ступил на путь воина, испокон веков знали лишь одно ремесло – военное, они даже оружия себе не ковали, покупая или отбирая его у кого только можно; все остальные умения, в особенности умение читать и писать, открыто презирали.

Николас ударил кобылу пятками. Проскакав полтысячи шагов, он почувствовал чье-то присутствие неподалеку и потянул лошадь за уши, заставляя остановиться. Ветер донес до него запах пота, металлическое бряцанье и негромкий перестук копыт. Должно быть, патруль с заставы обходил окрестности… Так и есть – Николас, проехав чуть вперед, различил в сумраке светлые силуэты всадников. Восемь всадников – насчитал Николас – на белых конях.

Он пришпорил лошадь и медленно двинулся прямо на них.

Прежде чем он успел окликнуть патруль, его кобыла, почуяв лакнийских скакунов, заржала. Налетевший неожиданно ветер тряхнул сумрачное степное небо, обнажив полную луну, – в ее свете Николас увидел, как рейтары разворачивают к нему коней.

Он подозревал, что в императорской армии существует система паролей или специальных приветствий, поэтому не стал искушать судьбу и просто молча поднял обе безоружные руки вверх. Рейтары, подстегнув коней, поскакали ему навстречу. Они не отреагировали на его знак, будто вовсе не заметили: на скаку они выстроились подковой, словно готовясь, догнав, окружить Николаса. Заскрипели рычаги арбалетов – это арьергард приготовился стрелять; рейтары, мчавшиеся впереди, опустили пики.

Такого Николас не ожидал.

Никаких вопросов, никаких переговоров, никакого предупреждения – патрульные почему-то увидели в нем врага, которого необходимо немедленно уничтожить. Восемь против одного! Лакнийцы всегда чтили традицию честного поединка, и сейчас их поведение просто ошеломило Николаса.

Он рванул лошадиную гриву, повернул кобылу и с силой пришпорил ее по мускулистым бокам. Визгливо заржав от боли, она метнулась назад.

Через несколько секунд Николас обернулся – лакнийцы неотвратимо настигали его. Еще минута, и «подкова» превратится в «клещи». Он еще раз пришпорил лошадь, хлестнул ее открытой ладонью по шее. Коротконогая степная кобылка могла бы потягаться в гонке с северными белогривыми скакунами, не будь она измучена многочасовым переходом. Да еще эта поклажа… По бокам лошади стучали два мешка, связанные друг с другом недлинной веревкой; в одном из мешком помещалась шкатулка с эльваррумом, в другом – вяленое мясо и бурдюки с водой.

Острия пик приближались, угрожающе покачиваясь. Круглые металлические шлемы и кольчуги рейтаров сверкали ярче лунного света. Патруль был уже так близко, что Николас отчетливо видел рукояти тяжелых двуручных мечей за спинами передних воинов. Где-то совсем рядом, может быть, вон за тем пологим холмиком бредут сюда лошадки отца Матея и Янаса.

Коротко и упруго треснули тетивы арбалетов. Николас распластался по спине кобылы. Две стрелы свистнули над ним, третья вскользь рассекла левое плечо, четвертая под острым углом влетела ему в спину, оцарапав ребро и пронзив легкое. Почувствовав кровь во рту, Николас выругался. Что происходит, черт возьми? Неужели Император отдал приказ уничтожать всякого, кто хотя бы на тысячу шагов приблизится к заставе?! Не может этого быть… Здесь что-то еще, что-то другое…

Извернувшись, он выдрал стрелу из своего тела, сорвав при этом с себя и черный плащ. Рейтары мгновенно – все как один – засвистели и закричали…

«Все, – промелькнуло в голове Николаса, – они не оставили мне выбора…»

Стиснув лошадиный круп ногами, он потянулся к мечу. План его рушился, не успев начаться, но за мгновение до того, как решиться принять бой, он вдруг, осененный неожиданной мыслью, оставил меч в покое и дернул за левое ухо кобылку. Она, едва не споткнувшись, сменила направление и резко ушла влево.

Рейтары, ломая построение, помчались наискосок. Николас повернул вправо, затем снова влево – и оглянулся.

Он потерял всякое преимущество в расстоянии, зато лакнийцы, отвечая на его маневры, полностью разрушили свою «подкову» и настигали его беспорядочной и тесной лавиной. Копыта их скакунов грохотали прямо за спиной Николаса. Если бы они могли перезарядить арбалеты на скаку, то нашпиговали бы его стрелами. Впрочем, вряд ли бы стали тратить стрелы. Еще несколько рывков – и в ход можно будет пустить пики.

Николас сдернул с кобыльего крупа поклажу – веревка, на каждом конце которой были прочно прикреплены тяжелые мешки, взлетела в воздух. Коротко крутанув веревку, Николас швырнул ее назад и вниз.

Бросок вышел точным. Утяжеленная мешками веревка оплела передние копыта ближайшего рейтарского скакуна. Отчаянно заржав, конь кубарем покатился по земле, и, прежде чем лакнийцы успели понять, в чем дело и придержать неистовый бег коней, еще четыре скакуна, хрипя, забились в облаке пыли.

Погоня рассыпалась. Животные и люди, спутавшись в единый ком, орали от боли и испуга. Трое всадников избегнувших западни, осадили коней. Трижды отрывисто лязгнула сталь – двуручные мечи покинули ножны.

Николас спрыгнул на землю.

– Остановитесь! – крикнул он, правую руку воздевая к небу, а левой незаметно стягивая пониже перевязь меча. – Во имя Императора!

Всего трое… Он бы легко справился с ними, пока остальные пятеро приходят в себя. Но не стоило обнажать меча, когда оставалась еще малейшая надежда на иной исход. Хотя надежды, кажется, не было… Разгоряченные погоней северяне, возможно, даже не услышали его. Спешившись, они с двух сторон бежали к нему, и каждый обеими руками сжимал длинный массивный меч.

– Стойте! – в последний раз выкрикнул Николас.

Рукоять меча скользнула ему в ладонь. Сейчас нырнуть под замах первого, всадить ему меч в середину грудной клетки, обратным движением разрубить голову тому, кто сунется следующим…

– Сдохни, исчадие Преисподней! – прохрипел, приближаясь, один из лакнийцев.

Николас вдруг с удивлением заметил, что меч тот держит перед собой, обхватив латными рукавицами лезвие посередине. Крестом, образованным гардой и длинной рукоятью, будто пылающим факелом, готовится сделать выпад ему, Николасу, в лицо. Но долго раздумывать об этом было некогда. Николас развернулся к остальным – они-то мечи держали как полагается…