СТРАНИЦА НИНЫ В СОЦИАЛЬНОЙ СЕТИ

2 ИЮНЯ 2012 ГОДА

Между машинами сновал безногий калека (на какой-то тележке жуткого вида) и продавал газеты, просовывая пачку в окно каждого автомобиля. Зрелище было настолько жутким и ужасным, что я долго не могла прийти в себя! Я хотела бы помочь ему хоть чем-то (хоть чем угодно), но что я могла? Все в душе замерло от жалости, и, казалось, еще немного, и из глаз моих брызнут слезы! Но больше всего меня поразило другое: то, что никто не воспринимал это зрелище так остро, как я. У всех вокруг были абсолютно равнодушные лица. И у Марины, и у шофера, и у водителей других машин. Как будто несчастный калека, вынужденный продавать газеты между машинами, рискуя в любой момент быть раздавленным, чтобы не умереть с голоду, самое обычное дело.

Неужели никого, кроме меня, не трогало жуткое зрелище этого отчаяния и нищеты? Газеты не покупали. Нищий тщетно пытался просунуть их сквозь окна дорогих машин. А потом… Потом он просунул газеты в раскрытое окно какой-то дорогой иномарки. За рулем была женщина, совсем молодая, явно до тридцати. И она сделала жуткий поступок (настолько страшный, что он просто не укладывается у меня в голове): она протянула руку и ударила калеку, отталкивая его от машины! Несчастный упал на землю. Газеты его рассыпались. Я закричала, рванула дверцу, чтобы ему помочь… Но Марина схватила меня за руку:

– Сиди нормально, дура! Тебе что, больше всех надо?

Несчастный уже собрал свои газеты и быстро уехал на тележке своей прочь. Все вокруг сидели так, как будто ничего особенного не произошло. Лицо Марины не отражало никаких эмоций. Но самым ужасным было другое: ни на одном лице окружавших нас людей я не увидела даже тени возмущения, как будто такой низкий и подлый поступок был самым обычным делом. Мне захотелось обругать эту женщину, ударить ее в ответ… Может быть, хоть как-то пристыдить, напомнив о Боге… Но на светофоре поменялся свет, и машины двинулись вперед пестрой, блестящей лентой. И совсем скоро автомобиль той женщины полностью исчез с моих глаз.

Не знаю, что это за мир. Когда наконец-то сумела прийти в себя, из моих глаз потекли слезы… Если люди все по своей природе такие, как та женщина, то я не хотела быть человеком. Никогда, ни за что.

– Ну и чего ты расквасилась? – надулась Марина, – подумаешь! Да за этого можешь не переживать, он в месяц зарабатывает столько, сколько ты в жизни не заработаешь! Так что нечего сопли распускать!

В тот момент сестра показалась мне каким-то чудовищем. А над городом вдруг пролегла черная тень. Разумеется, я знала, что попадаю в другой мир, но я никогда не думала, что он будет такой. Я молчала. Мне не хотелось говорить, и я вообще не знала, как говорить…. Впереди вдруг показались очень большие и очень высокие светлые дома. И Марина, обернувшись ко мне, вдруг тихо сказала:

– Мы едем в квартиру Димы.

В квартиру Димы… У Марины вдруг стало такое странное лицо, что я предпочла промолчать. Мне вдруг показалось (может, это прозвучит абсурдно и даже глупо, но это было именно так!), что она ждет от меня любого сигнала, любого слова, чтобы тут же броситься в драку. Чтобы напасть и так жестоко поквитаться за мой неожиданный приезд. Если б это выражение в ее глазах увидела мама, она назвала бы его «сигналом к бою». Но мамы здесь не было. А я всегда предпочитала называть бой дракой. Марину пыталась спровоцировать эту драку, но только вот я не понимала, почему… Ну подумаешь, Дима.

Газеты давным-давно перестали писать о Дмитрии Фалееве (еще год назад). Это только мама могла обманываться тем, что Марина просто у него работала (концертным директором, кажется). Я же всегда была уверена, что у сестры с Фалеевым роман. Особенно ясно это было в тот момент, когда Марина однажды прислала письмо и написала в нем о том, что Фалеев завещал ей свою квартиру (то есть подарил в полном смысле этого слова). Постороннему человеку дарить квартиру никто не станет, и это факт. Ну, подумаешь, роман – и что тут такого? Может даже, смерть Фалеева стала для Марины ударом. Вполне возможно, что у нее к нему были чувства и она мечтала выйти за него замуж (вполне допускаю, что чувства были большей частью со стороны Марины – вряд ли эти кукольные марионетки, эти разукрашенные павлины со сцены способны хоть на какие-то чувства, если только эти чувства не касаются их рейтингов и гонораров). Ну и что? Совершенно нет причин, чтобы впадать в такое странное состояние – как то состояние, которое я читала на лице сестры.

Впереди появился красивый белый дом (высотный дом, как и все в этом районе) и возле одного из подъездов шофер остановил машину. Марина вытолкала меня наружу, а сама, выхватив сумку, быстро-быстро заговорила с водителем. Говорили они тихо, так, чтобы я не услышала, и мне показалось, что они ругались.

Квартира была просторной, обставленной светлой современной мебелью из стекла, металла и пластика, и совершенно не походила на ту роскошную квартиру Марины, в которой я уже была. Эти квартиры отличались друг от друга настолько, как самые непохожие люди в мире, и мне никогда бы в голову не пришло, что связующим звеном этих «непохожих миров» может быть один и тот же человек – моя сестра. Все, здесь все было другое – и мебель, и оформление, непохожие привычки, вкусы… Но, несмотря на то, что комнаты были просторные, что в них было много света и воздуха, интерьер этой квартиры чем-то напомнил мне больничную палату. Даже не знаю, почему… И еще: было ясно, что в квартире этой никто не жил достаточно давно. Конечно, пыли в ней не было, просто комнаты производили какое-то запущенное, не жилое впечатление, и в воздухе сильно пахло затхлостью.

Марина швырнула свою объемную сумку на какой-то пластиковый диван и первым, что сделала, стала распахивать окна – одно за одним, одно за одним… И все это – в полной тишине, не обращая на меня никакого внимания. Наконец я не выдержала:

– Что ты делаешь?!

Марина обернулась – и лицо у нее было белое, как застывшая гипсовая маска.

– В квартире должно быть много воздуха. В любое время года. А сейчас здесь духота.

– Ты и зимой, в мороз, так окна распахиваешь?

– Разумеется! Я уже привыкла.

– Не хотела бы я с тобой жить!

Она снова посмотрела на меня очень странно, но ничего не ответила. Взяв свои вещи, я пошла в спальню. Там, над широкой кроватью, висела фотография. Я едва успела ее заметить, как Марина, ворвавшись, буквально сорвала фотографию со стены… Затем выскочила из комнаты. Это был очень странный поступок, ведь я даже не успела заметить, кто на ней был! Марина вела себя не так, как обыкновенные, нормальные люди. Но, может быть, этому есть какое-то объяснение?

Я открыла пустой шкаф. Вешалки, пустота. Явно не жилой дом. Внизу было несколько широких, удобно выдвигаемых ящиков. Я открыла один из них. На дне его было широкое масляное пятно. Я провела по дну пальцем. Похоже на машинное масло, только более темное по цвету и более густое по консистенции. Я знаю, как выглядит хорошее машинное масло – видела у Славика, к тому же он постоянно приносил какие-то приспособления и детали, вымазанные им. Интересно.

Что могли хранить в этом ящике? Какие детали? И что понимала в деталях моя сестра? Заинтересованная, я села на пол и нагнулась над ящиком. Выдвинула его. А если вытащить его совсем и посмотреть, что находится возле стены? Я вытащила ящик. Он упал на пол я гулким стуком. Нагнувшись до предела, я вдруг увидела лоскуток какой-то светлой ткани, возле самой стены шкафа. Сверток. Сверток небольшой, с выпуклыми очертаниями. Какой-то предмет, завернутый в светлую бежевую ткань. Я протянула руку…

– Что ты здесь делаешь?!

От неожиданности я вздрогнула и больно ударила руку о шкаф. В дверях возвышалась Марина, и с ненавистью смотрела на меня.

– Ничего… я… – под ее взглядом слова застревали у меня в горе, и я не знала, что сказать… – я… я вещи свои хотела положить, в ящик…

– Почему ты роешься в моем шкафу?! – в голосе Марины были истерические нотки, и я с тоской подумала о том, что вот она, драка – началась.