— Не надо, не надо! — замахал руками Серега. — Я просто так заглянул, неофициально.

— А можно поглядеть на твой флот? — попросил я.

— Так вот же он! — Креол кивнул в сторону соседнего пирса, где приткнулись четыре деревянных катерка с пулеметами на турелях. — Весь, как есть!

«Верно сказал Бодунов, — подумал я, — не читали они Коломбоса с Гроцием».

— Ну, я пойду! — заторопился Серега. — Бывай! Ребят моих встретишь, передавай привет! — и ушел к своему флоту.

— С кем это ты болтал? — осведомился Бодунов из открытого иллюминатора командирской каюты.

— Главнокомандующий военно-морскими силами Островов, — доложил я, задрав голову. — У нас в Питере учился, в рыбной мореходке.

— Теперь понятно, почему у них двухсотмильные терводы объявились, — спокойно отреагировал Бодунов и, обратившись к вахтенному у трапа, распорядился: «Вы все же докладывайте о посетителях. А то заявится президент из Тамбовского кулинарного училища, конфуз может выйти».

Преподаватель рукопашного боя Влас Корнейчук только на втором году знакомства проговорился, что закончил военно-морское заведение по специальности «баллистика». Пять лет его учили делать мудрые расчеты, с помощью которых можно было доказать, что ракета попала именно туда, куда следовало, хоть и не туда, куда ожидалось.

Учился Влас прилежно, хотя ощущение предназначения чаще выводило его на борцовский ковер или на боксерский ринг, нежели на курсантские научные конференции.

Также имел он несомненный талант в постижении иноземных языков. Получив лейтенантский чин, Влас совсем недолго щеголял в морской форме, поскольку был направлен служить на космодром. Это его не слишком огорчило, ибо на твердой земле куда сподручнее совершенствоваться в боевых искусствах, а к этому роду занятий Влас испытывал род искренней любви.

Космодромное командование здраво рассудило, что баллистиков и так пруд пруди, а толкового фикзультурника заполучить не просто. Так что Влас пришелся ко двору, и вскоре даже генералы с академическими званиями научились на радость подвыпившим гостям лихо колоть ребром ладони печные кирпичи. При этом Корнейчук продолжал самостоятельно изучать языки, порою удивляясь своим лингвистическим способностям.

Ясное дело, долго так продолжаться не могло, и в конце концов, он попал в поле зрения людей, зрение которых устроено чрезвычайно рационально. Власу предложили поступить в Академию, объяснив, что эта такая замечательная Академия, где всякий способный офицер найдет себе дело по душе. Моряк-баллистик-физкультурник не долго колебался. И началась для него жизнь, в которую всякий вступает вполне добровольно, однако мало кто умудряется добровольно из нее выйти. И кончается эта жизнь холостыми залпами похоронного расчета, а для кого и просто молчаливым поминальным поднятием стаканов.

Неизвестно, куда бы попадали ракеты, если бы Власу доверили их запускать, но вот пули из всех известных систем ложились куда им положено — в «яблочко». Языкам, естественно, тоже уделялось пристальное внимание. И тем «языкам», которых захватывают и тем, что изучают. Перед выпуском из Академии командование объявило, что ему очень повезло, поскольку дальнейшая работа позволит ему повидать мир. Отчасти так и получилось. Только мир, он ведь многообразен. Возвращаясь из командировок, Влас усаживался перед телевизором и узнавал, что в странах, где он побывал, кроме ядовитых болот, непроходимых джунглей, безводных пустынь, диких гор и ледяных полей также есть красивые, веселые города, приморские курорты, театры, музеи. И люди, оказывается, в этих странах жили добрые и приветливые. Они не расставляли мины-ловушки, не стреляли из засады, не подвешивали таких, как Влас за сокровенное место, чтобы оживить беседу. О своих путешествиях Влас рассказывать не любил, лишь изредка изумляя приятелей знанием обычаев какого-нибудь реликтового племени, а иногда портил аппетит, объясняя, как можно есть все, что растет или шевелится. Я не приставал к нему с расспросами, но однажды он сам признался, что самым сильным впечатлением в его жизни была одна неожиданная встреча.

Группа Власа уходила от погони, и путь им преградила полноводная, коварная африканская река. Раздумывая, строить ли плот или подорвать себя последней гранатой, Влас услышал из-за кустов раздраженные матюги. Он, крадучись, подобрался к источнику родной речи и увидел крепкого белокурого парня, уткнувшегося глазом в окуляр теодолита. Поперек русла елозил небольшой катер, пытавшийся удержаться на быстром течении.

— Промер делаете? — вежливо спросил Влас, вспомнив свою далекую морскую юность.

— Какого хрена? — ответил парень, даже не пошевелив задницей в ответ на русское звучание.

— Ты, друг, наверное, в «Макаровке» учился? — догадался Влас.

— Ну? — тот наконец отлип от прибора. — А ты сам-то с какого факультета?

— Я из другой «системы», — признался Влас.

— Вижу, — парень окинул взглядом его экипировку. — Свободу Африке?

— Нам на тот берег нужно, — объяснил Влас.

— Болтаются тут всякие! — раздраженно сплюнул парень. — То белые, то черные. На прошлой неделе отряд китайцев прополз, а за ними — арабы. Еще тут кубинцы водятся, целое стадо. Вам что, целого континента мало?.. Чего вы все в одно место претесь, а?

— На тот берег, — устало попросил Влас и стволом показал, куда именно.

— Я что, паромщиком здесь работаю? — продолжай петушиться промерщик. — У меня план горит, а вам не хрен делать, кроме как людей от дела отрывать. Сидели бы лучше дома.

— На тот берег, — повторил Влас и, услышав невдалеке взрыв своей мины-растяжки, добавил: — Поехали, а?

Тут дикий африканский гидрограф понял, что спорить далее не следует, подозвал катер, и вскоре воины уже высаживались в маленькой бухточке, заросшей противной тропической зеленью. С противоположного берега протянулась трассирующая очередь, теодолит, стоявший на кормовой банке, подскочил и плюхнулся в мутную воду.

— Сволочи! — заорал гидрограф. — Его же из моей зарплаты вычтут!

Он выхватил у оторопевшего солдатика гранатомет, мигом привел в боевое положение и шарахнул через речку. На другом берегу вспыхнуло, грохнуло, и в воздух полетели красно-зеленые ошметки.

— Это уже третий прибор! — всхлипнул белокурый, возвращая оружие. — Ну, как так можно работать?

— Хорошо стреляешь, — похвалил Влас, — тебя бы к нам!

— Да пошли вы все в задницу со своей войной! — ответил сердитый гидрограф. — Лучше бы делом занимались! Отваливаем! — велел он своим — Полный ход! Держаться у самого берега! Пока!

Бойцы Власа вопросительно уставились на командира — по всем правилам следовало мягко ликвидировать этих недобровольных помощников. Но Корнейчук не решился.

Перестрелять этих ребят было бы хоть и правильно, но все же как-то нехорошо. И он сделал жест — «уходим»

Еще несколько лет Влас путешествовал по странам и континентам, и в конце концов эти забавы ему изрядно надоели. Он понял, что сколько ни геройствуй на чужой земле, а жизнь все едино пойдет своим порядком. В том смысле, что клюква в Африке не приживется. А раз так, чего ради кормить злых москитов и получать все новые дырки в дубленой своей шкуре? Начальство вовремя уловило эти изменения в настроении Корнейчука и отправило его преподавать в Рязанское училище ВДВ. Новая работа Власу понравилась, он почувствовал себя мудрым наставником и даже защитил диссертацию «Некоторые аспекты снятия часового в ночное время». С учетом боевого прошлого и знания языков его назначили куратором интернациональной группы, в которой можно было встретить представителей всех стран, которым Советский Союз помогал обрести нестерпимое счастье. Жизнь и учеба с чужой среде заставила питомцев Власа сбиться в некую корпорацию, где не обращали внимания на чины, цвет кожи и социальное происхождение.

Любимцем группы был африканец Жакоб. Черный до фиолетовости, двухметровый, добродушный парень излучал такую приветливость, что невольно вызывал улыбку у всякого, кто встречался ему на пути. Жакоб был сыном премьер-министра, и отец, у которого было три сына, распорядился их образованием весьма разумно: Жакоба послал в Кембридж, второго в Сорбонну, а третьего в Московский Университет. Когда сыновья получили дипломы, папаша, принимая во внимание особенности своей страны и понимая, что университетского диплома для выживания будет маловато, решил образовывать сынков и дальше. Так Жакоб отправился доучиваться в Рязань, средний — в Бельгию, а младшенький угодил в Форт-Брагг (Северная Каролина).