— Фернандо!

— Сорильо!

Фернандо не вовсе задохся в шкафе, а только лишился чувств от недостатка воздуха. Когда дверь шкафа была отворена, он понемногу начал приходить в себя и наконец опамятовался. Обессиленный душным заключением, он с большим трудом вышел из шкафа, упал в кресло и заснул. Так объяснил он своему другу причину их странной встречи; в заключение он прибавил:

— Сестра твоя невинна. Она не хотела меня видеть… Я против воли ее прокрался сюда… Если ты видишь в моем поступке оскорбление ее чести, то должен иметь дело со мной.

— Она тебя любит? — спросил Сорильо, взяв его за руку.

— Да.

— Я знал! что же она сказала тебе, Фернандо?

— Она сказала, что мы соединимся — там! — Фернандо указал на небо.

— Бедная страдалица! Она всё еще надеется на свою твердость!

— Уговори ее, Сорильо, обвенчаться со мною тайно…

— А дедушка?

— Он благословит нас, когда уже всё будет кончено.

— Скорей проклянет. Ты не знаешь его характера… Он ужасен, Фернандо… Я испытываю на себе, как он ужасен!

Сорильо подал руку своему другу, и они отправились в комнаты молодого гранда.

— Где же она? — спросил Сорильо, проходя гардеробную.

— Я не понимаю, о ком вы говорите, — отвечала Ханэта.

«Странно!» — подумал Сорильо.

— Дон Фернандо! — воскликнула камеристка, увидя его товарища. — Теперь я просто ничего тут не понимаю!

Гранд Нуньез де лос Варрадос проснулся и позвал слугу. Лопес вошел бледный, испуганный. Смущение его не укрылось от старого гранда.

— Что с тобой, Лопес? — спросил он, вставая с постели.

— Ничего, vuestra grandezza, ничего.

— Руки твои дрожат, ты потупил глаза… ты что-нибудь скрываешь от меня, Лопес! Говори, что ты скрываешь от меня?

Старый слуга медлил. Гранд вспыхнул.

— Ты дурной слуга, Лопес; у тебя есть тайны от господина! Говори!

Лопес силился что-то сказать, но не мог…

— Разве что-нибудь дурное случилось? А! Так, Лопес, так?

— Успокойтесь! — прошептал слуга. — Ничего не случилось, ничего…

— Ничего, Лопес? Так ли делают верные слуги? Ты предаешь меня! Ты меня обманываешь!

— Я сорок лет служу вам, vuestra grandezza. Я никогда не лгал…

— А теперь? теперь ты собираешься лгать… Я вижу, Лопес, ты собираешься лгать!

— Нам угрожает опасность, — проговорил слуга, запинаясь на каждой, слове.

— Опасность! Говори же, Лопес, говори — какая? Ты боишься испугать меня. Не бойся! Ты знаешь, что я не робок. Ты всегда был со мной, ты видел, как я переносил самые чувствительные потери! У меня железное хладнокровие, Лопес, железное. Говори, я твердо выслушаю самую ужасную весть!

И между тем старый гранд дрожал от волнения, ожидая со страхом и нетерпением ответа своего верного слуги.

— Vuestra grandezza! — отвечал наконец слуга, собравшись с духом. — В гербе вашем, который прибит на дверях вашего дома, — воткнут кинжал!

— Кинжал! — повторил с ужасом гранд. — Кто хочет мстить мне? За что?

— Мой приятель, сосед Пио, сказывал мне, что кинжал воткнут сегодня рано, очень рано каким-то высоким мужчиной, в простом платье.

— Кто же он? Чего он от меня хочет? Я не обижал никого, никого.

Между тем слуга вышел и через минуту возвратился с кинжалом.

— Фиорелло! — вскричал гранд, прочитав надпись, вырезанную на кинжале. — Кто такой этот Фиорелло? Я не знаю никакого Фиорелло. Кто из нас имел с ним дело?.. Кто мог нанесть ему обиду, за которую он жаждет крови!

Дверь отворилась; вошел дон Сорильо.

— А, Сорильо, Сорильо! — закричал старый гранд, вздрогнув от нечаянного соображения. — Ты знаешь Фиорелло, Сорильо?

Молодой гранд побледнел.

— Что за странный вопрос? — сказал он, стараясь преодолеть свое смущение.

— Ты знаешь его, Сорильо! ты его знаешь! Что ты сделал ему?

— Я не понимаю вас, дедушка.

— Ты лжешь, Сорильо! Ты хочешь обмануть меня! Ложь — орудие низких рабов. Стыдно лгать потомку Варрадосов! Ты знаешь Фиорелло. Что ты ему сделал? За что он хочет мстить тебе, за что он хочет отнять у меня наследника моего имени?

— Но он не знает меня, дедушка.

— Не знает! Смотри, Сорильо, смотри! — перебил старик, показывая внуку кинжал. — Он знает того, кому хотел напомнить о себе этим кинжалом! Он был в гербе нашем вестником мести, Сорильо!

— Мне изменили! — прошептал про себя молодой гранд.

— Признайся же, Сорильо, признайся! Ты знал Фиорелло? Ты обидел его?

— Дедушка, — отвечал внук, — я не знаю Фиорелло, но я точно нанес ему обиду, за которую он вправе искать моей смерти…

Морщинистое лицо старого гранда сделалось ужасно. Он едва не упал; слуга подскочил и подвинул ему кресло.

— Что ж ты думаешь делать? — спросил старик слабым голосом.

— Драться! — отвечал молодой гранд решительно. Старый гранд вскочил.

— Драться! — воскликнул он. — Потомок Варрадосов будет драться с плебеем! И плебей убьет его, как равного себе; плебей прервет род Варрадосов; плебей одним ударом кинжала кончит древнейшую в мире фамилию! Нет, скорей он кончит жизнь в тюрьме, на плахе! Я увижусь с министром… я поеду к королю…

— Где честь Варрадосов? Где любовь к правде, которою они знамениты? — возразил молодой гранд, устремив на деда укорительный взгляд.

— Ты прав, Сорильо, я забылся… Он невинен… Но что же делать? Он убьет тебя, Сорильо; он подстережет и убьет тебя!

— Нельзя ли помириться с ним, vuestra granclezza; дайте ему денег, — почтительно заметил, слуга.

— В самом деле! — воскликнул старый гранд с радостью. — Если ты обидел его, Сорильо, заплати ему, заплати, сколько он хочет!

— Дедушка, — отвечал Сорильо, — обида не такого рода, чтоб ее можно было загладить золотом; он не такой человек, чтоб согласился за золото носить вечное пятно на своей чести.

— Ты оскорбил честь его, Сорильо, — печально сказал старик, — я от тебя не ждал такого поступка. Он вправе убить тебя, и он, верно, не пропустит случая… Тебе нельзя показаться на улице. Каждая минута твоего отсутствия будет для меня пыткою. Что же нам делать? Говори, чем можно загладить вину твою?

— Я погубил сестру его, дедушка…

— Ты обольстил невинную девушку! Сорильо, Сорильо! Поступок твой недостоин честного человека!

— Простите, я люблю ее. Я должен жениться на ней, чтоб загладить свое преступление, смирить справедливый гнев брата…

Старый гранд с бешенством топнул ногою.

— Жениться! Понимаешь ли ты, негодяй, что значит жениться наследнику имени Варрадосов! Этот великий шаг предки твои совершали торжественно, с разрешения королей, которые сами присутствовали на их брачных пиршествах. Он прибавлял новый блеск к венцу их; он был эпохой; об нем говорили во всей стране. Пятьдесят лет прошло, но я еще и теперь с гордостью припоминаю день моей свадьбы… Весь город толпился у нашего дома; сама королева убирала к венцу невесту мою, первейшие лица в государстве провожали нас к брачному алтарю; сам король держал венец над головою будущей супруги гранда Нуньеза де Варрадоса! И когда мы вышли из храма, меня, как какого-нибудь императора, народ приветствовал радостными криками и поздравлял и громко желал счастья и долгоденствия нашему роду! А ты с своей безродной невестой, ты должен закоулками города пробраться во храм, чтоб не встретить человеческого образа, ты должен спрятать лицо свое от народа, чтоб не возбудить его презрительных взглядов и толков оскорбительного недоумения! О Сорильо, Сорильо! И ты — единственная отрасль нашего дома! И на тебе лежит святая обязанность поддержать знаменитый род Варрадосов!

Старый гранд, обессиленный своей энергической выходкой, в изнеможении упал в кресло и зарыдал. Сорильо, тронутый его отчаянием, бросился в его объятия и произнес со слезами:

— Дедушка! простите меня! Что мне делать? Приказывайте! Я буду вам послушен во всем!

Прошло около месяца. Линора угасала, терзаемая разлукой и опасениями за жизнь своего любовника. Сердце рыбака ожесточилось еще более при виде мучений несчастной сестры. Он не переставал искать случая встретиться с виновником ее погибели и почти не жил дома, подстерегая его на улице. Но напрасны были его старания: дон Сорильо неотлучно был со своим старым дедом, который не переставал с ужасом думать о грозном мстителе и ни на минуту не отпускал от себя своего внука. Три недели прожил Сорильо, почти не показываясь на улицу; тяжело и больно было ему; неизвестность о судьбе Линоры мучила его душу. Несколько раз он пробовал уйти из дому, но старый гранд стерег его на каждом шагу. Наконец время начало охлаждать тревожные опасения, и все в доме стали смотреть хладнокровнее на роковой кинжал с надписью «Фиорелло». Сорильо осторожно вышел из комнаты заснувшего деда и был уже на дороге к жилищу рыбака.