– Сомнений нет, ответы просты, – кивнул Алан, – но в жизни их применить вряд ли удастся.

– Кто знает? – бросил Джаннэр.

– Собирается ли дед использовать Огненного Шута в качестве политической платформы?

– Полагаю, да. Само собой разумеется, что, кто бы ни победил, поддержка закону о расселении обеспечена. Так что другим основным предметом разногласий станет Огненный Шут.

– Но это же несоизмеримые вещи. Почему главным спорным вопросом должен оказаться Огненный Шут?

Джаннэр бесстыдно улыбнулся.

– Возможно, потому, что так захотели политики.

Такой ответ удовлетворил Алана, и он добавил:

– Гитлер, насколько я помню, использовал евреев. До него Нерон использовал христиан. Меньшинства нужны всегда – они отвлекают внимание народа от настоящих трудностей, с которыми политики совладать не могут. Значит, мисс Картис и министр Пауйс используют Огненного Шута, не так ли? Одна поддерживает, другой осуждает. Людям будет интересно следить за схваткой вокруг такой колоритной фигуры, и они позабудут о других политических вопросах. Звучит не правдоподобно и тем не менее такое случается. История это доказывает. Что дед собирается сделать с Огненным Шутом, если придет к власти?

– Может, и ничего, – сказал Джаннэр, – вообще ничего – как только придет к власти. – Потом весело улыбнулся. – Нет, так нечестно. Все-таки я – личный секретарь Саймона Пауйса. Он по-настоящему озабочен скорее тем, что олицетворяет Огненный Шут, а не самим этим человеком.

Столь явное возвращение Джаннэра к преданности шефу пробудило отклик в душе Алана. Он кивнул.

– Возможно, мы обоим не отдаем должного. Я забыл, что они оба – из одной семьи, а у Пауйсов чувство семейной чести весьма развито.

Джаннэр кашлянул.

– Думаю, мне лучше самому отправляться в Солнечный дом. Наметить для вас встречу с вашим дедом?

– Нет, не беспокойтесь.

– Собираетесь завтра на аудиенцию к Огненному Шуту?

– Возможно.

– Можем там увидеться.

– Да, – сказал Алан. Он взглянул на часы и заметил, что опаздывает на службу. В коридоре они с Джаннэром разошлись.

Изучив проект закрытия нижних уровней, Алан вздохнул. В основе своей – несложная работа: организовать закрытие всех входов, остановку лифтов и эскалаторов, отключение освещения и отопления там, где они еще имелись. Предстояло закрыть десять уровней и переселить до тысячи человек в вышерасположенные жилища. Он знал, жители девятого и десятого уровней обрадуются такой перемене. У них по крайней мере можно найти поддержку.

Нет, важен не этот план сам по себе, а то, как станут трактовать его газеты и другие средства массовой информации, что об этом скажет Хэлен Картис. Видимо, это обойдется городской администрации и городскому совету столь же дорого, как если бы они приказали населению пытать и казнить всех городских домашних собак. К тому же грядущая работа вызовет эхо во всем мире – Огненный Шут был темой бесчисленных сенсационных материалов, в которых о нем говорилось в сочувственной манере.

Алан не сомневался, что своим поступком его дед совершил политическое самоубийство. Но сейчас его заботило не столько это, сколько ожидавшие их с начальником неприятности.

Особенно будут злословить в адрес внука того человека, который захотел расправиться с невинным Огненным Шутом. О нем станут говорить как о марионетке в руках старика. Без сомнения, на него даже станут кричать в общественных коридорах.

Он связался с отделом коммунального хозяйства и подождал, пока найдут управляющего.

Тристан Б'Ула, как и Джаннэр, был родом из Зимбабве – бывшей Родезии. Зимбабве стало влиятельным государством Африканской федерации; многие зимбабвийцы входили в число наилучших администраторов Солнечной системы.

– Добрый день, Тристан, – Алан был с ним в приятельских отношениях. – Я хотел с тобой потолковать о новом проекте.

Б'Ула притворно вздохнул.

– Что, очень важно? Сейчас у меня совсем нет свободной рабочей силы.

– Городской совет требует этим заняться в первую очередь. К тому же дело весьма деликатное. У тебя в комнате есть кто-нибудь еще?

Б'Ула повернулся, глянул куда-то в сторону и сказал:

– Ничего, если вы нас покинете на минуту-другую, мисс Наджиб?

Его хорошенькая секретарша-египтянка мелькнула на экране.

– Порядок, Алан. Что там такое?

– Городской совет хочет, чтобы мы изолировали нижние уровни – с первого по десятый, если точно. Надо забетонировать входы, обрезать свет, отопление и воду, отключить лифты и эскалаторы.

Б'Ула потребовалось некоторое время, чтобы все это переварить. На его лице проступило недоверие.

– Но ведь там же – Огненный Шут! Они ждут, чтоб мы его замуровали? Погребли?

– Конечно, нет. До начала работ всех постоянных жителей переселят. Я думаю расселить их в свободных кварталах: шестом – на пятнадцатом уровне, двенадцатом и тринадцатом – на семнадцатом. Потребуется проверить, пригодны ли они для жилья. Их собирался занять Институт химических исследований, поскольку ему становится тесновато, но придется…

– Погоди, Алан. А что будет с Огненным Шутом?

– По-видимому, выберет что-то из помещений, которые мы предлагаем и всем остальным, – мрачно сказал Алан.

– Ты знаешь, что он этого не сделает!

– Я не знаю Огненного Шута.

– Ну, а я в этом не участвую, – взбунтовался Б'Ула и выключил связь.

Захваченный врасплох, Алан сидел за столом и тяжело дышал. И это, решил он, – лишь намек на то, как такие новости воспримет общественность. Его коллега всегда производил впечатление уравновешенного, практичного человека, хорошо делавшего свое дело – обычный добросовестный служащий, как и сам Алан. Если на Тристана Б'Ула эти известия так подействовали, что он рискнул своим положением, отказавшись подчиняться городскому совету, то как это воспримут остальные?

В голове Алана стрельнуло: мятеж. Массовых волнений не отмечалось вот уже сто лет!

Такого он не ожидал.

Еще одно: Б'Ула так это задело, что вряд ли он станет хранить секрет. Кто-то должен убедить зимбабвийца, что закрытие тех уровней не грозит Огненному Шуту. Не хочется, но придется рассказать Карсону о небольшом скандале с управляющим.

Он медленно встал из-за стола. И поплелся к Карсону.

Бенджозеф ушел в отставку.

На заседании в Солнечном доме, продолжавшемся до глубокой ночи, когда Бенджозеф пытался изложить представительной власти свои доводы, старого президента захлопали.

Денхольм Картис поставил вопрос о недоверии президенту. Голосовали тайно, и Саймон Пауйс мастерски сжульничал, делая вид, будто поддерживает Бенджозефа. Министр ухитрился создать образ непреклонного человека, оставшегося со своим вождем из чистой преданности. Несмотря на поддержку – или видимость поддержки – осторожной политики Бенджозефа, уважение общественности к Саймону Пауйсу возросло. Без сомнения, на президентских выборах ему гарантированы голоса сторонников Солрефа. Алан был уверен, что на самом деле его дед голосовал против Бенджозефа. Возможно, принципы у старика имелись – и даже в избытке – но сейчас, похоже, они не могли перевесить действий Саймона Пауйса. Такая необычайная двойственность, видимо, присущая даже лучшим политикам, не являлась для Алана новостью, и все же постоянно возмущала.

В два часа ночи Бенджозеф, сбитый с толку, как он считал, безрассудным поведением части обитателей Солнечного дома, неохотно заявил о своей отставке с поста президента до окончания срока полномочий, который должен был продлиться еще восемнадцать месяцев; на том сессия и завершилась.

Алан прочел или увидел это за завтраком, глядя то в газету, то в лазервид, и собирая воедино подробности этой драматической – а в некоторых отношениях и трагической – сессии. Он, пожалуй, сочувствовал Бенджозефу. Возможно, это старый и мудрый, а может, и просто старый человек. Саймон Пауйс был моложе всего на пять лет, но обладал жизненной силой, несоответствовавшей его возрасту. Алан рассудительно отметил, что сама Хэлен Картис не требовала отставки президента, хотя ее товарищи по партии шумно на него нападали. Было бы недипломатично и невежливо будущему президенту добиваться ухода нынешнего главы государства.