Но Альбина уже сорвалась и не хотела больше ничьего общества на сегодняшний вечер. Тёма все испортил. Вернее, он просто лишний доказал то, о чем она всегда знала. Её лицо было её жизнью. Вместе с ним она ту жизнь потеряла. Новое лицо принесло другую жизнь, совсем другую, и пора уже к ней привыкать, а не дергаться по поводу любого несоответствия с прежними составляющими. Тёмин отсутствующий взгляд был хуже пощечины. Её хотелось побыть одной и никого не видеть. В который раз Альбина подумала, что лучше бы ей на самом деле отшибло память, насколько легче была бы жизнь!

— Я знаю, что тебе не понять меня. В чужую шкуру не влезешь, как ни старайся. Просто поверь мне на слово — мне лучше сейчас уехать домой одной.

Артем внимательно посмотрел ей в глаза и решил не спорить.

— Как знаешь, — пожал он плечами и посадил её в такси.

— Я позвоню.

Альбина хлопнула дверью машины и прикусила губу, чтобы не расплакаться. Таксист что-то говорил всю дорогу, пересказывал всякие сплетни, не обращая внимания, что его пассажирка абсолютно не реагирует на него. Войдя в квартиру, Альбина бросилась к своей старой сумочке, помня, что всегда носила с собой запас порошка. Это то, что ей сейчас поможет. Забыться, не видеть, не слышать. Она вытряхнула все из сумки, но порошка не было. Она яростно трясла сумочку, а потом швырнула её об стенку. Вслед за сумкой в стену полетели полусапожки, потом серьги, потом бутылка минералки, попавшая под руку. Бутылка разбилась и осколки разлетелись во все стороны, поранив ей руку. Капельки крови на запястье привели её в чувство. Что с ней? Она уже не может справится с собой без порошка? Как настоящая наркоманка. Нет, так больше нельзя. Надо научится справляться с проблемами без алкоголя и наркоты, иначе можно сойти с ума очень быстро. И так она балансирует на краю пропасти, а если позволит себе поскользнуться, то все закончится, как в старом сне. Отвратительно.

Как оказалось, у неё был серьезный изъян — катастрофически не хватало силы воли. Однажды один хиромант сказал ей, что у неё ярко выражена линия судьбы, и объяснил, что обладатели такой линии очень удачливы, им все легко дается, хотя они этого не замечают. Если их засунуть в шкуру тех, у кого этой линии нет, то они поймут, с каким трудом другие люди добиваются маломальского успеха. Потом он увидел еще что-то среди сплетений линий на ладони, нахмурился, но не сказал ей об этом. Обмолвился лишь, что судьба бросит ей вызов и даст шанс побороться за себя. Шанс этот она получила, но вот научится жить жизнью неудачников так и не смогла.

С маленьким Сашой Симоновым возникли некоторые проблемы. Мать ведь его была оформлена, как погибшая, да еще и как неопознанная. Даже для того, чтобы оформить ребенка на бабушку с дедушкой, придется поднимать на Катерину документы, заверять её личность в милиции и признать её официально мертвой, а это было чревато для Альбины.

— Тебе придется отказаться от её имени. Иначе мы не сможем Сашку оттуда вытащить.

Они сидели с Симоновым в его машине, после посещения юриста, который и разъяснил им всю ситуацию.

— Я не могу, Артем, — тихо сказала Альбина, не глядя ему в глаза. — Не могу.

— Чего ты так боишься?

— Много чего. Считай меня сумасшедшей, кем угодно, но пока я не могу этого сделать.

Артем молчал. Курил, отвернулся, смотрел в окно.

— Зачем ты вообще решила взять её имя? Что ты скрываешь? Я не понимаю тебя, я не понимаю, зачем человеку, нормальному человеку скрываться? Может, ты специально попросила Булевского сделать тебе пересадку?

— Ты с ума сошел. Я же тебе объясняла…

— Да , объясняла. Только вот я в это верю все меньше и меньше. Я знаю людей, которые лежат в отделении Булевского месяцами после ожога лица, и почему-то никто из них не получает то, что сделали тебе, новое лицо. Почему, может, объяснишь? Ты особенная, да? Или тебе приспичило приобрести новую внешность?

Альбина усмехнулась. Так вот что он думает… Не верит.

— Это ты про Дормич говоришь? С ожогами месяцами… Про неё?

— И про неё тоже, — сбавил тон Тёма. — Она ведь с тобой там находилась. Почему ей до сих пор ничем не помогли, а тебе пересадили лицо Лаврентьевой?

— Так ведь я в порядке. А она, насколько я знаю, в коме до сих пор. Какой смысл ей пересадку делать, если она, возможно, вообще не выживет?

— Да кто ты такая, чтобы так рассуждать?

Его лицо перекосилось от ярости. А может, от огорчения. Он схватил её за плечи, сдавил их, довольно ощутимо.

— Не смей говорить о возможной смерти тех, чья жизнь не твоего ума дело!

— Отпусти. Мне больно. Хочешь сказать, что жизнь Дормич твоего ума дело? Каким образом? Да ты даже не навестил её там ни разу, сам говорил.

Тёма как-то сразу сник. Опустил голову, хрустнул пальцами.

— К ней не пускают. Никого. Даже меня Булевский не пустил.

Альбина затаила дыхание. Значит, он ходил в больницу. Пытался увидеть её. Скрывал, скрывал своё отношение, а вот он — всплыло. И что он собирался сделать, когда пошел в больницу? Увидеть её? Поговорить? Что бы он сказал той Альбине, в бинтах, с потерянной надеждой на нормальную жизнь? Она представила себя на больничной койке. Нет, ни за что она бы не согласилась встретиться с ним там. Ни за что.

— Ладно, проехали. Не будем больше об этом. Вернемся к вопросу о Саше.

Он вздохнул, освобождаясь от тяжелых мыслей. Настроение было окончательно испорчено.

— У меня есть деньги, я могу дать взятку и оформить усыновление! — встрепенулась Альбина. — Просто усыновлю его и все.

— На чье имя? На имя Лаврентьевой? А если потом ты решишься вернуть свое имя, где окажется ребенок? Опять в дом малютки вернем, как вещь? Ты понимаешь, что предлагаешь? Или не думаешь совсем?

Альбина в упор посмотрела на него. Тёма был похож на рассерженного быка, намеревавшегося добиться своего. Мягкий и деликатный Симонов готов был буквально растерзать её ради этого ребенка.

— Не дави на меня, Артем.

— Да мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоих игр с судьбой! — он стукнул кулаком по рулю, от чего раздался протяжный сигнал. — Меня волнует этот пацан, понимаешь? Он мне не чужой, я причастен к его судьбе! Ты же сама подняла все эту историю! Ты сказала, что сделаешь для него все, как можно лучше. И что теперь? Теперь мы должны опять бросить его там? Это…это настоящее предательство!

У Альбины задрожали губы. Прикрыв рот ладонью, она судорожно открыла дверь и вышла из машины. Отойдя несколько шагов, она передумала и вернулась.

— А я и не говорю, что я оставлю его там! Ты ничего не понимаешь, вот и не лезь со своими нравоучениями! Если бы все легко решалось, я бы уже давно решила. Я и так делаю все, что могу! И я его оттуда вытащу!

— Сколько тебе надо времени?

— Ты еще и сроки мне будешь указывать???

— Если ты этого не сделаешь, это сделаю я.

— И как же, интересно? Скажешь, что ты отец? Чем докажешь?

— Нет. Скажу, что нашлись родители погибшей матери и сделаю за тебя то, что обязана сделать ты. Вернуть ребенку имя и семью.

— А как же…

— Извини, но если мне придется выбирать между твоими тайнами и жизнью Сашки…

— Дай мне месяц.

— Много. Он растет, ему необходимо нормальное питание, развитие. В его возрасте важен каждый день. Тем более…

— Что?

— Я заезжал сегодня утром к нему. Он болеет. Лекарства все прочее я привез, но его пора оттуда забирать.

— Хорошо. Две недели.

Он ничего не ответил и уставился на руль, перебирая пальцами по чехлу. Как будто заключил сделку на интересующий его предмет, а подписывающий договор был ему вовсе неинтересен.

Всем есть дело друг до друга, только никому нет дела до меня, с горечью подумала Альбина, отдаляясь быстрыми шагами от машины Симонова, который, нахмурившись, смотрел ей в след. Я хирург, думал он. Я не могу ждать, я режу по живому, когда надо спасать человека.