«Ну вот, – подумал тогда Николас. – Он и сам не помнит, что было ночью. Все нормально. Ну с какой стати ему желать мне зла?..»

Но тревога никуда не делась из груди.

Весь день шли через лес – переход через бесконечные буреломы был труден. Николас шагал первым, прорубая мечом проход, Янас и священник брели за ним. Время от времени они снова начинали разговаривать, но так тихо, что Николасу ничего не было слышно. Когда Николас замедлял ход, мальчик замолкал или торопливо переводил разговор на тему о тяготах похода, а Матей принимался фальшиво насвистывать. Это раздражало Николаса. Он чувствовал что-то вроде ревности – конечно, не такой, какую можно чувствовать к женщине… «Они – люди, – говорил он себе, – а я нет. И они это если не осознают, то ясно ощущают…»

Такие мысли не помогали. К тому же мальчик становился все угрюмее и избегал даже смотреть на Николаса.

Так дело дальше не пойдет, решил Николас, и на первом привале, выждав немного, отправился вслед за проповедником, отошедшим в кустики.

Через несколько шагов он умышленно хрустнул попавшейся под ноги веткой.

– Ай! – крикнул Матей, вскакивая на ноги и прикрываясь рясой.

Николас шагнул к нему и поморщился.

– Отвратительно… – невольно проговорил он.

– Можно подумать, вы, господин императорский посланник, никогда этого не делали, – буркнул священник, отряхивая рясу.

– Не так часто, – усмехнулся Николас.

– А куда деваться?! – жалобно воскликнул Матей. – Эта сушеная конина и лепешки на ослином жире даже хуже копченых сорных мышей, которыми меня потчевали халийцы! О, как я скучаю по картофельному пирогу милой вдовушки Таннекен из благословенного города Верпена…

– Что ты затеял? – прямо спросил Николас.

– Затеял? – У священника забегали глаза.

– Видишь ли, святой отец, – понизил голос Николас, – мне никогда не нравился шепот за спиной… О чем ты постоянно говоришь с мальчиком?

– Э-э… Господин императорский посланник… Ничего предосудительного. Просто… я не хотел вас лишний раз беспокоить… Но поймите меня правильно, если мальчика интересуют некоторые вещи… о которых я могу иметь… некоторое представление… которое может оказаться…

– Говори яснее!

– Дьявольские молитвы! – выпалил отец Матей и испуганно поджал губы.

– Что?! – изумился Николас.

– Прошу вас, господин, не гневайтесь на меня! Я знаю, что такие разговоры вы по роду службы обязаны пресекать! И я вовсе не хочу отправиться на виселицу или на костер. Но… мальчик сильно напуган! Я знаю, вы подобрали его в Верпене после того, как в страшном пожаре сгорел его дом и его семья… Ему многое пришлось перенести. Вы были очень добры, господин посланник!

«Дом и семья? – мысленно проговорил Николас. – Ну что же, так оно примерно и было… Янас явно не из тех, кто болтает лишнее…»

– Понимаете, – вдруг заторопился священник, – ему страшно, и мне тоже… не по себе. Вот мы и пытаемся разобраться. Кто напал на заставу Круда? Если ратников перебили, то где трупы? И что это за огонь такой там бушевал, пожирающий даже камни? Заставу Круда уничтожили не люди… – Матей понизил голос, – не люди, а создания Преисподней!

– Преисподней?

– Да! Саламандры! Я уже говорил об этом. Все сходится: древнее поверье гласит, что их вообще невозможно убить, ибо они суть субстанция огня. Можно лишь покорить, сведя в стеклянный сосуд солнечные лучи от семи зеркал, установленных по кругу на равном расстоянии друг от друга…

– Об этом вы и говорили?

– Да, господин. Сами понимаете, суеверия объявлены Дьявольскими молитвами, вот мы и старались вас, человека государственного, не волновать попусту. Простите великодушно.

Николас на минуту задумался.

– Припоминаю твою пьяную болтовню, – кивнул он. – И то, как Балбрак велел тебе заткнуться. Видать, он хорошо и давно тебе знает.

– Хорошо и давно, – подтвердил отец Матей.

– Стало быть, причина твоего изгнания из Верпена – тяга не только к выпивке, а еще к вредным суевериям, запрещенным императорским указом?

Проповедник насупился:

– Учтите, господин посланник, я сам сознался!.. Слабость моя к крепким напиткам не давала мне на одном месте уживаться подолгу. Я много странствовал, а в странствованиях чего только не наслушаешься! Да, господин, признаюсь, я знаю сказок и преданий больше любого бродячего менестреля. Но обнаруживать в наше время это знание опасно… Вот я и молчал о том, почему мне пришлось покинуть Верпен и бежать в дикую Халию! Разболтаешься где-нибудь в трактире или кабаке, а добровольные доносители государя-императора тут как тут… Ух, господин, если б вы знали, сколько я от них натерпелся! Гадины, подлые душонки! И отец Лансам, чтоб ему пусто было, самый гадкий и подлый из всех доносчиков… Да он просто не знал, к чему придраться, чтобы избавиться от меня! Он завидовал моему дару красноречия – только и всего! Ух, господин, если мне когда-нибудь посчастливится вернуться в Верпен, я с этим дьяволом в обличье агнца посчитаюсь…

– Угомонись.

– Не беспокойтесь, господин посланник. Если вам наши разговоры не нравятся, то мы их, конечно, немедленно прекратим. И о Преисподней, и о Ключнике…

Николас, уже собравшийся возвращаться к месту привала, резко развернулся:

– Как ты сказал?!

– Э-э… О Ключнике… Видите ли, господин посланник, мальчик отчего-то очень интересуется этой частью святого пророчества.

– И?

– А что я могу сказать ему, кроме того, что уже все знают?

Николас сглотнул и с трудом перевел дыхание. Янас что-то знает. Откуда? Он не говорил ему про эльваррум. И он не видел Ключа. Никто не видел Ключа… Да, мальчик что-то знает, и это знание явно мучает его. А странное поведение по ночам? Как быть с этим?

– Господин посланник… – робко позвал Матей.

Николас рассеянно посмотрел на него.

– Может быть, вы дадите мне закончить?..

– Что закончить? Ах да… – Он отвернулся и, ломая кусты, двинулся прочь. Но скоро остановился и опять посмотрел на священника, заставив того конфузливо вскрикнуть и вскочить.

– А знаешь, – проговорил Николас, – мне кажется, это твое знание старых сказок нам еще пригодится…

Через полчаса они снова шли по лесу. Николас впереди, с обнаженным мечом в руках, а Янас и Матей – за ним.

«Что-то происходит с Империей, – стучали в голове Николаса неотвязные мысли. – Что-то непонятное и потому – страшное. И каждый это понимает. Но боится поверить. Дело здесь не только в святом пророчестве, Уже начавшем исполняться. Чем ближе мы к Пелипу, тем очевиднее перемены. Следовательно, ключ к разгадке – там, на севере, где стоит лагерем мятежный граф… Или ключ к разгадке – у меня за спиной, в старом мешке?..»

Странно он себя чувствовал. Всю жизнь избегая кипящей вокруг него людской жизни, теперь он ощущал себя в самом ее эпицентре. Это эльваррум, собирание которого было смыслом его существования, привел его сюда.

Третья ночь прошла спокойно. Николас вечером, на привале, пытался улучить минутку, чтобы продолжить разговор с Матеем, но священник упорно отказывался понимать, о чем идет речь. Легли спать на берегу круглого, словно блюдце, лесного озера. А наутро исчез Янас Топорик. И случилось вот это…

– Я ж только по… помыться хотел, – бормотал священник, комкая рясу на коленях. – Слышу – плеск… Гляжу, а там, за камышами кто-то… Я им: «Деточки, дочери мои, что же вы делаете здесь? Купаетесь, родненькие мои? А они молчат и так – шу-шу-шу – будто перешептываются. И вроде не шелохнутся, а все ближе и ближе ко мне. У меня почему-то голова закружилась, я сразу вспомнил, что крест снял, когда в воду входил… Я им: «Деточки, вы бы отвернулись, а я на бережок выберусь…» Срамно все-таки, они девицы невинные, а я тут, старый козел, в адамовых одеяниях. Не отвечают. И все ближе ко мне! Тут одна как нырнет! Страх меня взял! Бросился я на берег, да не успел… И если бы не вы, господин!..