Этими десятью заповедями, однако, дело не ограничивалось. Кроме них на монаха возлагалось около 250 запретительных обетов и почти 3 тыс. более мелких и конкретных запретов, ограничений, обязательств [1021, ч. 2, 187]. Эти обеты и запреты строго регламентировали жизнь монаха, опутывали его сетью фиксированных норм и условностей. Понятно, что точное соблюдение всех их было немалой нагрузкой для психики и эмоций человека. Нередко случались нарушения обетов, тот или иной монах «грешил». С целью очищения от грехов дважды в месяц, в новолуние и полнолуние, созывались специальные собрания монахов, посвященные всеобщим взаимным исповедям и покаяниям. В зависимости от тяжести греха и проступка предусматривалось и соответствующее наказание: одни грехи отпускались сравнительно

легко, другие требовали серьезного покаяния, третьи — сурового наказания. Наиболее тяжкие провинности могли повлечь за собой даже изгнание из сангхи.

С распространением монастырских общин появились и женские сангхи. Женские монастыри во многом напоминали мужские. Однако они не были самостоятельными организациями: все главные церемонии, в том числе обряды приема в сангху, исповеди и проповеди совершались специально назначенными для этого монахами из ближайшей мужской сангхи. Разумеется, визиты монахов в женские монастыри были строжайшим образом регламентированы: монахам категорически воспрещалось переступать порог жилища (кельи) монахини. Немногочисленные и довольно редкие женские монастыри, в отличие от мужских, не располагались в отдаленных уединенных местах, а находились обычно поблизости от поселений.

Внутренняя жизнь каждого монастыря строилась на основе тщательно разработанных регламентаций [782]. Послушники и младшие монахи должны были подчиняться старшим и прислуживать им. Из старших и наиболее уважаемых членов сангхи избирались, пожизненно, настоятели, возглавлявшие общину. Кроме настоятеля выбирали и некоторых других руководителей, в том числе заведующего хозяйством, казначея, который обычно становился со временем преемником настоятеля.

День монахов начинался и заканчивался молитвами. Утром, до полудня, они выходили за милостыней, готовили пищу и ели. В порядке дежурства исполняли несложные хозяйственные обязанности: приготовление пищи, уборка стола,

помещений, двора и т. п. Остальную часть дня и особенно все вечера монахи посвящали благочестивым размышлениям и беседам, изучению и переписке сутр, подготовке себя к спасению. И несмотря на аскетический образ жизни и отказ от всего мирского, в том числе от хороших одежд, одним из важнейших правил монахов была опрятность. Пусть платье старо и сшито из лохмотьев — оно должно быть всегда чисто. Монахи всегда уделяли много внимания чистоте тела, одежды, жилища.

Еще до начала нашей эры весь кодекс жизни буддийской монашеской сангхи был в самых основных своих чертах зафиксирован в «Винаяпитаке» («Корзина устава») —древнейшей части буддийской «Трипитаки» [853], складывавшейся примерно в III—I вв. до н. э. и касавшейся главным образом принципов построения сангхи и правил поведения монахов [782]. Кроме нее в состав «Трипитаки» входила написанная несколько позже «Сутрапитака» («Корзина сутр»), включавшая пять сборников, излагавших суть буддийской доктрины в форме притч и бесед, и «Абидхармапитака» («Корзина объяснений закона»), содержавшая религиозно-философские тексты. Каждая из трех частей «Трипитаки» содержит книги и сборники фактически самостоятельного значения. В их числе — «Дхаммапада», сборник сентенций и поучений [58], «Джатаки» — рассказы и легенды из жизни Будды и т. п.

Все эти тексты, различные по времени составления и теме, всегда очень высоко ценились. Они хранились при монастырях в специальных архивах-библиотеках. За ними — точнее, для ознакомления с ними и получения копий — ездили издалека, иногда за десятки тысяч километров буддийские монахи-пилигримы из разных стран, в том числе и из Китая. Чтение сутр, переписка священных текстов всегда считались богоугодным делом, исполнение которого засчитывается каждому и облегчает ему путь к спасению. В спасительную силу этих текстов, особенно сутр, верили и многие миряне. В случае смерти или болезни близких и для поминовения души миряне шли к монахам и заказывали им богослужение— нечто вроде заупокойной мессы — непрерывное чтение сутр в определенное время. Считалось, например, что необходимо непрерывно читать сутры над гробом на протяжении 49 дней, дабы душа покойного благополучно достигла состояния бодисатвы. Понятно, это стоило недешево. В монастыри стекались огромные средства, которые делали их еще более могущественными и влиятельными.

Опираясь на священные древние тексты и взяв за основу тезис о том, что жизнь — страдание, цель ее — в спасении, а путь к спасению — в прекращении перерождений и растворении в Нирване, буддийская философия со временем разработала обстоятельную теорию о взаимосвязи человека и мироздания. Человек воспринимает мир сквозь призму своих чувств, ощущений. Сами же эти ощущения — причем не только человека, но и всех живых существ,— проявление волнения дхарм, частиц создания. Согласно философии буддизма, жизнь есть именно проявление безначального волнения дхарм в сознании каждого живого существа⁷⁰. Отсюда и цель — успокоить дхармы и добиться состояния Будды, достичь Нирваны. Но как этого добиться?

Физическая смерть человека и любого другого живого существа — результат распада данного комплекса дхарм. Однако дхармы не исчезают, они возрождаются в новом комплексе. Это и есть перерождение живого существа. При этом форма нового перерождения определяется суммой достоинств и проступков (кармой) данного существа в его предшествовавших перерождениях. Учение о карме буддизм взял у брахманизма, где карма воспринималась как закон возмездия при переселении душ. Буддизм, однако, исходил из того, что сумма добрых и злых дел человека может улучшить или ухудшить его шансы на удачное перерождение в будущем. Иными словами, сознательными действиями каждый человек,— независимо от того, сколь неблагоприятна его карма в предшествовавших перерождениях,— может добиться некоторого подавления волнения своих дхарм и сделать шаг к спасению, к Нирване.

Легче всего этого может добиться буддийский монах, весь образ жизни которого направлен к достижению именно этого. В какой-то степени на улучшение своей кармы и на более удачливое перерождение в будущем могли рассчитывать и верующие в буддизм миряне,— особенно те, кто кормил буддийских монахов и жертвовал на их существование. Однако, при всем том каждый буддист всегда обязан был помнить, что он в конечном счете все же зависит от своей кармы и что все несчастья и страдания, 'приходящиеся на его долю,— закономерный результат, возмездие за грехи в прошлых перерождениях. Терпи, совершай благие дела, и только это может тебе помочь, только это зачтется тебе в будущем. Даже червяк может возродиться в будущей жизни человеком, тем более бедняк и неудачник — богачом и счастливцем. Такая постановка вопроса могла показаться привлекательной. Однако со временем становилось все более очевидным, что кардинальные принципы буддизма — стремление улучшить свою карму, успокоить волнующиеся дхармы и добиться спасения в Нирване,— практически предполагали прежде всего уход человека от реальной жизни, от социальной действительности. Быть хорошим буддистом означало быть в стороне от жизни как таковой, с ее страстями, пороками, несправедливостями (и в то же время с ее земными радостями, с ее человеческим счастьем, пусть даже редким и кратковременным).

Было бы неправильным представлять дело так, будто все учение буддизма, все его догматы и заповеди развивались как единое целое и принимались всеми безоговорочно. Напротив, уже с первых веков своего существования это учение раскололось на множество сект, ожесточенно споривших друг с другом. Эти споры в конечном счете вылились в раскол между сторонниками прежде всего двух основных направлений в буддизме — Хинаяны и Махаяны. Оформление буддизма Махаяны произошло примерно на рубеже I—II вв. н. э. на IV буддийском соборе, созванном известным правителем североиндийского Кушанского царства Канишкой, ревностным буддистом [170, 198; 732, 174—176]. Сам новый термин (Ма-хаяна) был введен в III в., во времена Нагарджуны [716,60]. С этого же времени рассмотренные выше ранние формы буддийского учения стали именовать Хинаяной («Малая колесница», «Узкий путь к спасению») [716, 11].