Мы даже стараемся уговорить друзей, которые приезжают к нам на уик-энд, задержаться подольше, потому что их расположение и доброе отношение напоминают нам о больших надеждах, которые возлагал на нас весь мир. Но в душе мы знаем, что страдаем по одной простой причине: нет никого, кто подсказал бы нам, как изменить наше поведение и шагнуть навстречу друг другу. Религия это понимает: она знает, как сохранить теплоту, помогает найти тех, кто выслушает. Религия обеспечивает нас свидетелями при церемониальном начале нашей семейной жизни, а потому отводит своим святым важную роль наблюдателей. Какой бы дурной ни показалась поначалу идея такого наблюдения, на самом деле она, скорее, успокаивает: приятно сознавать, что за нами приглядывают и кто-то надеется, что все у нас сложится наилучшим образом. Осознание того, что наше поведение не отдано нам на откуп, радует, и становится чуть легче прилагать усилия, чтобы вести себя как положено.

Либертарианцы могут согласиться, что такое приглядывание теоретически может принести пользу, но начнут жаловаться, что проделать это нет никакой возможности по одной простой причине: никто уже не знает, что хорошо, а что – плохо. И мы этого не знаем, потому что, как утверждает один очаровательный и впечатляющий, и оттого часто цитируемый афоризм, бог умер.

Современное дидактическое мышление во многом парализовано идеей, что коллапс веры нанес непоправимый урон нашей способности создать для себя убедительную этическую систему. Но этот довод, атеистический по своей природе, представляется весьма странным человеку верующему: если на каком-то уровне сознания мы верили, что Бог когда-то существовал и основы морали имеют сверхъестественное происхождение, почему нынешнее несуществование Бога должно каким-то образом влиять на наши нравственные принципы?

Однако, если мы с самого начала допустим, что Бог всего лишь наша выдумка, тогда спор быстро скатывается в тавтологию: зачем заморачиваться этическими сомнениями, если мы знаем, что все эти правила, приписываемые сверхъестественным существам, на самом деле придуманы нашими от головы и до пят человеческими предками?

Совершенно понятно, что источник религиозной этики – утилитарная потребность ранних сообществ контролировать своих членов, склонных к насилию, и развивать у них противоположные привычки: стремление к гармонии и умение прощать. Религиозные кодексы начинаются как предостерегающие заповеди, которые проецировались на небо, а потом возвращались на землю в бесплотных и величественных формах. Запреты должны быть доброжелательными, иначе человек не захочет признать, что они необходимы, чтобы объединить мелкие общности и не дать им уничтожить друг друга. И эти правила оказались столь важными для нашего выживания, что и через тысячи лет мы не решаемся допустить, что мы сами их и сформулировали, не говоря уж о том, чтобы подвергнуть их критическому переосмыслению или относиться к ним с неуважением. Мы вынуждены притворяться, что мораль послали нам небеса, чтобы обезопасить ее от наших предпочтений и слабостей.

Но если теперь мы сами можем одухотворять наши этические законы, нам уже нет нужды уходить от этих законов. Нам по-прежнему необходимы наставления, что без сочувствия никак не обойтись, даже если мы не верим, что есть Бог, который мог заставить нас помнить об этом. Нас больше не принуждает подчиняться угроза ада или обещание рая, но нам необходимо напоминать, что это мы сами – во всяком случае, самая зрелая и здравомыслящая наша часть (которая, правда, редко дает о себе знать, когда мы переживаем кризисы или навязчивые состояния) – хотим жить таким образом, каким требовали от нас воображаемые сверхъестественные существа. Естественная эволюция морали от суеверий к здравомыслию означает признание, что мы и есть авторы наших моральных законов.

Разумеется, наша готовность принять руководящие указания в известной мере зависит от того, в каком тоне они предложены. Среди наиболее неприятных особенностей религий – привычка священнослужителей говорить с людьми так, будто они и только они являются зрелым нравственным авторитетом для всех остальных. Но при этом христианство находит наиболее обтекаемые формы, отрицая деление на детей и взрослых и признавая, что мы все в равной степени инфантильны, несовершенны, легко поддаемся искушениям и впадаем в грех. Мы с большей готовностью внимаем урокам о добродетелях и грехах, если их преподают нам те, кто уже хорошо знаком с обеими категориями. Отсюда идет по-прежнему действенное обаяние и практическая ценность идеи Первородного греха.

^{Приходится чемто пугать себя, чтобы делать именно то, что в глубине души мы считаем правильным. «Муки ада», французский иллюстрированный манускрипт (1454).}

Иудео-христианская традиция регулярно подчеркивала, что от изменения к лучшему остановить нас может только ощущение, что мы уже совсем плохие и спасти нас нет никакой возможности. Эти религии с завидной невозмутимостью заявляли, что мы все, без единого исключения, устрашающе грешные создания. «Ибо вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя», – гремит Ветхий Завет (Псалом 50:7), а Новый отзывается эхом: «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили».

Однако признание этого мрака не есть последняя точка, как полагает современный пессимизм. Наша склонность к обману, воровству, неверности, оскорблениям других, эгоистическому невниманию к чьим-либо интересам принимается без удивления. Вопрос не в том, поддались ли мы всем этим шокирующим искушениям, но можем ли мы на какое-то время устоять перед ними.

Доктрина Первородного греха поощряет нас двигаться к нравственному улучшению, понимая, что недостатки, которые мы презираем в себе, свойственны всем представителям нашего вида. И потому мы можем открыто допускать их наличие и пытаться очиститься от них при свете дня. Доктрина знает, что стыд – не самое полезное чувство и только мешает, когда мы пытаемся хотя бы по чуть-чуть избавляться от того, чего стыдимся. Просвещенные мыслители верили, что оказывают нам услугу, декларируя исходную и естественную чистоту человека. Однако, если тебе постоянно твердят, что изначально ты белый и пушистый, не парализуют ли нас угрызения совести от понимания, что нет никакой возможности вернуться к этому исходному состоянию. Признание всеобщей греховности, как выясняется, более удобная отправная точка для первых робких шагов на пути к добродетели.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.