Мы сидели на диване в гостиной Эвелин в ворохе разорванной упаковочной бумаги. Подарок Саммер я развернула последним. Мама с папой подарили мне колечко с гранатом, а Патрик и Эвелин — свитер из искусственной ангорской шерсти. Киран преподнес смешные бусы из сырых макарон, которые я не снимала весь день, чтобы его порадовать. Рожки свешивались с моей шеи, пока я открывала подарок Саммер — золотой кулон в виде сердца с гравировкой «Лучшая подруга». Она сказала, что я — ее самая лучшая подруга, и мне было очень приятно. Тина передала мне домашнее печенье, упакованное в изысканную коробочку с большим бантом и визиткой «БАНКЕТЫ ОТ ТИНЫ. РАССКАЖИ ДРУЗЬЯМ».

Я положила карточку к себе в кошелек. Затем мы все уселись вокруг кухонного стола и пили чай с печеньем и тортом, купленным Эвелин в кондитерской «Каравелла». По бокам торт был украшен засахаренными маргаритками, а в середине — ванильное мороженое с шоколадной крошкой, и я подумала, что не одна Саммер сегодня постаралась сделать мне приятное.

Эвелин была в превосходном настроении. Она еще больше похудела и выглядела замечательно. На обед она приготовила для нас салат, чесночный хлеб и лазанью — очень вкусную, хотя и из полуфабриката, что продают замороженными в коробках.

— Попробуй печенюшку, Эвелин, — предложила Саммер.

Диверсия! Именно это слово пришло мне на ум. Эвелин на диете, а Саммер явно хочет, чтобы моя сестра оставалась такой же упитанной. Видимо, надеется завести шашни с Патриком. Тот сидел напротив меня и выглядел шикарно, как всегда: светлые волосы, большие ладони, размеру которых — я была уверена — соответствовали и все прочие части тела.

— Не могу, — ответила Эвелин. — Слежу за весом.

Саммер кивнула:

— Заметно. Ты уже хорошо сбавила.

Вот и славно. Наверное, я слишком мнительна. Саммер пошла в ванную, а папа с Патриком — в гостиную смотреть игру «Рэйнджерс» против «Брюинз». Эвелин ела яблоко, и я гордилась ею — она старалась не нарушать диету. Вот бы ей похудеть так, чтобы влезть в свои старые школьные вещи, сложенные у нас в подвале: топики, и платье — подделка под Диану фон Фюрстенберг, и джинсы «Джордаш», которые мама терпеть не могла: «Они такие узкие, что весь срам видно. Когда-нибудь, Эвелин, ты заработаешь себе молочницу, достойную описания в медицинских журналах».

Молочницу Эвелин не подхватила. А те джинсы уже лет десять как вышли из моды. Но все равно было бы здорово, если бы сестра в них влезла — глядишь, родители купили бы ей новый гардероб на часть оставленных дядюшкой Эдди денег. Тогда, наверное, у нее хватило бы смелости пойти на курсы, где ее научили бы готовить, а не заказывать еду по телефону.

Прикончив второй кусок торта, мама взялась за сигарету. Просить ее не курить и не есть слишком много — тратить слова впустую.

— Эвелин, — сказала она, — знаешь, а твоя сестра снова в списке отличников.

Я замерла. Ну зачем, зачем, зачем она это делает? Эвелин покачала головой, а мама щелкнула зажигалкой и сквозь неровный, зловещий дым продолжала хвастать моими высокими отметками по математике и английскому. Когда дело дошло до рисования, мне вдруг пришла в голову мысль, что сейчас она испытает «организм».

— На родительском собрании, — она театрально взмахнула рукой с зажатой между пальцами сигаретой, — учитель сказал, что Ари очень талантлива и что у нее не будет абсолютно никаких проблем с поступлением в Парсонс. Абсолютно никаких проблем.

Абсолютно. Никаких. Проблем. Именно так она и заявила. Как может образованный человек быть таким нечутким? Неужели она забыла, что нам нужно заботиться об Эвелин, а говорить о моих хороших отметках и талантах — то же самое, что упорно называть ее тупой жирной коровой?

— Здорово, — отозвалась Эвелин с неловкой улыбкой, с какой обычно люди смотрят на страшненького младенца: «Какой симпатяшка. Просто прелесть. (Никогда не видел никого омерзительнее, но нужно улыбнуться и пощекотать уродца, чтобы не прослыть невежей.)».

Я изо всех сил пыталась придумать, как сменить тему, когда вернулась Саммер, а Киран вспомнил о новом наборе гоночных машин.

— Пойдем, поиграешь со мной, тетя Ари, — канючил он, дергая меня за рукав.

— Не сейчас — ответила я. — Видишь, мы разговариваем.

Но Киран не отставал. Прильнул ко мне. Захныкал. Принялся дергать за бусы из макарон.

— Оставь в покое тетю Ари, — попросила Эвелин. — Потом поиграем.

Тут и случилось самое худшее. Одно из мгновений, которые заставляют тебя вновь и вновь вспоминать мельчайшие подробности, чтобы определить секунду, когда ты мог предотвратить произошедшее. «Если бы я не сидела в мокром купальнике, то не застудила бы почки. Если бы я не натерла воском пол, бедный дедушка не поскользнулся бы и не сломал шею». Так вот, если бы я пошла играть с Кираном в машинки, он не выдал бы Эвелин:

— Я с тобой не играю! Тетя Ари лучше тебя!

Все замолчали. В гостиной папа кричал что-то про пенальти. Низким, хриплым голосом, каким она разговаривала со своими учениками, мама велела Кирану идти к себе. Заметив угрожающую гримасу на ее лице, тот мигом улизнул из кухни.

Что за капризный ребенок! Весь в мать. Но сейчас это не имело значения. Главное — Эвелин. Прошлым летом я запретила Кирану так говорить, хотя не была уверена, что он все понял, просто дождалась, пока он уснет в своей постели с кощунственной символикой «Нью-Инглэнд пэтриотс».

— Он не хотел, Эвелин, — сказала мама. — Дети всегда говорят глупости.

Пальцы Эвелин дрожали, когда она убирала со стола посуду. Мама жестом велела нам с Саммер идти в гостиную.

Мы досматривали матч с папой и Патриком, в соответствующих местах Саммер то ликовала, то неодобрительно фыркала. У меня же в голове крутились более важные мысли: например, что Эвелин, наверное, меня ненавидит и что перед левым глазом уже поплыла пелена, а таблетки от мигрени остались дома.

В следующую субботу во второй половине дня я сидела в своей студии и карандашом из шкатулки кедрового дерева, подаренной мне Саммер, рисовала руки. Мужскую и женскую, переплетенные между собой. Мужская была грубая, с венами, протянувшимися, как прожилки листа, от запястья к пальцам, а женская — изящная и гладкая, словно выточенная из слоновой кости.

— Как красиво! — раздался мамин голос.

Я вздрогнула. Глядя на рисунок, я думала о том, как это романтично — чувствовать свою ладонь в сильной руке, представляла, как мужские пальцы переплетаются с моими.

Каждый день всю последнюю неделю Кейси на своем «БМВ» приезжал в школу за Саммер. Они соединяли руки замком и целовались, а потом Саммер махала мне из окна его машины.

Мне становилось плохо. Впрочем, я ни за что не призналась бы Саммер, что умираю от зависти и мечтаю о том, чтобы шикарный парень умчал меня из школы на глазах у восхищенных одноклассников. Я даже не могла пожаловаться, что мне приходится одной возвращаться домой на метро. Саммер сама злилась на меня из-за Ли, но это другое дело. Парней-то девушки всегда ставят на первое место. Это правило действует для всех женщин.

— Решила поупражняться, — сказала я маме. — Конечности у меня всегда выходят отвратительно.

Она подошла ко мне сзади.

— Наоборот. Они выходят у тебя замечательно.

Я так не считала. Перевернула страницу в альбоме, а мама заговорила о Куинсе. Она сказала, что Эвелин просто необходимо отдохнуть от детей, Патрик сегодня вечером хочет сводить ее куда-нибудь, и кто-то должен присмотреть за мальчиками.

Я обрадовалась, что случившееся в день моего рождения забыто, я прощена, а Эвелин ждет моей помощи.

— Когда поедем?

— Понимаешь ли… — начала мама, присаживаясь на стул.

Она явно собиралась сказать мне нечто важное и подыскивала правильные слова. Точно так же несколько лет назад она объясняла, что скоро ко мне каждый месяц будут приходить «гости».

Мама обвела взглядом комнату, будто самые походящие слова написаны на занавесках или на стенах.