Если внимательно ознакомиться со всеми особенностями культа чэн-хуанов, легко убедиться в том, что этот своеобразный культ мог возникнуть только в обществе с весьма развитой административно-бюрократической структурой, карикатурным отражением которой (проекцией ее в мире сверхъестественных сил) он прежде всего и был⁹⁰. Показательно, что контингент чэн-хуанов по большей части всегда был тесно связан с китайским чиновничеством. Деификация чэн-хуанов происходила обычно примерно так. Какой-либо из высокоморальных чиновников-управителей данного города после смерти постепенно обрастал легендами, восхвалявшими его добродетели и приписывавшими ему чудодейственные свойства (помогает людям и своему городу в загробном мире, заступается за земляков, является кому-либо во сне с благими вестями и предупреждениями и т. п.). Число легенд и историй, связанных с чэн-хуанами, огромно. Так, например, некий чиновник Ши, в прошлом правитель одного из городов в провинции Чжэцзян, был несправедливо обвинен и умер в забвении. После смерти он стал являться во сне к новому правителю и заявлять ему, что волей правителей загробного мира он назначен чэн-хуаном этого города [44, 180]. Аналогичная история произошла с одним из губернаторов провинциального центра Аньцина (пров. Аньхуэй). На протяжении ряда лет губернатор Фу хорошо управлял городом и был весьма уважаем. Сохранив о себе хорошую память, он со временем был обожествлен и стал чэн-хуаном Аньцина. В его честь были воздвигнуты храмы [703, 47—48 и 101]. Пожалуй, можно безошибочно предположить, что каждый из полутора-двух тысяч китайских чэн-хуанов (а в некоторых крупных городах чэн-хуанов могло быть несколько) имел свою точную и строго фиксированную биографию, тщательно увязанную с реальными историческими событиями и личностями⁹¹,— что, как уже отмечалось, было едва ли не наиболее характерной чертой процесса деификации божеств и героев в Китае.

Как и всякий чиновник, божественный чиновник-покровитель чэн-хуан не только управлял своими подопечными и давал информацию об их делах по инстанции, но и обязан был заботиться об их благополучии, рассудить их в случае конфликта. Известно, например, что во время засухи городские власти в первую очередь обращались непосредственно к Лун-вану, божеству-дракону, покровителю водной стихии. Если это не помогало, они отслуживали молебен в храме чэн-хуана, принося ему богатые жертвы и настойчиво требуя его вмешательства. Известно и еще одно любопытное обстоятельство: для жителей чужих районов, иногда оказывавшихся на длительные сроки оторванными от своего дома, в Пекине был создан специальный храм чэн-хуанов всех местностей к югу от Янцзы [739, 62—63]. В этом храме случайные гости Пекина с юга могли обращаться за помощью к божеству — для этого достаточно было совершить обычный обряд жертвоприношения перед табличкой с соответствующим наименованием.

Культ чэн-хуанов в китайских городах играл очень большую роль⁹². Ритуалы и обряды жертвоприношений в их честь занимали видное место в религиозной жизни жителей города. Дважды в месяц, 1-го и 15-го числа, чэн-хуану приносили регулярные жертвы. Трижды в год совершались более торжественные церемониалы, с участием всей городской верхушки. Кроме того, храм почти никогда не пустовал и в обычные будние дни: сюда всегда стекались толпы жаждущих помощи и покровительства, приносивших свои скудные жертвы и моливших о содействии. Даже под Новый год, когда все должники в стране были обязаны, по традиции, рассчитываться с кредиторами, именно в храме чэн-хуана обычно отсиживались те несчастные, которые не могли расплатиться.

В деревне эквивалентом чэн-хуана был божество-покровитель территории туди-шэнь (лао-е). В его функции также входило быть в курсе всех дел деревни, отвечать за них, заботиться о местных жителях и своевременно информировать высшие небесные и загробные инстанции обо всем случившемся. Словом, туди-шэни, как и чэн-хуаны, служили боже-ствами-чиновниками, божествами-посредниками между миром людей и миром божеств в пределах подведомственной им территории. Обычно глиняные фигурки, изображавшие туди-шэня и его жену, помещались в небольшой деревенской кумирне, возводившейся где-либо на возвышенном месте близ деревни. Фигурки туди-шэня и его жены находились в центре кумирни, а по бокам могли располагаться изображения или таблички с именами других божеств (Гуань-инь, Гуань-ди,. Конфуций и др.). В эту кумирню местные крестьяне приходили со своими мольбами и просьбами (обычно написанными на лоскутках красной материи) и скромными подношениями. С мольбами крестьяне нередко обращались ко всем богам сразу, однако перед своим деревенским божеством-покрови-телем они всегда останавливались особо. Его все обязаны были информировать о текущих изменениях в жизни деревни— о свадьбах, рождениях, смертях и т. п., а также обо-всех более или менее значительных событиях. Это и понятно, ибо отвечавший за судьбы своих подопечных туди-шэнь был обязан знать все. Нередко такие туди-лао-е, как и чэн-хуаны, имели свою «биографию», генетически возводившую того или иного из них к какому-либо историческому деятелю, знаменитому и удачливому в жизни земляку и т. п. [480, 58—63; 793, 527—528].

Густая сеть чэн-хуанов и туди-шэней, выступавших в качестве локальных божеств-управителей, ответственных перед верховным правителем мира божеств и духов — нефритовым императором Юйхуаном шанди, — была в мире сверхъестественных сил как бы зеркальным отражением того порядка, который существовал в мире людей, т. е. в конфуцианской бюрократической империи, где все чиновники, вплоть до самых низших, были ответственны перед императором за управление подведомственной им территорией^п. Эту аналогию вполне можно продолжить: в рамках каждой отдельной семьи тоже существовали определенные культы, значение и роль которых перекликались с ролью и значением главы семейно-кланового коллектива.

Главным и наиболее важным среди семейных культов по-прежнему был культ предков. Сохранившийся со времен глубокой древности, этот культ в почти неизменившемся виде оставался основой основ всей системы религиозного синкретизма, всей «народной религии» Китая. Законы и запреты, обряды и нормы поведения, связанные с культом предков, определяли и характер почти всех остальных культов, как внешних, общественных, так и внутренних, домашних. Однако конфуцианский культ предков с его рационалистическими принципами в общем не был достаточным для удовлетворения религиозных потребностей населения. Мир божеств и духов, которых китайцы почитали, не мог не проникнуть и в дом, в семью каждого китайца. И именно эта потребность как-то связать свои домашние дела с действиями тех сверхъестественных сил, которые наряду с предками должны покровительствовать людям, еще в древности привела к созданию ряда культов домашних, семейных (огня, домашнего очага, дверей, дорог и т. п.). Из всех них на первое место со временем вышел культ духа домашнего очага Цзао-шэня (Цзао-вана, Цзао-цзюня).

Генетически этот культ, возможно, был связан с древнейшим китайским культом огня [52, 205—206]. Как можно заключить из данных «Чжаньгоцэ», в позднечжоуском Китае, по крайней мере в некоторых из царств (в частности, в Чжао), уже существовало представление о Цзао-шэне, которого можно было увидеть во сне [1009, гл. 20, 77]. В даосском трактате Гэ Хуна также упоминается Цзао-шэнь, которого будто бы смог увидеть ханьский У-ди. Не исключено, что именно со времен У-ди, которого даосские проповедники пытались убедить в божественных свойствах и способностях Цзао-шэня, стал распространяться культ этого духа в его новом, даосском варианте — т. е. в виде духа-надзирателя за правами семьи, регулярно докладывающего о своих наблюдениях небесным правителям. Однако более или менее широкое распространение в народе культ Цзао-шэня получил значительно позже, не ранее династии Тан. С эпохи Сун в связи со сложением религиозного синкретизма и оформлением синкретической народной религии культ Цзао-шэня получил необычайную популярность и превратился в едва ли не самое близкое божество каждого простого китайца. Жертвы в его честь стали приносить почти в каждом доме [329, 16, 88—89; 480, 214—219; 777, 518-521].