– Сейчас мы посмотрим небольшой фильм, предусмотренный темой урока, – произнесла она ровным, спокойным голосом.
В этом году Министерство образования потребовало поговорить с учениками о битве при Бородино. Все-таки двести лет – дата серьезная, и пойди объясни, что потеря классного руководителя (очевидно, любимого) – трагедия для ребят несоразмерно бо́льшая, чем какая-то там война с Наполеоном. Но приказ есть приказ. Велели – выполняй. Ладно, пусть посмотрят, а она пока подумает, о чем с ними говорить после. Явно не о Кутузове и не о генерале Тучкове.
Учитель опустила жалюзи, включила проектор. Хорошо, что не попала впросак. А могла бы. В ее кабинете этого чуда техники нет и, скорее всего, не будет. Кабинет французского маленький. Так, кабинетик. Проектор вешать некуда, языковые группы маленькие, с ними можно и без изысков обойтись. А вот разместить целый класс в пространстве небольшой комнатушки – дело трудное. Стоя еще поместятся, сидя – никак. Вряд ли дети придут в бешеный восторг от смены классного кабинета. Хорошо, хоть первого сентября не заставили тесниться, вошли в положение, но дальше придется им привыкать к тому, что утверждение: «В тесноте – не в обиде» – должно превратиться в своеобразный лозунг их класса.
Маргарите же в своем кабинете всегда было комфортнее, чем в больших помещениях. Атмосфера там царила уютная, скорее домашняя, чем рабочая: по стенам этюды с видами Парижа и таблицы неправильных глаголов, но не четкие и ровные, а яркие и довольно бесформенные – такие, какими их сделали шестиклассники. На подоконнике в ряд выстроились фотографии: Азнавур, Пиаф, Адамо, Матье, Габен, Жирардо, де Голль, Миттеран и еще много известных французов, своеобразный семейный архив. В шкафах, конечно же, книги. Но несколько полок выбиваются из общего строгого стиля стоящих по струнке учебников и словарей. На одной расположились многочисленные сувениры: малюсенькие макеты достопримечательностей Франции, муляж сыра и круассанов, небрежно открытый, будто кем-то забытый номер «Пари Матч» двухлетней давности и пара бутылок (конечно, пустых, боже упаси от всяких проверок и инспекций). Вторую полку занимал чайный сервиз на двенадцать персон (подарок родителей предыдущего класса) – чашки из тончайшего фарфора с замысловатой росписью, блюдца с золотой каймой – лепота. Многие коллеги недоумевали, почему Маргарита не отнесет «такую красоту» домой.
– А кто ее там увидит? – и она ставила на стол фарфоровые чашки, когда поила чаем своих учеников.
Школьный психолог нередко вступал с Маргаритой в нескончаемый спор о правильном оформлении кабинета.
– Обстановка должна быть рабочей, а вы, Маргарита Семеновна, сбиваете детей с толку своими штучками. Они сюда язык приходят учить, или чаи гонять, или, возможно, рассматривать семейный фотоальбом?
– Все сразу, – отвечала Маргарита.
– Школа должна создавать обстановку, отличную от домашней.
– Не вижу ничего плохого в домашнем обучении.
На этом разговор иссякал. Каждый оставался при своем мнении, и ничто не могло убедить Маргариту в том, что большие кабинеты с парой не снимающихся со стен портретов писателей или ученых, непременным алоэ на шкафу и грудой учебников даже на подоконниках влияют на учеников лучше, чем ее «милая комната». Даже аккуратный, тщательно продуманный интерьер Ликиного кабинета (герань вместо алоэ, картины, изображающие сцены из знаменитых произведений, и несколько стендов с надписями: «Наши достижения», «Экскурсии нашего класса» и «Именинники месяца») не мог заменить Маргарите уютную атмосферу ее собственной «обители».
Между тем на опущенном над доской экране появились первые кадры фильма, и вместе с ними класс отпустило напряжение. Кто-то сразу начал смотреть кино, кто-то что-то шептал соседу, кто-то полез в сумку в поисках очков. Маргарита тоже надела свои, но на экран смотреть не стала. Она изучала детей. На самом деле положение не было таким ужасным, как могло показаться. Все-таки семерых учеников десятого «Б» учитель прекрасно знала. Это были ее родные ребята: та группа, которую она воспитывала с пятого класса. И сейчас она смотрела прежде всего на них, надеясь (и заслуженно) на их помощь и поддержку.
«Никита Воронов. Хороший парень. Честный, открытый, порядочный. Для успешной жизни этого, к сожалению, маловато, а для хороших отношений с учителем больше чем достаточно. Такого всегда будешь ценить больше, чем отличника, который дружит с хамством, злобой и лицемерием.
Такой у нас Володя Крылов. И спортсмен, и красавец, и первый претендент на золотую медаль. Чемпион, в общем. И по учительской неприязни тоже чемпион. Уж слишком ясные глазки, слишком елейный голосок и слишком точное знание: что и от кого он хочет получить. Уверена, если это будет в его интересах, он подставит ножку лучшему другу и не дрогнет. А лучший друг у Крылова – Саша Исматов. Почему-то лидеры (не настоящие, а те, что с гнильцой) частенько выбирают себе в товарищи таких вот невзрачных и незаметных ребят, чтобы на их фоне казаться еще ярче и лучше. Что ж, Крылову затея удалась. Его в классе боготворили, а Исматова считали неотъемлемым приложением, на которое не стоит и внимания обращать. А зря. Саша, в отличие от своего дружка, настоящий. Да, звезд с неба не хватает. Но он добрый, спокойный, надежный. Любое дело можно поручить – не пожалеешь. Сделает вовремя и отменно и рисоваться при этом не станет, как Володя, и поощрений не будет требовать. С французским, как и с остальными науками, у него большие проблемы, но где бы мы были с нашей презентацией по Парижу, если бы не умение Исматова пользоваться компьютером. В таких вещах, как публичные мероприятия, он незаменим. Кажется, Лика тоже это отмечала и так же, как я на французском, закрывала глаза на его напряженные отношения с родным языком.
Так, теперь девочки. Вот Анжелика Бельченко. Хорошенькая до невозможности. Им, конечно, можно всем позавидовать: красивые, молодые, сильные. Но позавидовать как-то спокойно, вспомнить о том, что сама когда-то была такой. Хотя такой, как Анжелика, я никогда не была. Нет, конечно, я была вполне симпатичной и обаятельной, и кто-то наверняка считал меня красивой, но так, чтобы шеи сворачивали и останавливались, провожая восхищенным взглядом, и присвистывали – такого не случалось. А хотелось бы попробовать испытать всеобщее обожание, узнать, как с этим живется и что на самом деле скрывается за напускным равнодушием Анжелики к собственной яркой внешности: действительное непонимание своей красоты и власти или желание от всего этого откреститься. Ведь сколько раз я ждала дискотек и торжественных мероприятий, думая о том, что девочка наденет платье, каблуки, распустит волосы, накрасит глаза – в общем, воспользуется природными данными на полную катушку, чтобы привлечь к себе еще больше внимания. Но нет. Каждый раз одно и то же: джинсы, футболка, кеды, конский хвост. Но все равно ни фигуру, ни лицо не спрячешь. Мальчишки (кто явно, кто тайно) повержены. А ей хоть бы хны».
Маргарита Семеновна еще раз внимательно взглянула на девочку, что-то сосредоточенно изучающую в тетради. Брови Анжелики были при этом слегка нахмурены, а губы немного надуты, и в своей серьезности она казалась особенно прекрасной. Маргарита перехватила взгляд Володи Крылова, смотревшего на Анжелику с каким-то злобным, яростным интересом. И непонятно было, относилась эта ярость к девушке, не обращающей на Володю никакого внимания, или к самому Крылову, неспособному справиться с безответными (и это по отношению к нему, за которым любая – только свистни…) чувствами. Учитель позволила себе усмехнуться и спросила себя: «А не потому ли ты, Рита, так влюблена в Анжелику, что она смотрит на Крылова как на пустое место?»
«Анюта Селиванова. Ну, это открытая книга. Для общественной жизни прекрасное качество, для личной, конечно, сомнительное. Но этот недостаток, к сожалению, успешно лечат жестокость и лживость окружающих. А пока я могу рассчитывать на ее искренность. Этот человечек не подведет и не станет пускать пыль в глаза, всегда скажет все как есть, юлить не будет. Прикрывать виновных не станет, но и ябедничать не побежит. В общем, в не столь отдаленном прошлом девушка была бы великолепным комсоргом. Справедливая, требовательная не только к другим, но и к себе, при этом отнюдь не крикливая, а достаточно мягкая и добрая, хотя умеющая при необходимости настоять на своем и остаться достаточно твердой. При этом, в отличие от многих общественных активистов советских времен, Селиванова не выглядит синим чулком, забывшим о собственной женственности и не следящим за модой. Она одевается стильно, ярко, но не броско, меняет стрижки и цвет волос, умеет аккуратно подкрасить глаза. В общем, Анюта и девушка симпатичная, и человечек правильный.
