— Я все понимаю, Сабина. — неожиданно мягко произнес Булевский и присел рядом с ней. Она вздрогнула, но он даже не сделал попытки прикоснуться к ней.

— Я и не думал, что это будет для тебя проблемой. Проблема будет в другом — найти донора. Понимаешь, для этой операции следует произвести операцию в течении четырех часов после смерти донора. И необходимо, чтобы он полностью подходил под параметры твоего мужа.

Сабина вновь подняла на него глаза. Нахмурилась. Зачем он теперь пугает ее, если только что дал надежду?

— Мы ведь можем разослать по всем больницам запрос, как это обычно делается. А вдруг повезет. Или вы думаете, что шансов мало?

— А теперь послушай меня очень внимательно, девочка. Я не зря рассказал тебе об этом именно сегодня. Не хотел заранее давать тебе надежду. Я уже нашел донора.

— Как?

— Вернее, потенциального донора.

— Не понимаю, — она хлопала своими изумительными ресницами, действительно не понимая, что он имеет в виду.

— Есть один вариант, но…

— Что?

Булевский с тревогой взглянул на нее, словно оценивая, сможет ли она воспринять правильно его слова. Сабина ждала, выпрямившись, как ожидают приговора подсудимые, чья жизнь целиком и полностью зависит от мнения судьи.

— В реанимации неотложки давно уже лежит один молодой парень, в коме. Он находится в коме уже около года. Мозг его поврежден необратимо, он живет только за счет поддерживающих систем. Ты знаешь такие случаи — надежды на выздоровление никакой. Я выяснил — его показатели полностью подходят для твоего мужа, а ты ведь знаешь — у Алика редкая группа крови. Это парень мог бы стать для него идеальным донором.

— Вы сказали — мог бы стать…

— Да, мог бы. Потому что он ведь пока жив, чисто биологически жив, хотя уже и не человек в полном смысле этого слова. Твоему Алику необходимо сделать пересадку кожи и лица как можно скорее, иначе у него пойдут осложнения. Тянуть нельзя. А других доноров у нас пока нет. И неизвестно, когда появятся. Тебе известно, в каком состояние Алик — может не дожить до того времени.

Этот ее взгляд…. Булевский не дрогнул и не выдал ни единой своей мысли, но ее взгляд… Сабина смотрела на него и сквозь него. Жадно выискивала кончик от хитросплетенного узла его логики, но не находила.

— Что вы предлагаете? — тихо, приглушенно, даже как бы и не своим голосом спросила она. Неизвестно откуда взявшаяся хрипотца в голосе и стальной блеск в глазах сделал похожей на хищницу, готовящуюся к обороне своей семьи. Булевский вздрогнул. Раньше он не замечал в ней таких черточек.

— Мне и предлагать тут нечего. У тебя есть только один выход — найти донора для своего мужа. Отключить того парня в коме можно только с согласия родственников. Встреться с ними, уговори их на отключение. И тогда в течении четырех часов мы сможем произвести пересадку. Только в этом случае можно надеяться на успех. Только в этом случае я возьмусь за пересадку. Все остальные методы приведут лишь к временному облегчению в лучшем случае.

— То, что вы предлагаете… Вы же понимаете — я не смогу! Это же фактически убийство…

— Ты просила меня спасти твоего мужа. Привести его в порядок, вернуть к нормальной жизни. Выбирай. Мы можем ждать следующего случая и рисковать жизнью Алика и успехом операции, а можем… Выбор за тобой. Либо ты обрекаешь своего мужа на пожизненные страдания, а может даже и на смерть, либо облегчаешь участь того коматозника, мозг которого и так уже мертв.

Она молчала. Подошла к окну и смотрела куда-то вдаль, нахмурившись, закусив губу.

— Учти еще одно, — добавил Булевский, тарабаня пальцами по столу. — Тебе придется потом жить с человеком, который носит лицо коматозника. Вечное напоминание. Выдержишь?

Сабина обернулась к нему. Сгорбилась, словно от внезапно навалившегося груза. Посеревшее лицо ничего не выражало.

— Сколько у меня есть времени на обдумывание?

— Даже не знаю. Неделя, может две. Не торопись. Следи за состоянием Алика. От этого многое зависит.

Она машинально пригладила волосы, поправила документа на столе профессора, словно сомнамбула провела пальцем по стеклу книжного шкафа, потом, не оглядываясь и не попрощавшись, вышла из кабинета, слегка пошатываясь, аккуратно притворив за собой дверь. Булевский так же молча смотрел ей вслед. Сузив глаза, он потер кончик носа. Каждому когда-нибудь приходится платить по счетам.

Последующие дни Булевский наблюдал. Сабина так же проводила большую часть времени рядом с мужем. Разговаривала с ним подолгу, рассказывала о дочке, приносила фотографии, кормила его. Булевский строго настрого наказал ей не рассказывать о коматознике Алику.

— Твой муж все равно откажется от этой затеи. Ты можешь все испортить. Об этом должны знать только ты и я. Можешь рассказать ему о возможности пересадки, подготовить его к тому, что его ожидает. Но ничего не рассказывай о доноре.

— Но я ведь и сама еще ничего не решила… А если я так и не решусь, поселю в нем напрасную надежду, что тогда? Что я ему скажу потом?

— А если ты все же решишься? Тогда у нас не будет времени на уговоры и подготовку. Придется действовать очень быстро. Кстати, я попрошу тебя уже сейчас подписать бумаги на согласие о пересадке донорского лица. На всякий случай.

Сабина покорно кивала. Подписала все необходимые бумаги. Сделав из этого тайну, Булевский вынудил ее рассказывать о том, как продвигаются дела. Никому больше она не могла доверить свои размышления. Но и Булевскому она рассказывала лишь самую поверхностную часть, о действиях, о фактах, обо всем остальном можно было догадываться лишь по темным кругам под глазами, внезапно проявившимся мелким морщинкам вокруг глаз да по потухшим глазам.

Сабина разыскала родственников коматозника. В наличие у него имелась лишь мать, совершенно спившаяся женщина, плохо соображающая, чего от нее хочет Сабина. Да Сабина и сама еще не знала толком, чего она хочет. Совершенно ясно, что матери было глубоко наплевать на судьбу сына, она не навещала его в больнице, не интересовалась его судьбой, но старательно утирала слезу при упоминании о нем.

— Бедненький сыночек… А ведь кормилец был у меня, да, кормилец, отец-то давно испарился, вот сын и кормил, а теперь что? Все сама, все одна… — пожилая женщина с испещренным рытвинами лицом и взъерошенными волосами всхлипывала, утирая рукавом нос и выдыхая отвратительный перегар. — А вам-то какое до него дело? Небось, не из простого интересу притопали сюда.

Сабина представилась врачом-исследователем и выложила на стол гостинцы. С трудом сконцентрировавшись на разложенных пакетах женщина встрепенулась.

— А что вам надо? Если что расскажу — заплатите? Если заплатите, то на все согласна. Только денежки вперед!

Преодолевая отвращение, связанное еще и с подспудной истинной целью, Сабина нашла силы посетить женщину не один раз, выведать все о ее отношении к сыну, навестить самого коматозника, изучить его историю болезни. Шансы у парня были нулевые. Всем врачам, наблюдавшего его, было совершенно ясно, что парень уже мертв, но сил отключить его от поддерживающих систем ни у кого не находилось смелости. Да и по закону требовалось решение родни, а родне в виде матери было наплевать, но давить на нее никто не хотел. Сабина провела не один час, разглядывая лицо скорчившегося на кровати молодого человека, темноволосого симпатичного парня, невероятно худые руки и скрюченные пальцы рук которого выдавали, что парень это не просто спит, а постепенно деградирует, невероятно медленно умирает, даже не осознавая это.

— Так тебе тем более должно быть легко принять решение! — подбадривал ее Булевский. — Если матери не нужен этот сын в коме, то получается, что он никому не нужен. Тебе надо только легонько подтолкнуть мать к решению, и все.

— Не так это все просто. Когда смотришь на самого парня, то ведь видишь живое тело, он дышит, его сердце бьется, он жив, понимаете? Жив!

Сабина почти кричала, обхватив голову руками. Она превратилась в собственную тень. Казалось, что она держится только ради мужа и дочери.