— Не против, — ответила я. — Тогда мне не придется повсюду ходить пешком.

— К тому же машина придется очень кстати, когда ты… поступишь в колледж.

— Нэнси! — с укоризной произнес папа, будто я ковыляла на костылях, а она заставляла меня бежать.

Она замолчала. Я посмотрела на папины седые волосы, на пальцы, сжавшие руль, на обручальное кольцо, которое он никогда не снимал.

Мне хотелось сжать его плечо, но я не решилась. Мы редко прикасались друг к другу, а когда это случалось, то вовсе не из телячьей нежности. Я просто взялась за спинку его кресла, надеясь, что он почувствует.

Сад Патрика и Эвелин заполонили свободные от дежурства пожарные и домохозяйки из Куинса. На траве резвились дети. Патрик весь день занимался барбекю, поэтому поговорить с ним мне удалось, только когда схлынула толпа. Уже на закате он плюхнулся рядом со мной на диванчик из «Сирса». Внезапно что-то ударило меня по лодыжке. Киран подбежал за мячом, схватил его и показал мне.

— Помнишь эту штуку? — спросил он. Еще бы мне не помнить бейсбольный мяч «Ред сокс». — Мне его дал твой друг. Где он?

Киран был слишком мал, чтобы проявить такт. От неловкости я заерзала, но Патрик пришел мне на помощь.

— Не суй нос куда не следует, — прикрикнул он, — и убери этот чертов мяч подальше, пока я его не выбросил!

Киран уже привык к суровым приказам отца. Он убежал в дом, а у меня начала болеть голова, и я принялась тереть виски. Патрик поднялся, достал из кармана ключи от машины и бросил мне на колени.

— Мне сейчас не хочется, — пробормотала я.

— Разве я спрашивал, чего тебе хочется? Через полгода тебе стукнет девятнадцать, а у тебя все еще нет прав. Стыд-позор!

«Стыд-позор». Я усмехнулась, выпила в ванной две таблетки тайленола и села за руль грузовика. За этим уроком вождения последовали другие, я училась весь июль и август, пока Патрик не заявил, что я готова к экзамену.

У меня такой уверенности не было, но все же я совершила попытку и получила водительское удостоверение штата Нью-Йорк. С первого раза! Это дало мне знакомое ощущение гордости, как за отличные оценки на экзаменах в школе. Как же давно я его не испытывала!

Потом подобное чувство посетило меня в последний день работы в реабилитационном центре. Я вручила расстроенному Адаму его портрет, чтобы немного утешить. Джулиан заглянул ему через плечо, и я ощутила неловкость. Джулиан мог оказаться одним из тех любителей критики, которых я годами опасалась и старалась избегать. Но я ошиблась.

— Прекрасно, Ари! — похвалил он.

— В самом деле? — Я не поверила своим ушам.

Он хмыкнул и вручил мне приглашение на свою свадьбу, которая должна была состояться в октябре на одной из сдающихся в аренду яхт, что курсируют по нью-йоркской гавани.

В тот же день вечером, занимаясь рисованием у себя в студии, я приняла решение снова сдать вступительный экзамен. А вдруг мне все-таки удастся поступить в Парсонс? Если нет, то на Манхэттене полно других учебных заведений, и теперь у меня хватит ума не ограничиваться одним заявлением.

Мама очень обрадовалась. Когда я сообщила ей о своем решении, она издала пронзительный возглас, а потом быстро писала что-то в своем веселеньком розовом блокноте. Чему, в свою очередь, обрадовалась я.

На следующее утро, пока мама принимала душ, я напомнила папе, что она работает над романом и уже закончила шесть глав. Не писать же ей солидное художественное произведение шариковой ручкой!

— Давай купим пишущую машинку, — предложила я. — Электрическую. Отпросись пораньше с работы, сходим вместе в магазин.

О чем я только думала? Папа никогда не возвращался с работы рано. Однако насчет машинки он со мной согласился, дал денег, и в тот же день я приобрела «Смит-корону». Мама была растрогана, а я представила все так, будто это папина идея. Она расцеловала его и печатала до полуночи.

Свою машину мама отдала мне накануне Дня труда, после того как они с папой съездили в дилерский центр в Бронксе и вернулись с новенькой «хондой» цвета «туман в пустыне». Папе удалось получить хорошую скидку, потому что продавец оказался бывшим мужем жены его напарника или кем-то в этом роде.

На следующий день мы поехали на «хонде» к Патрику и Эвелин, где мы с мамой узнали, что Эвелин поступила на курсы секретарей в муниципальный колледж округа Куинс.

— Всего один семестр, — сказала она. — Учат делопроизводству и подобной ерунде. А когда Шейн пойдет в детский сад, я могу попытаться найти работу. Патрик считает, это здорово.

Я тоже так считала. И мама. Она восхищенно смотрела на Эвелин, будто та получила грант на обучение в Йельском университете.

— Молодец, Эвелин, — похвалила я.

— Но есть одна загвоздка, — начала она, и я забеспокоилась.

Впрочем, напрасно. Сестра сказала, что занятия назначены на понедельник и среду, и в эти дни ей нужна няня. Не соглашусь ли я посидеть с детьми?

— Конечно. Все равно мне нечем заняться, — со смехом ответила я.

Жизнь больше не казалась трагедией.

Это было в середине сентября, когда осень вдруг снова берет курс на лето, а в воздухе пахнет дымком, потому что каждому, пока не поздно, охота сполна насладиться барбекю. Отец расследовал изнасилование и убийство девочки в Баттери-Парке, мама наводила страху на новый поток шестиклассников, а Эвелин училась печатать на машинке.

Я гордилась Эвелин. Рано утром по понедельникам и средам я приезжала на «хонде» в Куинс, где она ждала меня на крыльце, прижав к груди учебники. Затем я отвозила Кирана в школу, а остаток дня нянчилась с Шейном и готовилась к вступительному экзамену.

В один из таких дней я заполнила второе заявление в Парсонс и еще три заявления в другие городские колледжи. Перед тем как забрать Кирана из школы, я усадила Шейна в детское автомобильное кресло, заехала на почту и отправила все четыре конверта.

Вернувшись в Бруклин, я обнаружила, что дома никого нет. Папа работал, мама заседала на педсовете. На автоответчике мигал красный огонек. Хриплый девичий голос просил меня позвонить в «Уолдорф-Асторию», в номер 163.

Несмотря на теплый вечер, меня пробрала нервная дрожь. Я не хотела думать ни об этом отеле, ни о Ли, ни о ее родственниках. Боялась, что эти мысли затянут меня в глубокую черную дыру, из которой так трудно выбраться.

— Сходить за мороженым, что ли? — предложила мама после ужина.

Мы с ней сидели за столом в кухне. Облизнувшись, она спросила, какое купить: «Летающую тарелку» в «Карвел» или «Джамоку с миндалем» в «Баскин Роббинс»? Мне было не до мороженого. Пришлось выдумывать отговорки. Я не могла сказать ей, что от голоса Ли мой шаткий фундамент заходил ходуном, и теперь меня не покидала мысль, что оправиться после мононуклеоза гораздо легче, чем после Блейка Эллиса.

— Да ладно тебе, — уговаривала мама. — Еда — одно из маленьких удовольствий жизни.

Возможно, она была права. И от какого-нибудь пустяка вроде «Джамоки с миндалем» действительно станет легче.

Я улыбнулась и встала из-за стола. Потом позвонила Эвелин с радостной новостью для мамы: Киран занял первое место по правописанию среди второклассников, а сама Эвелин сдала на четверку с плюсом тест по машинописи.

— Я в «Баскин Роббинс», — шепнула я маме, чтобы не прерывать их разговор. — Скоро приду.

Она кивнула, и я вышла на улицу. От прохладного ветерка, разгонявшего остатки теплого воздуха, шелестели листья на деревьях, группка младших школьниц с косичками и хвостиками каталась по кругу на велосипедах. Наша соседка болтала с какой-то женщиной с бигуди в волосах, закрывавшей ладонью глаза от солнца. Обе помахали мне, когда я проезжала мимо в «Баскин Роббинс», где купила не пинту, а целый галлон мороженого.

По дороге домой я опустила стекла и наслаждалась свежим воздухом и детским смехом, несущимся со всех сторон. Почти у самого дома передо мной вдруг возник велосипед. Резко дав по тормозам, я услышала визг шин. Больше никто не смеялся.