– Разве это желание так уж неисполнимо?

– Друг мой! Что вы говорите! – он со страхом поднял на меня глаза.

– И не столь важные причины заставляли усопших вмешиваться в дела живых! – продолжал я. – Неужто все земное счастье человека, брата…

– Все земное счастье! Да, именно так! Как хорошо вы сказали! Все мое блаженство…

– Неужто для спокойствия безутешной семьи нельзя просить о помощи невидимые силы? Конечно, можно! Есть земные дела, ради которых можно с полным правом нарушить покой усопших, прибегнуть к насилию…

– Ради самого Бога, друг мой, – перебил он меня, – ни слова больше! Когда-то, надо сознаться, я сам лелеял такие мечты и даже как будто говорил вам о них, но я давно отказался от столь безбожных, столь гнусных планов!

– Вы, вероятно, понимаете, – продолжал сицилианец, – куда нас это привело. Я постарался рассеять опасения Лоренцо, и мне, наконец, это удалось. Было решено вызвать дух умершего, и я только испросил двухнедельную отсрочку, под тем предлогом, что мне надо достойно подготовиться. По прошествии этого срока, как только все мои машины были вполне готовы, я воспользовался ненастным вечером, когда семья, как обычно, собралась вокруг меня, и выманил у них согласие, вернее незаметно подвел их к тому, чтобы они сами обратились ко мне с этой просьбой. Больше всех упорствовала молодая графиня, тогда как ее присутствие было необходимым. Но тут нам пришла на помощь ее страстная мечтательность, а еще больше – слабый проблеск надежды, что тот, кого полагали умершим, жив и не явится на зов. Зато мне не пришлось преодолевать неверие в таинственные явления или сомнение в моем искусстве – с этой стороны никаких препятствий не оказалось.

Как только было получено согласие всей семьи, мы решили назначить сеанс через три дня. Подготовкой к нему служил пост, ночные бдения и мистические беседы, сопровождаемые игрой на никому не известном инструменте, который, по моему опыту, оказывал в подобных случаях большое влияние. Эти приготовления к торжественному действу проходили так удачно, что фанатическая одержимость моих слушателей подхлестывала и мою фантазию и помогала мне создать ту должную иллюзию, к которой я стремился. Наконец, настал желанный час.

– Я догадываюсь, – воскликнул принц, – кого вы сейчас покажете нам! Но продолжайте же, продолжайте!

– Нет, милостивейший принц, заклинание прошло без всяких помех.

– Неужели? А где же армянин?

– Не беспокойтесь, – ответил сицилианец, – в свое время появится и армянин.

…Не стану вдаваться в описание всей этой комедии – это завело бы меня слишком далеко. Достаточно сказать, что все мои ожидания оправдались. На сеансе присутствовали старый маркиз, молодая графиня с матерью, кавалер Лоренцо и еще несколько родственников. Вы легко поймете, что мое длительное пребывание в доме предоставило мне достаточно возможностей собрать подробнейшие сведения обо всем, что касалось покойного. Множество его портретов, имевшихся в доме, помогли мне придать призраку поразительное сходство, а так как я заставил его объясняться лишь знаками, то и голос его не мог возбудить никаких подозрений. Покойный явился в восточной одежде раба, с глубокой раной на шее. Вы замечаете, – добавил сицилианец, – что в этом я отступил от всеобщего убеждения, что он будто бы погиб в море, потому что я не без основания надеялся, что столь неожиданный оборот еще усугубит достоверность появления призрака, и, напротив, самым опасным мне казалось слишком добросовестное приближение к истине.

– Считаю такое рассуждение вполне правильным, – сказал принц, обращаясь к нам, – ряду сверхъестественных явлений больше всего, по-моему, должно мешать именно правдоподобие. Если такое явление можно будет легко объяснить – это только обесценит способ, каким добыты сведения: зачем тревожить усопших, если от них узнаешь только то, до чего легко додуматься самому, с помощью здравого смысла? Но неожиданная новизна и сложность способа, каким сделано открытие, воспринимаются как подтверждение того, что тут совершилось чудо, ибо кто же поставит под сомнение таинства, с помощью которых достигнуто то, чего нельзя достичь естественным путем? Впрочем, я вас перебил, – добавил принц. – Продолжайте же ваш рассказ.

– Я задал духу вопрос, – продолжал рассказчик, – не считает ли он что-либо на этом свете своим, не оставил ли он здесь то, что ему дорого? Дух трижды покачал головой и поднял руку к небу. Прежде, чем скрыться, он снял с пальца кольцо, которое после его исчезновения мы нашли на полу. И когда графиня присмотрелась, она узнала свое обручальное кольцо.

– Свое кольцо? – воскликнул принц с недоверием. – Свое обручальное кольцо? Да как же оно к вам попало?

– Я… Это было не настоящее кольцо, монсеньер, я его… оно было поддельное…

– Поддельное? – повторил принц. – Но для подделки вам нужно было иметь настоящее, откуда же вы могли его взять? Ведь покойный, вероятно, никогда не снимал его?

– Все это правда, – в замешательстве подтвердил сицилианец, – но по описанию настоящего кольца, как мне говорили…

– Кто говорил?

– Дело это давнишнее… – сказал сицилианец, – кольцо было гладкое, золотое, кажется с именем молодой графини… но вы совсем сбили меня с толку.

– Что же произошло дальше? – сказал принц с явно недовольным и подозрительным выражением лица.

– Теперь все убедились, что Джеронимо нет больше в живых. В тот же день его родные официально сообщили всем о гибели сына и облачились в традиционный траур. Случай с кольцом уничтожил последние сомнения Антонии и придал Лоренцо больше настойчивости. Но молодая графиня так была потрясена появлением духа, что тяжко заболела и едва навеки не лишила надежды влюбленного Лоренцо. По выздоровлении она непременно хотела уйти в монастырь, и ее с трудом отговорил от этого намерения ее духовник, к которому она питала беспредельное доверие. Наконец, соединенными усилиями духовника и всей семьи у нее удалось вырвать согласие. Последний день траура должен был стать счастливым днем бракосочетания, и старый маркиз хотел сделать его еще торжественней, передав все свое состояние законному наследнику.

День этот наступил, и Лоренцо повел к алтарю трепещущую невесту. Солнце угасало, роскошный пир ждал ликующих гостей в ярко освещенном свадебном зале, громкая музыка вторила бурному веселью. Счастливый старец пожелал, чтобы весь народ разделил его радость, поэтому все входы во дворец были открыты, и каждый, кто поздравлял маркиза, становился желанным гостем. И вот среди этой толпы…

Сицилианец остановился. Затаив дыхание, мы в страхе ждали конца.

– …среди этой толпы, – продолжал он, – мой сосед указал мне на францисканского монаха, который стоял, будто изваяние, – длинный, худой, с мертвенно-бледным лицом, – и не сводил печального и сурового взора с новобрачных. Радость, озарявшая все лица, словно не коснулась его одного, и он стоял все с тем же застывшим выражением, как статуя среди живых. И оттого, что я неожиданно увидел его среди всеобщего веселья, оттого, что он так резко отличался от всех окружающих, черты его столь неизгладимо врезались в мою душу, что я потом смог узнать лицо этого монаха в облике русского (вы, вероятно, уже поняли, что и он, и ваш армянин, и тот монах – одно лицо), – иначе я никогда бы его не узнал. Не раз пытался я отвести глаза от этого страшного призрака, но взгляд мой невольно возвращался к нему и заставал его все в том же положении. Я подтолкнул своего соседа, тот – своего, любопытство и недоумение охватили гостей, разговоры смолкли, настала внезапная тишина. И монах не нарушал ее, он стоял недвижимо, не меняясь в лице, и все так же не сводил печального и сурового взора с новобрачных. Всех испугал этот пришелец, и только молодая графиня, казалось, находила отражение своей скорби в лице незнакомца и в молчаливом восторге впилась в черты единственного гостя, который словно понимал и разделял ее горе. Постепенно толпа редела, пробила полночь, музыка зазвучала тише, печально, тускло мерцали свечи, угасая одна за другой, все тише и тише перешептывались гости, в мутном свете все больше пустел свадебный чертог, а монах стоял неподвижно, не меняясь в лице, и по-прежнему не сводил тихого и печального взора с новобрачных. Наконец, все встают из-за стола, гости расходятся, семья остается в тесном кругу, и монах, никем не званный, остается с нами. Не знаю, почему никто не хотел с ним заговорить, но ни один человек с ним не заговаривал. Уже подруги окружают дрожащую невесту, она бросает умоляющий взгляд на почтенного незнакомца, словно прося о помощи, но незнакомец не отвечает ей.