— И ты ничего не знаешь об нем; не знаешь, зачем он идет в Рим?

— Нет; я боялась спрашивать. Несчастные обыкновенно не любят, когда их расспрашивают об их несчастиях, а мне так дорог покой его… Однако ж я догадываюсь, что значительная причина заставляет его торопиться. «Близко ли Рим?» — спрашивает он меня почти каждый день, с самого начала нашего путешествия.

— И ты не знаешь даже, как зовут его?

— Нет. «На что тебе знать имя, при звуке которого счастливцы содрогнутся за их счастие? Зови меня именем, которое дорого твоему сердцу», — сказал он, и я назвала его Фрицем, потому что так звали моего покойного брата, больше которого я никого не любила.

— Чем же вы живете?

— Он получил накануне отъезда в Рим довольно значительную сумму денег; еще у него было несколько дорогих вещей; платье его тоже было богато и нарядно. Он велел мне продать всё, и я купила ему скромную одежду, в которой он теперь.

— Фанни! Что ты так долго говоришь? Я слышу вечерний благовест. Рим недалеко; я узнал колокол церкви св. Петра; пойдем; мне хочется застать вечерню, чтоб принести благодарение богу за благополучное окончание нашего путешествия.

— Разве он был уже в Риме? — спросила Ангелика.

— Видно, что был, если слышал уже этот колокол; но он мне об этом ничего не говорил… Прощайте, синьора; он торопит меня.

— Ах, милая Фанни, мне так жалко его. Погоди немного, мне хочется еще порасспросить тебя: может быть, я могу вам быть полезна…

— Сейчас, Фриц! Еще одну минуту…

— Ради бога, — сказала Ангелика, — не говорил ли он тебе, зачем ему нужно быть в Риме?

— Нет, синьора. Вы так добры, что я не посмела бы скрыть от вас. Должно предполагать, что он кого-то ищет. Когда мы стали подходить к Риму, он сказал мне: «Фанни! я дам тебе два портрета, когда мы придем! в Риме живут два человека, с которых списаны эти портреты; когда ты увидишь мужчину и женщину, на них похожих, то скажи мне…»

В это время подъехал к ним молодой человек. Ангелика поспешила скрыть свое волнение и обратилась к своему спутнику.

— Я ожидал, что вы догоните меня, и проскучал целый час…

— Я засмотрелась на природу. Посмотрите, какие прекрасные виды!

— Да, правда; местоположение здесь очень хорошее. Однако ж пора кончить нашу прогулку.

— Приходите ко мне, когда будете в Риме: я постараюсь быть полезною несчастному слепцу. Спросите, где живет синьора Франческа, и вам всякий покажет, — сказала дама, поравнявшись с уходящей Фанни.

На другой день Фанни привела слепца в великолепные чертоги первой певицы Рима. Она уже ожидала его с каким-то тайным страхом и волнением.

Она употребила все старания, чтоб расположить в свою пользу недоверчивый ум слепца. Кроме сострадания, какое-то тайное чувство влекло ее к нему и побуждало сблизиться с ним, узнать его сердечные тайны.

— Не знаю, — сказал слепец, — чем я заслужил вашу благосклонность, но я не посмел пренебречь приглашения дамы и смело пришел к вам, потому что моя милая Фанни сказала мне, что вы ангел доброты…

— Не могу ли я быть чем полезна вам? Ваша судьба трогает мое сердце. Я сама несчастна, сама перенесла много горя…

— Благодарю судьбу, что я нашел сердце, которое может понять меня.

— Отчего лицо ваше так бледно и встревоженно, брови мрачно нахмурены, лоб сморщен прежде времени?

— Ах, синьора, долго бы было рассказывать мои несчастия, и я не затем пришел, чтоб мучить ими сердце ваше, — я уверен, что сотая часть их может тронуть его; но если вы так добры, что вызываетесь помочь мне, то окажите услугу страдальцу, от которой, может быть, зависит последняя радость, которую вкусить дозволила ему судьба в этом мире…

— Что такое? Говорите, я пойму вас, я умею понимать несчастных…

— Вы бываете в лучшем обществе Рима, участвуете во всех его празднествах и потому имеете много знакомства. В одном с вами кругу, если не ошибаюсь, находятся два человека, которых я ищу и которых найти мне необходимо.

— Но как узнать их?

— Вот два портрета, которые вам помогут, благородная синьора. Взгляните, вы, верно, уже знакомы с теми, чьи они?

— Где вы взяли эти портреты? О, говорите, говорите! — воскликнула она с изумлением.

— Они — моя собственность.

— Знаете ли вы тех, с кого они списаны?

— О, как не знать: один из них — портрет моей жены, другой — портрет моего прежнего друга.

Ангелика пронзительно вскрикнула и едва не упала. Потом она пристально взглянула на слепца.

— Говорите громче, синьора: я не слышу.

— Ступайте, ступайте скорее отсюда! Благодарите судьбу за ваше несчастное состояние, которое обезоруживает меня! Ступайте вон, или я прикажу вас вывести!

— Что вы говорите? Мне послышалось, что и вы переменили сострадание на гнев к человеку, которого все невинно преследуют…

— Невинно?

— Друг предал меня, жена, которую я любил больше жизни моей, отплатила мне изменой за самую постоянную верность.

— Верность?

— Что с вами? — спросил слепец, начинавший замечать ее беспокойство.

— Боже мой, что открывается глазам моим! Но я должна всё узнать!.. Продолжайте; ваш рассказ испугал меня: я не могу равнодушно слушать несчастных; но я буду хладнокровнее, — прибавила она громче и с нетерпением ожидала ответа.

— Горе научило меня быть осторожным, но ваше участие побеждает мою опытность. Слушайте, я вам всё скажу, и сознайтесь потом, что я говорил правду, когда называл себя обиженным судьбой и людьми.

— О, говорите, говорите!

— И я был счастлив; и я имел право на радость жизни и внимание света; и, не утаю, я пользовался ими. На двадцать пятом году, богатый, всеми уважаемый, я остался совершенно свободен в своих действиях и вскоре женился на молодой, прекрасной женщине, с которой наслаждался совершенным счастием. Через несколько времени одно обстоятельство разлучило меня с женою. В это время человек, которого я с детства называл своим другом, в котором был уверен, как в самом себе, влюбился в мою жену, и она, которая, казалось, так любила меня, забыла клятвы, — сделалась любовницею его и скрылась с ним из моего дома.

— Но не подали ли ей к тому повода ваши собственные поступки?

— Мои поступки! О, клянусь, что кроме ее я не любил никого!

— Боже мой! Но не было ли каких подозрений?

— Подозрений! Но какие подозрения могли падать на того, кто невинен?

— Вы не имели ни с кем связи, переписки? — воскликнула Ангелика с сильным волнением.

— Нет. Единственное, ничтожное подозрение, которое могло несколько вооружить против меня жену, было любовное письмо, от женщины вовсе мне неизвестной, подкинутое ко мне коварным другом…

Судорожно пошатнулась Ангелика и почти без памяти упала на диван. Несколько минут была она в таком положении…

— Я думаю, что она его видела, и это несколько ускорило ее решимость, — продолжал слепец. Но Ангелика ничего не слышала.

— Чем вы докажете, что письмо было подложное? — спросила она после долгого молчания, всё еще сомневаясь в страшной истине и стараясь отдалить совершенную уверенность…

— В день бегства жены, не зная ничего о вероломстве друга, я пошел в дом его оплакать с ним вместе мою потерю. Не застав его, я вошел отдохнуть в кабинет и увидел на столе незапечатанное письмо, наскоро писанное его рукою. Так как между нами не было тайн, то я решился прочесть его. Это была черновая того самого женского письма, которое я нашел после на моем письменном столе… Я взял ее и до сей поры храню как доказательство вероломства друга…

— Где, где она? — воскликнула Ангелика, вскакивая и подбегая к слепцу.

Слепец достал из бумажника письмо и подал его Ангелике…

— Это оно! это рука барона! — с ужасом воскликнула Ангелика, пробегая письмо. И вдруг глаза ее помутились, голова страшно потряслась, из груди вылетел пронзительный крик, и она без чувств упала на кресла…

Несколько раз дрожащий голос и необыкновенная живость, с какою слушала Ангелика рассказ, изумляли слепца; но он приписывал это излишней чувствительности ее сердца. Теперь это несколько его встревожило…