На следующий день принц сказал мне:

– Может быть, нам пройтись по площади святого Марка и поискать нашего таинственного армянина? Мне непременно хочется узнать развязку этой комедии.

Я охотно согласился. До одиннадцати часов мы бродили по площади. Армянина нигде не было видно. Четыре вечера подряд мы повторяли нашу прогулку, но по-прежнему без всякого успеха.

Когда мы на шестой вечер выходили из нашей гостиницы, я вздумал сказать слуге, – не помню, случайно или намеренно, – где надобно нас искать, если нас будут спрашивать. Принц, заметив мою предусмотрительность, наградил меня улыбкой. На площади св. Марка толпилось много народу. Не прошли мы и тридцати шагов, как я заметил армянина: он торопливо пробивался сквозь толпу, ища кого-то глазами. Только мы вознамерились подойти к нему, как к нам, запыхавшись, подбежал барон фон Фрейхарт, состоявший в свите принца, и передал письмо.

– На письме траурная печать, – добавил он, – мы решили, что оно не терпит отлагательства.

Меня словно громом поразило. Принц подошел к фонарю и начал читать письмо.

– Мой кузен скончался! – воскликнул он.

– Когда? – взволнованно перебил я его.

Он взглянул на письмо:

– В прошлый четверг, в девять часов вечера.

Не успели мы опомниться, как рядом с нами очутился армянин.

– Ваш титул известен, ваша сиятельство! – обратился он к принцу. – Торопитесь домой. Там вас ожидают посланцы сената. Примите без колебаний высокие почести, которые вам желают оказать. Барон фон Фрайхарт забыл вам сообщить, что ваши векселя прибыли.

И он исчез в толпе.

Мы поспешили к себе в гостиницу. Все оказалось так, как сообщил нам армянин. Принца встретили три нобиля республики, чтобы с почестями проводить его в сенат, где уже собралась вся высшая знать города. Он едва успел беглым кивком дать мне понять, чтобы я не дожидался его прихода.

Вернулся он около одиннадцати часов вечера. Он вошел в комнату серьезный и задумчивый и, отпустив слуг, крепко сжал мою руку.

– Граф, – сказал он мне словами Гамлета: – «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

– Монсеньер, – ответил я, – вы как будто забыли, что сегодня отойдете ко сну с новой великой надеждой!

Покойный считался наследным принцем; он был единственным сыном нынешнего владетельного герцога, человека старого и больного, уже не имевшего надежд на продолжение рода. Между нашим принцем и престолом стоял только его дядя, тоже бездетный и не ожидавший потомства. Упоминаю об этих обстоятельствах только потому, что о них пойдет речь в дальнейшем.

– Не напоминайте мне об этом! – сказал принц. – Даже если бы корона уже сейчас принадлежала мне, я не стал бы думать о столь ничтожном обстоятельстве. Другие мысли занимают меня… Если только догадка армянина не простая случайность…

– Да возможно ли это, принц? – перебил я.

– …то я готов сменить будущую свою корону на монашескую рясу, – закончил он.

На следующий вечер мы раньше, чем обычно, вышли на площадь св. Марка. Внезапный ливень заставил нас искать убежища в кофейной, где играли в карты. Принц стал за креслом какого-то испанца, наблюдая за игрой. Я прошел в соседнюю комнату и занялся чтением газет. Внезапно я услышал шум. До прихода принца испанец был в непрестанном проигрыше, теперь же он выигрывал на каждую карту. Игра круто изменилась, и понтирующий, осмелев от неожиданного поворота фортуны, уже грозил сорвать банк. Венецианец, державший банк, в оскорбительном тоне заявил принцу, что он приносит несчастье, и попросил его отойти от стола. Принц только холодно взглянул на него, но не отошел; не тронулся он с места и тогда, когда венецианец повторил свои обидные слова по-французски. Полагая, что принц не понимает ни одного из этих языков, венецианец с презрительной усмешкой обратился к присутствующим:

– Скажите, господа, как мне объясниться с этим шутом? – при этом он встал и хотел взять принца за руку, но тот, потеряв терпение, крепко обхватил венецианца и с силой швырнул его об пол.

В зале поднялось волнение. Я вбежал на шум и невольно окликнул принца по имени.

– Берегитесь, принц! – необдуманно добавил я. – Ведь мы в Венеции!

При имени принца наступила глубокая тишина, потом послышался ропот, показавшийся мне опасным. Все итальянцы, сбившись толпой, отступили в сторону; наконец, все они покинули зал, где остались только мы оба да еще испанец и несколько французов.

– Вы погибли, ваша сиятельство, – говорили они, – вам надо немедля уехать из города. Венецианец, с которым вы так сурово обошлись, знатен и богат, а убрать вас с дороги ему будет стоить всего лишь пятьдесят цехинов.

Испанец предложил позвать для охраны принца стражу и проводить нас домой. То же предлагали и французы. Мы стояли в раздумье, решая, что нам делать, как вдруг двери распахнулись и вошло несколько служителей государственной инквизиции. Они предъявили приказ правительства, где нам обоим предписывалось немедленно следовать за ними. Под сильной охраной нас довели до канала. Здесь ожидала гондола, в которую нам пришлось сесть. Перед тем как высадиться на берег, нам завязали глаза. Нас повели по высокой каменной лестнице, потом по длинному извилистому переходу – над обширными сводами, как я мог заключить по гулкому эху, повторявшему наши шаги. Наконец, мы достигли второй лестницы и по двадцати шести ступеням спустились вниз. Мы вошли в зал, где с нас сняли повязки. Нас окружали почтенные старцы, одетые во все черное, стены скудно освещенного зала были занавешены черными сукнами, и в мертвой тишине, царившей в собрании, все это создавало страшное впечатление. Один из старцев, вероятно великий инквизитор, приблизился к принцу и с суровой торжественностью спросил, указывая на венецианца, которого подвели к нему:

– Признаете ли вы этого человека за своего обидчика в кофейной?

– Да, – ответил принц.

Старец обратился к задержанному:

– Тот ли это человек, которого вы намеревались убить сегодня вечером?

Пленник ответил утвердительно.

Тут круг расступился, и мы с ужасом увидели, как голова венецианца покатилась с плеч.

– Удовлетворены ли вы? – спросил великий инквизитор.

Принц лежал в обмороке на руках своих провожатых.

– Ступайте! – грозным голосом продолжал старец, обращаясь теперь ко мне, – и впредь не судите слишком поспешно о правосудии в Венеции.

Мы так и не догадались, кто был тайный друг, спасший нас рукой правосудия от верной смерти. Оцепенев от страха, добрались мы до своего жилища. Полночь уже прошла. Камер-юнкер фон Цедвиц с нетерпением ожидал нас у крыльца.

– Хорошо, что от вас пришел посланец, – сказал он принцу, освещая нам дорогу. – Вслед за ним барон фон Фрайхарт принес с площади святого Марка известие, которое перепугало нас до полусмерти.

– Кого я посылал? – спросил принц. – И когда это было? Я ничего не знаю.

– Сегодня вечером, после восьми часов. Вы приказали передать нам, чтобы мы о вас не беспокоились, если вы несколько позже вернетесь домой.

Принц посмотрел на меня:

– Может быть, вы без моего ведома приняли эту предосторожность?

Но я решительно ничего не знал.

– Какое может быть сомнение, ваше сиятельство? – сказал камер-юнкер. – Вот ваши часы, посланные в качестве подтверждения.

Принц схватился за карман. Карман был пуст, да и принц сразу признал свои часы.

– Кто их принес? – спросил он в недоумении.

– Незнакомец в маске и армянском платье, который тотчас же удалился.

Мы стояли и смотрели друг на друга.

– Что бы об этом скажете? – спросил принц после долгого молчания. – Видно, здесь, в Венеции, за мной тайно следят.

Страшные события этой ночи вызвали у принца горячку, уложившую его в постель на целую неделю. В течение этих дней нашу гостиницу наводняли и местные жители и чужестранцы, которых привлекла новость о высоком сане принца. Соперничая друг с другом, они наперебой предлагали свои услуги, и каждый изо всех сил старался привлечь к себе внимание. О происшествии в священной инквизиции больше никто не упоминал. Так как двор герцога выразил желание, чтобы возвращение принца было отложено, некоторые венецианские менялы получили распоряжение выплатить ему значительные суммы. Таким образом, он, сам того не желая, получил возможность продлить свое пребывание в Италии, и по его просьбе я также решил отложить свой отъезд.