В какой-то момент, когда я оглянулся назад, мне почудилось, что далеко за нами следует машина с притушенными фарами. Я сказал об этом спутнику. Он долго вглядывался в зеркальце.

– Трусите, вот и мерещится! – презрительно обронил он и сплюнул. Несмотря на обычную грубость, сегодня Стэн явно старался избежать ссоры.

Наконец мы съехали с дороги и вышли из машины. Дождь к тому времени заметно утих и теперь мелкой моросью стоял в воздухе. Зато свистел ветер, сильнее громыхало, и в небе чаще полыхали молнии.

В одну из длительных вспышек я лучше рассмотрел местность. Мы находились на небольшой полянке, подступавшей к обрыву и огороженной по краям. Дна обрыва я не разглядел и уж по этому одному заключил, что он крут и глубок. Словно обухом по голове стукнуло – это здесь!

Я обернулся к Стэну.

– Где же «он»?

В темноте я не видел его лица, но почувствовал, как он нехорошо осклабился в ответе:

– Не беспокойтесь, здесь… – И он направился к багажнику.

Крышка поднялась, и при тусклом свете карманного фонаря я увидел на дне багажника скорченную человеческую фигуру. На голову лежавшего была накинута грязная наволочка, руки и ноги были скручены.

– Вот он, наш крестничек! – сострил Стэн и, достав из кармана нож, стал перерезать веревки. Из мешка донеслось слабое мычание.

Освободив свою жертву от пут, Стэн прорычал:

– А ну, поднимайся, сволочь!

Но лежавший едва пошевельнулся.

– Что ж, подсобим! – Стэн сильным рывком вытащил человека; тот хлопнулся всем телом в грязь.

Тогда Стэн обратился ко мне:

– Ну-ка, помоги! Тяжелый!

Мы поставили пленника на ноги и потащили его к обрыву. В голове у меня мутилось.

– Что вы предполагаете с ним сделать? – спросил я, стуча зубами, хотя отлично представлял себе, какова будет развязка. Стэн не отвечал. На краю обрыва мы остановились. Как сквозь сон я услышал голос моего «шефа»:

– Где твоя дубинка? Так, зайди сзади, и как только сниму мешок, хлопай его по башке! Понял?

Я стоял на месте, едва соображая.

– Чего стал, шевелись! – услышал я сдавленный окрик.

И вдруг смутное подозрение шевельнулось у меня.

– Вы уверены, что это «он»? – спросил я.

– Не разговаривай!

Но я уже пришел в себя.

– Я хочу его увидеть!

– Нечего смотреть!

Не слушая, я в мгновение ока подскочил к пленнику и, сдернув с его головы мешок, направил на него луч фонаря…

Хотя рот у него был залеплен пластырем, я сразу узнал Поля. Вид его был страшен: из-под глаз свисали мешки, лицо было раздуто и окровавлено. Во взгляде светилось безумие…

В тот же момент я услышал шум: Стэн, выхватив палицу, замахивался на свою жертву. Я толкнул Поля изо всех сил – и вовремя, – палица промелькнула мимо, слегка только задев плечо. Оставив Поля, я ринулся головой вниз на палача, он отступил и, поскользнувшись, рухнул наземь. Я бросился на упавшего. Некоторое время мы катались по траве, но долго это продолжаться не могло, и вот уж он сидел на мне, придавив меня коленом.

– Вот я тебя, гаденыш, вот я тебя!… – бормотал он, сжимая меня за горло. Я чувствовал, что задыхаюсь, глаза у меня выскочили из орбит, высунувшийся язык был плотно зажат между зубами… В остатках сознания мелькнуло: конец!

И тут произошло странное: что-то большое и темное – темнее, чем небо, – колыхнулось со стороны; я ощутил сильное сотрясение и затем, враз, свалилась с меня тяжесть и тиски отпустили. Захлебываясь струей воздуха, хлынувшего в легкие, я с трудом приподнялся и, опершись на руку, несколько секунд приходил в себя. И когда окончательно очнулся, услышал какую-то возню, хрип, удары. С трудом рассмотрел в темноте: кто-то стоял на коленях, а другой, скрючившись, держал его за горло. Но вот первый поднялся и обеими руками ударил другого снизу в подбородок. На момент они разошлись, затем опять сцепились и, словно сговорившись, попятились к обрыву.

Теперь я сообразил: один из них был мой спаситель! Эта мысль ожгла меня; собрав все силы, я поднялся и, выхватив из-за пояса палицу, шатаясь, пошел к борющимся – они теперь замерли у самой ограды, в последнем неподвижном усилии. В этой неподвижности было что-то зловещее.

Я был совсем близко к ним, когда тот, кто стоял спиной к обрыву, высвободил правую руку и ударил другого в живот; мне даже почудилось, что что-то блеснуло в темноте. Дальнейшее разыгралось с непостижимой быстротой: другой, приняв удар, отскочил и вдруг изо всех сил толкнул противника. Тот покачнулся, сделал шаг назад и очутился у самой ограды, покачнулся еще и… свет фонаря вырвал из темноты его лицо: в долю секунды я узнал Стэна!… Он медленно отклонялся назад, хватая руками воздух и страшно глазея… Еще момент, и он полетел вниз.

Я обернулся и увидел моего спасителя: это был Кестлер! Свистящим шепотом он спросил:

– Как ты? – И так как я продолжал изумленно смотреть на него, он прибавил: – Идем! Моя машина тут, неподалеку!

Мы подошли к Полю – он уже пришел в себя и сидел на мокрой траве – и помогли ему подняться. Затем втроем направились к автомобилю. Мне показалось, что Кестлер сутулится.

– Вам плохо? – спросил я.

Он отвечал нехотя:

– Ничего… – И плотнее затянул пояс плаща…

Когда мы переехали Вашингтонский мост, он

остановил машину.

– Здесь вам лучше будет выйти… возьмите такси… – ронял он. Теперь я заметил, что он бледен.

– Что с вами, Кестлер?

– Я же сказал… Устал… поеду домой… Прощай, Алекс! – И, когда мы вылезли из машины, он крикнул нам вслед: – И никому ни слова… И меня вы не видели, слышишь?

– Хорошо, Кестлер… – Обеспокоенный его лихорадочной торопливостью, я хотел было вернуться к нему, но машина рванулась, пересекла улицу и, свернув влево, помчалась вверх по Бродвею.

Мы с Полем остались стоять на месте. Еще по дороге я привел его в надлежащий вид: вытер кровь с лица, почистил костюм и заставил причесаться. Он успел рассказать, как попал в западню и как едва не задохнулся в багажнике.

Когда мы уселись в такси, я сказал:

– Вот что, Поль! Уезжайте отсюда, и подальше! Вы как-то упоминали, что у вас родственники в Кентукки?

– Да, родственники, – заторопился он, – я и сам об этом подумывал.

– Деньги у вас есть?

Он сконфуженно развел руками. Я достал бумажник и, отсчитав двести долларов, протянул ему.

– Здесь вам хватит на билет и на первое время. Он принялся благодарить, но я прервал его:

– Только не болтайте! Ни слова никому, понятно?

Минут через десять он вышел из машины – в двух кварталах от своего жилища. Была половина первого ночи.

На другой день, перед самым обедом, к нам на фабрику позвонили из полицейского участка.

– Мартын Кестлер – ваш служащий? – любезно осведомился лейтенант.

Сердце у меня упало. Тихо и чеканно, как автомат, я отвечал:

– Да, служащий.

– Он вам не родственник?

– Нет, но мы старые друзья.

Полицейский помедлил, а потом сказал:

– Он вчера покончил с собой!… Вы слышите меня?

С трудом ворочая языком, я выдавил:

– Слышу… Как это… произошло?

– Приезжайте, расскажем!

Меньше чем через час я сидел в полиции, слушая монотонное чтение протокола: такого-то числа, в двенадцать часов ночи, в больницу – имярек – приехал Мартын Кестлер, тяжело раненный ножом в живот. Прибывшая полиция успела выслушать его показания. По его словам, он был удручен неудачей в делах и, придя в состояние депрессии, решил покончить счеты с жизнью…

Закончив чтение, полицейский взглянул на меня.

– Искренне вам сочувствую! – сказал он, вероятно прочтя у меня на лице безысходную грусть.

– Где он сейчас?

Полицейский назвал морг, и я, ничего не соображая, молча повернулся и вышел.

Дни потянулись мучительно долгие. Ликвидационный период требовал большой изворотливости. Это было особенно важно в отношении наличного капитала. Сознавая себя ответственным за крушение, я старался спасти хоть крохи, чтобы выплатить увольняемым служащим месячное жалованье. К счастью, специалист-бухгалтер, совместно с адвокатской конторой, повел дело так ловко, что спасенных средств хватило с излишком.