— Вы мне это рассказывали.

— Да, да; в этот же день, кажется, я был в маскераде. Ужасный маскерад! ты, точно знала, не поехала; ах! кабы и я сделал то же! Да нет! грех попутал, черт сунул — думал, лучше будет. Тут ни с того ни с другого показалось мне, что и ты в маскераде.

— Как! неужели? вы мне прежде не говорили; странно, я не вставала в тот вечер с постели.

— Знаю, душенька; видел. Да ведь если черт захочет кого попутать, так на своем поставит. Ну так и шепчет: твоя жена! твоя жена! Я ну бежать за тобой как сумасшедший.

— Как за мной?

— Да, что я? за той-то дамой, бежал, бежал, долго говорил с ней…

— Долго говорили? она хороша собой?

— Ах, душенька, ты уж и вот что подумала; просто так говорил, потому что хотел узнать, кто она.

— Потом что?

— Вдруг, ох этот несчастный случай! я столкнулся на повороте с Кононом Филатьичем, чуть не уронил его, расшиб у него часы; он рассердился, да так, что не принял тысячи рублей, которые я послал ему на другой день за разбитые часы, да как часы тысячи не стоили, то частичку, знаешь, так авось думал, гнев-то и поуходится. Как узнал я об отказе, сердце у меня так и съежилось; вот уж тут я вправду струсил… да и было чего. Хожу по комнате часов в десять утра, а дрожь меня так и пробирает; ты еще спишь, я пожалел будить тебя, ты же накануне была больна, пусть, думаю, еще понежится. Оделся, поехал в канцелярию. Вхожу, а граф уже там вместе с Кононом Филатьичем; я так и обмер. «Господи помилуй, конец мой пришел!» — думал я… А Конон Филатьич злобно поглядывает на меня да посмеивается. Эка бестия! Граф начал ревизовать дела, рассердился ужасно, не сказал со мной ни слова и уехал… Я чуть жив приехал домой.

— Ах, какие вы приехали тогда бледные и сердитые…

— Побледнеешь, матушка, как того гляди под суд упекут! Уголовная-то не свой брат! спасибо, что еще велели только подать в отставку, — кабы притянули к суду да ко взысканию — вот тут бы так уж хоть матушку репку пой, не справиться. Потеря места хоть кого озадачит, помнишь, как мы с тобой плакали. Вдруг в тот же почти день новое горе… Эти дрянные купчишки наклеветали на меня, что я растрачиваю имение их покойной сестры, ненавижу детей, прижитых в браке с ней; отняли у меня опеку над детьми, отняли детей, отняли их имение, взыскали штраф… о, это всего ужаснее! несправедливость явная; я буду протестовать… дай только мне поопериться, опять найти место!

— А что вам сказал сегодня этот князь, к которому вы ходили хлопотать о месте?

— Да, душенька, я и забыл. Вели-ка Степановне почистить мой фрак да сапоги высветлить получше. Мне сегодня нужно на бал…

— К кому, по какому случаю?

— К князю, я зван. Давеча я у них был; самого князя не видел; он очень занят и поручил на время принимать всех просителей своему родственнику. Прекрасный молодой человек, такой вежливый, принял меня очень ласково, сказал, что похлопочет сам, и просил быть ужо у них на бале. Только что полтора месяца женился, еще на уме всё праздники!

— А как ему фамилия?

— Зорин.

Дама крепко ухватилась за спинку стула, потом встала, закрыла лицо платком и пошла в прихожую отдавать приказания служанке.

— Вот как иногда можно ошибаться, — сказал Случайный, когда она возвратилась, — после того, что он сделал с нами на бале, я думал, что он самый дурной человек. Увидя его сегодня, я полагал, что он по крайней мере покосится на меня, — ничего не бывало. Он так хорошо обошелся со мной, как нельзя лучше. Я надеюсь, что место, о котором я его просил, останется за нами.

— Ну, дай бог.

— А вот что ужо будет; на балу он обещал мне что-то решительное.

Бал. Свет и благовоние разлиты в приемных комнатах князя Н. Комнаты убраны великолепно. Множество восхитительных ножек, легких и маленьких, как мизинец Амура, мелькают по паркету, который, кажется, горит стыдливым румянцем, блещет светлой улыбкой удовольствия, созерцая дивные формы красавиц. Ничто не может победить владычества этих очаровательниц; самый стеарин меркнет и бледнеет пред блистательною их красотою. Только пожилые их спутницы мешают вообразить их существами нездешнего мира.

Я люблю видеть на могиле розу, но не люблю видеть старухи подле молодой девушки; это не дает мне увлечься ее красотою, переселить ее на седьмое небо, сделать волшебною, вечно цветущею феей и унестись за ней далеко-далеко, в очаровательную область мечты, залететь туда, где с безумием граничит разуменье. Иногда засмотришься на красавицу: душа под волшебным смычком мечты настроится к возвышенным впечатлениям; воображение возьмет на ней несколько мощных аккордов, в них, кажется, откликается само небо; вот оно раскрыло свои объятия; вот мы летим в его дивные чертоги: вдруг взор мой нечаянно падает на спутницу моей феи; очарование исчезает, я опять на земле, я снова прах, мечта моя переносит меня в будущее — я вижу двух старух, двух земных женщин и почти готов открыть табакерку и попотчевать мою красавицу.

Бал князя Н. был такой, какими обыкновенно должны быть балы знатных бар. Хозяин, настоящий русский вельможа, не жалел денег. Всё шло как нельзя лучше, видно было, что в этом доме бал — дело очень обыкновенное. Лакеи не суетились без толку, не роня друг друга, не обливали гостей чаем или оршадом, не подходили беспрестанно к хозяйке или хозяину, для того чтоб, с таинственным видом нагнувшись к их уху, спросить шепотом о каком-нибудь вздоре; сам хозяин не выбегал ни разу отдавать приказания. Гостей было множество. Молодые люди танцевали, пожилые играли в карты или смотрели на танцующих, между последними был и наш Случайный.

Он с нетерпением ждал конца кадрили, в которой участвовал Зорин. Ему хотелось переговорить с ним о деле, узнать что-нибудь решительное.

Кадриль кончилась. Зорин прошел с своей дамой мимо Случайного, отвел ее на место и подошел к нему.

— Весело ли вашему превосходительству? — сказал он насмешливо.

Случайный не заметил насмешки и был восхищен вежливостью Зорина.

— Я за честь себе поставляю быть на таком прекрасном бале.

— Помнится, мы только один раз встретились на бале, вы, верно, балов не любите?

— Мне, старику, признаться, уж и не до балов.

К Зорину подошел какой-то молодой человек в прическе ионического ордера и насильно оттащил его от Случайного.

— Пойдем, mon cher,[3] я покажу тебе чудо!

— Здравствуйте, почтеннейший! Скажите, пожалуйста, давно ли вы знакомы с Зориным, — сказал Случайному маленький человечек на высоких каблуках, подойдя к нему и схватив его за руку.

— Несколько месяцев тому назад я встретился с ним на одном бале, потом он был у меня по одному делу, потом я был у него…

— И так вы познакомились? Как он с вами ласков! вы — счастливец; теперь этот человек в ходу, он может многое сделать для нашего брата; он правая рука князя, а князь, вы знаете?..

— Скажите, пожалуйста, как он подбился к князю; как ему удалось жениться на его родственнице? он человек бедный, несколько времени тому назад он искал моей протекции, просился в мою канцелярию, когда я служил у графа.

— Эх, почтеннейший! вы еще всего не знаете, дело щекотливое. Между нами будь сказано, родственница-то князя, говорят, его родная дочь, грех его холостой жизни… понимаете?.. притом же она и не красавица… а товар, пословица говорит, лицом продают! Зорин, говорят, пришел просить у князя места; слово за слово — они и посблизились. Ну а остальное через экзекутора. Понимаете? Зорин дворянин, кончил курс в университете, был ужо шесть лет на службе в Москве, малый не то чтобы глупый — чего ж больше. Небогат! да с таким родственником не надо иметь четырехэтажного дома в Петербурге. Станет служить, пойдут чины, награды, повышения — для князя всё сделают!..

Маленький человек взял Случайного под руку и начал водить его по комнате, толкуя о всемогуществе протекции. «Да, да, протекция вещь важная, я только на нее надеюсь теперь!» — думал Случайный…