Будете знать птички, что такое разрывные пули.

Расстояние между нами сокращается и соло моего карабина дополняется сухим стрекотом Калашникова и частым тарахтением Узи. Желтым дождем сыплются в пепельную пыль гильзы, создавая причудливые узоры. В такт гильзам сыплются и пернатые. Жаль, что не так часто.

Птички не ожидали такого отпора и теперь отворачивают в сторону, чтобы перегруппироваться и начать новую атаку.

На весь маневр у противника уходит немного времени, и вот на нас снова несутся на бреющем три изрядно поредевших клина, каждый десятка по три – четыре особей. И снова мы приветствуем бравых пилотов свинцовыми аплодисментами. На этот раз они настроены более решительно и не уклоняются, даже наткнувшись на плотный огонь.

В прицел вижу, как у пернатых напрягаются трубчатые отростки у оснований крыльев. Что бы это могло быть?

– Ложись! – вырывается из меня вопль вслед за вспыхнувшей в голове догадкой.

Мой крик оказывается очень своевременным. Стоило мне уткнуть нос в пыль, как в то место где еще секунду назад была моя голова, ударяется желтая дымящаяся струя и оставляет в камне глубокую борозду. Поднимаю голову и сразу же кривлюсь от режущего обоняние запаха.

Несколько капель попало на приклад карабина, и теперь я с ужасом смотрю сквозь него на лежащие на земле гильзы.

Дуршлаг какой-то, а не приклад! Хорошо хоть не на голову! Замечательная вентиляция для остатков мозгов получилась бы.

На всякий случай ощупываю себя руками. Вроде все целое.

– Ты как? – высовывается из-за соседнего укрытия Шурик.

– Вот! – обижено показываю ему продырявленный приклад.

Шурик сочустливо машет головой.

– Что ты там насчет гадить на голову говорил? – интересуюсь у Артема. Он сидит, печально взирая на расплавленный каблук ботинка.

– Засранцы! – пылая благородным негодованием, орет Артем вслед клиньям. – Хоть бы уже дерьмом гадили! Так нет! Оригиналы хреновы! Что же они жрут, если потом кислотой дрыщут!

Противник пошел на разворот, готовясь к новой атаке.

Если так и дальше пойдет, то после очередной атаки мы превратимся в отличнейший набор шумовок.

Разворачиваемся на сто восемьдесят градусов и вновь открываем огонь по приближающемуся противнику.

– Надо чего-нибудь придумать! – на мгновение оторвавшись от оружия кричит Артем, стараясь заглушить Калашников. – Нас на долго не хватит!

Утвердительно машу головой и отправляю на тот свет еще одно существо. Удачный выстрел. Вместо пернатого получился замечательный набор запчастей. Отдельно летит голова, отдельно кое-какая часть туловища, а обтрепанные крылья не спеша планируют вслед.

Придумать чего-нибудь это конечно замечательная идея… Только вот чего? На переговоры противник вряд ли пойдет. Подкупить тоже нечем. Неужели вот так и придется сдохнуть под потоком фекалий какой-то породы летающих ящеров? Вот тебе и спасители мира! Вот тебе и герои!

Пернатые уже почти рядом. В ушах уже звенит от их противного кряканья.

– Утки блин нашлись! Петухи бритые эпилятором! Смесь дельтаплана, пингвина и бочки с кислотой! – сердито звучит в наушниках Артем. Он забыл выключить микрофон, и теперь мы вынуждены выслушивать его комментарии. – На тебе! Получай срань пернатая!

Готовлюсь в последний момент сделать резкий бросок в сторону и уйти от прожигающих даже камень струй. Краем глаза замечаю плывущее по красному небу очень даже безобидное облачко. Такое себе самое обычное перистое облачко. В земном небе таких облачков сотни и никто не обращает на них внимания. Но то на Земле… А здесь оно кажется совершенно неуместным. Как и противник, облачко стремиться к нам. Неужели еще какая-то дрянь нас сверху поливать будет.

Внутри все сжалось от дурного предчувствия. Ох, не судьба мне провести с Викой ассимиляцию народов! Не судьба!

Еще мгновение и противник будет над нами.

Резким движением бросаю карабин в одну сторону, а сам откатываюсь на несколько метров в другую. Не уверен, что этот дешевый трюк сработает, но выбора у меня все равно нет. Зачем-то крепко зажмуриваю глаза.

Над головой раздается звучный хлопок и сквозь закрытые веки в глаза врывается яркий свет. Где-то рядом раздается протяжный крик боли. Кажется это Шурик.

Все тело наливается свинцом и прилипает к земле под собственным весом. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Знаю, что необходимо встать и открыть огонь вслед противнику, но тело отказывается подчиняться. В общем, лежу, изображая бревно, а заодно и замечательную мишень для дерьмометания.

И откуда взялся такой яркий свет? До сих пор глаза режет. Как будто сработала гигантская фотовспышка.

Спустя несколько секунд тяжесть исчезает сама по себе. Почувствовав возможность двигаться, вскакиваю на ноги и рывком выхватываю из подмышечной кобуры пистолет. Моргая, еще не освоившимися после вспышки глазами, ищу противника.

В небе никого кроме величаво удаляющегося облачка. Его размытый силуэт уже еле виден на красном фоне.

За спиной раздается сдавленный стон.

Резко оборачиваюсь и вскидываю оружие. Артем лежит вниз лицом, не подавая признаков жизни, а Шурик сидит, покачиваясь из стороны, в сторону зажав руками глаза. Лицо перекошено гримасой боли.

– Шур! Что с тобой? – бросаюсь к нему. Судя по тому, что Артем не шевелится, я сейчас больше нужен Шурику.

– Глаза! – стонет он. – Вспышка! Кажется, ослеп!

Преодолевая его сопротивление, отрываю ладони от глаз. Пальцами открываю веки и сразу же отпускаю.

– Что там? – морщится он.

– Ничего страшного! До свадьбы заживет! – утешаю, стараясь придать голосу уверенность. Ну не могу же я ему сказать, что у него полностью покраснели белки, а зрачки вообще невозможно различить под кровавым пятном в центре глаза.

Помогаю ему лечь. Срываю с себя куртку и, скомкав ее, делаю импровизированную подушку.

– А Артем где? – беспокойно вертит головой он. – Почему я его не слышу?

Удивительно, но не смотря на увечье он думает о друге. В этот момент мне почему-то это кажется верхом героизма. Не думаю, что на его месте вел себя так же.

– Он в сторону отошел. Поэтому и не слышишь, – вру, глядя на спину Артема, лежащего в нескольких шагах от меня в неестественной позе. Обычно именно так в фильмах выглядят трупы солдат на поле боя.

– Не лги! – поворачивает он лицо, перекошенное страданием в мою сторону. – Ты никогда врать толком не умел… Моим глазам хана! Это точно! Артему, судя по твоему тону тоже… Так?

– Наверное, – очень тихо выдавливаю из себя. – Сейчас посмотрю что с ним. Ты главное лежи не двигайся. И руками глаза не трогай, а то вдруг заразу какую занесешь. – Я прекрасно понимаю, что говорю глупости… Но ведь надо что-то говорить или делать. Как-то бороться с навалившимся отчаянием.

Дрожащими руками переворачиваю Артема лицом вверх. Его глаза закрыты, лицо напоминает гипсовую маску, символизирующую воплощение боли. Дыхания вроде нет.

– Нет! Не может этого быть! – как молитву несколько раз повторяю я.

Пытаюсь непослушными пальцами нащупать пульс. После нескольких неудачных попыток мне наконец повезло. Что-то слабенько дернулось под моим пальцем.

– Живой! – выдохнул я. – Шурик, он живой!

На лице Шурика сквозь гримасу страданий проявилась слабая улыбка. Он повернул голову в нашу сторону и, кажется, слушает каждое мое движение. Я стараюсь без надобности не смотреть на него. Лицо ослепшего друга вызывает во мне ужас. И вообще я себя чувствую на грани нервного срыва. Оказаться в чужом, исключительно враждебном мире имея на руках двух беспомощных калек… Я даже не знаю, что делать дальше… Куда идти? Как им помочь? Чем?

Наверное, от растерянности появляется желание все бросить и бежать подальше отсюда. От этих злобных тварей. От этого проклятого мира переполненного ненавистью и насилием. От требующих моей защиты беспомощных друзей. Я не хочу больше видеть кровь! Я хочу обратно домой! Хочу пить пиво, сидя у телевизора. Хочу ходить на работу и с нетерпением ожидать зарплаты. Чтобы насилие было лишь на экране телевизора, который всегда можно выключить на самом страшном месте.