Щелчок, сноп искр — и на мне появились подтяжки. Я ощупал ремешки, бляхи… Действительно — отменный товар. Ох, не подведи меня хваленое австрийское качество!

— Третье желание! — взревел демон. — Последнее! Давай! Чего тебе еще? Трусики из итальянского бутика или сумочку крокодиловой кожи? Давай!

— Пинок, — попросил я.

— Что?!

— Пинок. Врежь мне как следует. Копытом под I зад. Изо всех сил.

— Странное желание, — пожал плечами Барлог. — А-а, наверное, у тебя от страха ум за разум зашел? Ну ничего, бывает. Повернуться! Упор сидя принять!

Барлог даже разбежался, словно футболист, бьющий пенальти. А потом как выдал мне железобетонным своим копытищем! Невероятной силы удар швырнул меня вперед, словно ядро из пушечного жерла. Кувыркаясь, я пролетел метров десять, набирая высоту, а потом… на сотую долю секунды замер в воздухе.

Подтяжки действительно оказались что надо. Хорошо, что я успел, принимая «упор сидя», зацепить медную бляху за основание поломанного Барлогом столба. Растянувшись до упора, подтяжки самортизировали. Как камень из пращи, я вылетел из подтяжек и из штанов, пронесся над рогатой башкой изумлен-.ного до крайности Барлога.

У меня дух захватило!

Полет над ночным городом удался на славу. Домишки, заборы, мостовые, палисадники и огороды мелькали внизу, словно картинки в калейдоскопе. Ветер свистел в ушах. Жаль только, не оказалось ни одного зрителя, чтобы по достоинству оценить авиаторские мои способности. И жаль еще, что полет продлился недолго.

Через пару секунд я уже пошел на снижение, а через секунду врезался головой в перину, закрывающую окно на втором этаже ресторана. Вынес перину вместе с оконной рамой и покатился по полу.

Ну все… Некоторое время я сидел на полу, бессмысленно улыбаясь, тяжело дыша и представляя себе, как, наверное, сейчас бесится Барлог. Ночной патруль — он на то и ночной патруль. Улицы патрулирует, а в жилые помещения заходить не смеет.

Наконец я поднялся. В открытое окно освежающе веяло ночным ветерком. Где-то далеко стучал копытами, щелкал хвостом и разочарованно и гневно ревел облапошенный впервые за много тысячелетий демон Барлог. Красота! Теперь хрен кто меня выманит на улицу до наступления рассвета…

Я выглянул в коридор. Пусто. Внизу, на первом этаже, монотонно гудели офицеры, заливая вином страх и тоску по прошлой жизни. Стараясь не слишком стучать ботфортами, я прошел по коридору и неожиданно остановился перед одной из дверей. Дверь была полуоткрыта, в коридор долетали хриплые, отрывистые фразы. Интересно… Я осторожно заглянул в щель — давешний полковник с растрепанными бакенбардами, стоя посреди комнаты по стойке «смирно», рявкал:

— Так точно! Слушаюсь! Никак нет!

Чуть пошире открыв дверь, я оглядел комнату. Никого… Ну кроме собственно полковника, конечно. Деревянная кровать, столик с ночником, стул, какая-то картина на стене, окно, заложенное подушками, половичок — и больше ничего. А где собеседник бравого полковника? Кому он отвечает «так точно», «слушаюсь» и «никак нет»? Сам с собой он, что ли, разговаривает?

Судя по всему, так оно и есть. Белая горячка в чистом виде! Допился, защитник отечества. Бывает… Но это еще ничего. Вот был у меня знакомый писатель Антон Красноглазов, так тот, допиваясь до кондиции, выходил на балкон репетировать речь, которую собирался произнести, став нобелевским лауреатом; при этом озвучивал в лицах выступления почетных членов Нобелевского комитета, жал себе руки и бурно аплодировал.

— Так точно! — рявкнул в очередной раз полковник.

Теперь я заметил: он обращался к картине на стене. Вернее, к портрету, как я только что разглядел. Из золоченой рамы на полковника сурово смотрел изображенный потемневшей от времени масляной краской совершенно лысый мужик, длиннолицый, с мосластыми скулами и .испанскими тонкими усиками.

С портретом, значит, общается. И это бывает. Тот же писатель Антон Красноглазов, находясь в состоянии творческого кризиса (другими словами — в запое), вел долгие задушевные беседы с электрическими лампочками и диванными подушками. Последним он явно отдавал предпочтение, потому что, укладываясь спать, клал их с собой в постель, обещая наутро непременно жениться.

— А еще позвольте доложить, — вытягиваясь в струнку, продолжал вещать портрету полковник, — вашего инспектора мы приняли с распростертыми объятиями, накормили, напоили и создали отличные условия для проведения инспекции…

— Что? — шевельнув бровями, переспросил портрет.

Тут я открыл рот. Я ведь сам видел, как портрет проговорил это «что». Выходит, я сам пьян не хуже полковника? У меня у самого белая горячка? Как это может быть, если я вообще ни глотка не выпил? Разве можно быть пьяным без спиртного? Невозможно! Я знаю только один случай, опровергающий ато утверждение: писатель Антон Красноглазое, все с себя пропив, опохмелялся методом самовнушения: «Вот я выпиваю стакан светлого холодного пива… Мне хорошо… Мне очень хорошо…» — и надирался в стельку.

Но ведь я, хвала Владыке, не Красноглазов! И ничего я себе не внушал. Почему же тогда я могу видеть белогорячечные галлюцинации полковника?

— Никакого инспектора я вам не посылал, — говорил между тем портрет. — Очевидно, тот, кто выдавал себя за инспектора, был шпионом. Кстати, где он теперь находится?

— Вышел прогуляться, — ответил полковник.

— Ночью? — Бледный рот под тонкими усиками сжался в усмешке. — Тогда можете забыть про вашего шпиона. О нем позаботится ночной патруль.

Черный Барон! Так вот как он, оказывается, выглядит! У меня отлегло от сердца. Значит, с ума я не сошел. Уже радует. А остроумную систему связи Барон придумал. Никакого телефона не надо, не говоря уж о телеграфе.

А чего я, спрашивается, стою здесь? Вот он — мой долгожданный VIP-клиент! Только подать голос — и можно будет связаться с ним, объявить о том, что прибыл я наконец-то по его душу…

— Итак, жду от вас гонца с секретным пакетом, — проговорил портрет. — Отправляйте гонца с первыми лучами солнца. И помните, для меня чрезвычайно важно содержимое пакета! Этот артефакт… Впрочем, вы все равно не поймете… Все, конец связи…

— Позвольте попрощаться, ваше высокопревосходительство! — гаркнул полковник и отдал честь.

Огненные вихри! Я едва успел шмыгнуть в соседнюю комнату, чтобы полковник, выходя в коридор, не заметил меня. Только он, поглаживая бакенбарды, скрылся из вида, я рванул к портрету.

— Товарищ Черный Барон! — закричал я. — Ваше превосходительство! Эй, алло, алло! Прием! Откликнись же!

Но сколько я ни приплясывал перед портретом, ни стучал кулаками по золоченой раме, все было тщетно. Портрет оставался портретом. Масляные краски не оживали, Черный Барон холодно смотрел с полотна сквозь меня.

Ощутив вдруг, насколько глупо выгляжу, я остановился. Да и расшумелся я… Тьфу ты, что за невезение! Опять теперь продолжать поиски на ощупь? Эх, какую возможность упустил…

— Р-руки вверх! — грянуло позади.

Задрав руки, я медленно обернулся. Так и есть. Надо было мне взывать к портрету Черного Барона потише. Растревожил осиное гнездо… И почему в этом ресторане между этажами не предусмотрено звукоизоляционное перекрытие?

На пороге комнаты стоял денщик Ванька, держа меня на прицеле допотопной кремневки. За его спиной грозно топорщил бакенбарды полковник с револьверами в обеих руках. За полковником топтался вооруженный саблей толстый майор. На его мундире на манер аксельбантов повисла длинная макаронина. А по коридору, стуча сапогами, бежали сюда из ресторанного зала один за другим переполошившиеся офицеры.

— Это я его пымал! — орал радостно денщик Ванька. — Во второй раз! Ваше благородие, могу я надеяться на чин штабс-капитана? Ну хотя бы прапорщика?..

— Молчать! — кричал полковник, вздыбливая бакенбарды, как рассерженный кот — усы. — Обнаружен важный шпион-самозванец! Отвечай, мерзкий гад, откуда у тебя визитная карточка Барона?

— Можно мне руки опустить? — жалобно вопросил я. — И прикрыться? Я все-таки без штанов…