– Ничего, Майк, как только дело разрастется, я предложу тебе пост вице-президента!

Хоть я и передал новость «под секретом», весть о моем уходе облетела за четверть часа весь отдел. Ко мне потянулись визитеры. Вид у них был таинственный и непроницаемый. Они подолгу что-то мычали и каверзно, обиняками, старались выудить у меня признание. Поначалу эта игра меня забавляла, потом надоела. Когда Джо, явно сконфуженный, что новость дошла до него не в первую очередь, вошел ко мне с таким видом, будто нес на себе бремя вселенной, я сказал:

– Это верно, Джо, я ухожу.

– Куда же вы?

– Заменю отца в нашем предприятии.

– И, конечно, того? – Он отсчитал пальцами воображаемые банкноты.

– Конечно, того!

Вообще, в эти дни я многому научился. Говорят, что друзья познаются в беде. Это верно, но только наполовину. Они познаются и в удаче, и даже полнее познаются, потому что тут-то и приоткрываются сложные тайники души. Зависть, ревность, опасения быть забытым – вот что может в корне подточить самую прочную связь, когда на долю счастливца выпадет неожиданный успех.

Я невольно задумался над этим, наблюдая поведение Майка. Он больше ко мне не забегал, как бывало, а при встречах здоровался с подчеркнутой любезностью, совсем неуместной в наших отношениях. Когда я зашел к нему, он поднялся с кресла и, театрально поклонившись, приветствовал меня:

– А, господин президент! Я не выдержал.

– Послушай, Майк, – сказал я, – не моя вина и не моя заслуга, что так получилось, понимаешь?! – И так как с лица у него все еще не сходила ироническая улыбка, я прибавил: – Ты будешь последний осел, если сию минуту не прекратишь эти обезьяньи штучки!

Майк застыл на месте, потом лицо его прояснилось, он беспомощно развел руками:

– Я думал, что ты… что ты сам теперь не захочешь! – растерянно залепетал он.

– Ничего не я, и… все остается по-старому, слышишь? – Я протянул ему руку…

Возможно, что я не преминул бы отметить в памяти и прочие интересные наблюдения, если бы меня тогда не занимало другое.

Дорис, наверное, уже знала о моем уходе, но внешне в поведении ее ничего не изменилось. Это равнодушие я переживал почти болезненно, оно заслонило собой все остальное: и болезнь отца, и мою дальнейшую карьеру, и мое участие в организации Брута. Когда он позвонил мне, чтобы сообщить о благополучном исходе второй акции, я выслушал его равнодушно, будто это меня вообще не касалось.

Вот уже дважды я заходил к Дорис, придумывая разные предлоги, но каждый раз уходил от нее обескураженный. ■

Дни стали плоскими, как листы бумаги: смотришь – как будто все как нужно, а повернешь ребром – и нет ничего.

«Что ж, – думал я, – может быть, и к лучшему; уйду и позабуду, вычеркну из памяти!» Но какой-то внутренний голос упорно нашептывал, что ничего не позабуду и не вычеркну.

Дня за четыре до моего ухода со службы Брут сообщил, что акция номер три назначена на завтра. Я удивился, потому что совещание состоялось всего лишь накануне. По-видимому, все удалось подготовить раньше, чем предполагалось.

– На этот раз вы участвуете! – сказал Брут и тут же указал время и место встречи.

Я принял назначение спокойно, оно не вызвало во мне ни любопытства, ни тревоги. Ничто сейчас не занимало меня; все мои помыслы и чувства были сосредоточены на одном – на предстоящей разлуке с Дорис. Я был настолько захвачен этим, что за весь последующий день едва ли вообще подумал о том, что предстоит мне вечером.

В половине одиннадцатого я сошел с сабвея на условленной станции. Кругом было пусто, и я сразу увидел Билла. Вместе мы поднялись на улицу и здесь стали поджидать Стэна. Он подъехал в крытом грузовичке и, подобрав нас, двинулся дальше. Минут через двадцать мы очутились в глухом и грязном районе города. Улицы здесь были безлюдны, дома уже погрузились в темноту. Только в нескольких окнах горел свет.

Вскоре мы остановились у большого старого дома. Стэн выключил мотор, открыл окно и с минуту прислушивался. Чувствовалось, что он не новичок в подобных делах.

– Все о'кей, – сказал он и вылез из кабины; мы увидели перед собой громадного верзилу – росту по крайней мере шесть с половиной футов, с широченными, как у боксера, плечами. Уличный фонарь был неподалеку, и я успел рассмотреть его лицо: низкий лоб, совершенно исковерканный нос и глубокий шрам, идущий от уха к подбородку. Глаза были маленькие и круглые, как у обезьяны. И телосложением он больше походил на гориллу – короткошеий, сутулый, на кривых пружинистых ногах – совсем как его описал Поль. Он оглядел нас и сказал:

– Ты пойдешь со мной! – это мне, а затем Биллу: – А ты сиди за рулем! В случае чего – отчаливай, а потом вали назад! Понятно? – И он подтолкнул Билла к машине.

Вдвоем мы вошли в здание. В вестибюле было темно. Стэн вынул продолговатый предмет и протянул мне.

– Это, – сказал он, – на всякий случай. Если придется, бей сильно, сверху или по затылку, а то лбы у этих сволочей как у буйволов!

Я кивнул и взял предмет, оказавшийся отрезом железной трубы, зашитым в тряпку. Мы стали подниматься по лестнице, пока не достигли четвертого этажа. Я шел сзади, чувствуя, что у меня подгибаются коленки и стучат зубы.

Подойдя к одной из дверей, Стэн дважды постучал, затем, подождав, стукнул еще. За дверью послышались шаги.

– Отойди в сторону… и спрячь трубу! – прошептал мой партнер так, что я отпрыгнул на три шага.

Дверь приоткрылась, и кто-то в щелку спросил Стэна, что ему нужно.

– Это ты, Элмер? – ответил тот вопросом и тут же, торопясь, прибавил: – Есть товар, по хорошей цене… – И вынул из кармана плоский сверток.

На какое-то время воцарилось молчание; тот, за дверью, колебался. Но вот дверь открылась, и Стэн исчез за ней. Замок щелкнул, затем сразу послышался глухой удар, какая-то возня, легкий вскрик, еще удар и еще крик, но уже послабее… Не успел я опомниться, как увидел в дверях Стэна, а рядом с ним другого человека, который стоял в довольно необычной позе, перекошенный в плечах, с бессильно поникшей головой.

Стэн шагнул через порог, его спутник проделал то же. В следующий момент я заметил, что левая рука человека перекинута за шею Стэна и крепко притянута вниз левой рукой того. Правой Стэн поддерживал свою жертву под мышку. Вот человек что-то промычал и с усилием поднял голову – я тотчас узнал Карсона.

– Двигайся! – скомандовал Стэн, и я послушно стал спускаться по лестнице, а он за мной, неся повисшего у него на шее человека. Легкое мычание не прекращалось.

Через минуту мы были на улице. Стэн поднял Карсона и, подойдя к машине, сбросил его на дно грузовика.

– Полезайте туда оба! – продолжал распоряжаться он. – Там веревки, скрутите ему руки за спиной, да покрепче!

Мы с Биллом едва успели залезть внутрь, когда машина тронулась. Билл засветил карманный фонарик и, найдя веревку, бросил мне.

– Вы вяжите, а я посвечу, – сказал он.

Я принялся за дело, но, хотя лежащий не оказывал сопротивления, у меня ничего не клеилось: руки дрожали, веревка спадала, да и вообще я плохо себе представлял, как это делается. К тому же, когда свет от фонаря упал на лицо пленника, я заметил, что правый его глаз полузакрыт, надбровная дуга выросла в огромную черную шишку, а из уха струится кровь. Мне стало дурно, и я выронил веревку. Тогда Билл передал мне фонарь.

– Помогите перевернуть его на живот! – сказал он.

Мы начали возиться над телом, но тело вдруг стало корчиться и подниматься на колени.

– Ударьте его! – вскрикнул Билл прерывающимся голосом. Я выхватил палицу, но опустить ее на голову Карсона не мог.

– Ударьте вы! – почти взмолился я и направил на Билла фонарь. Все, что я увидел, были широко открытые, полные ужаса глаза. А к этому времени жертва наша уже привстала на колени и, опершись на руки и мыча, раскачивала головой.

– Валите его! – взвизгнул Билл и бросился на Карсона. За ним бросился я. Мы без труда повалили его и кое-как связали. В это время машина остановилась. Еще через мгновение мы услышали голос шофера: