При чтении договора на раде, вероятно, собранной из немногих, ибо простые казаки по большей части не знали ничего о том, что происходило, — по известию современника,' — поднялись возражения и требования чрезвычайно разнообразные и до того запутанные, что казаки сами не понимали, чего хотели, так что один и тот же предъявлял требование, а через несколько минут изменял свое мнение и требовал противного. Только одно требование было ясно и упорно высказываемо: русские хотели расширить объем своего княжества и присоединить к нему воеводства:волынское,- подольское, русское, бельзское (т. е. остальные части нынешних губерний: волынской и подольской), и Червоную Русь, — страны, где народ говорил южнорусским языком и где правили прежде русские князья. Комиссары спорили упорно; дело начало было расходиться, но Выговский и его приверженцы кое-как успокоили волнение. По известию современников, всех более оказал тогда влияние Тетеря. Его простонародные выходки, — говорит современный писатель, — более подействовали на казаков, чем философские аргументы других.

«Эй! — кричал он весело: — згодимося, панове молод-ци з Ляхами — бильш будемо мати; покирливе телятко дви матери ссеть».

Старшины начали вторить этому замечанию, и толпа, указывая пальцами на Тетерю, закричала:

Оттой всю правду сказав! Згода! згода! згода!

Комиссары, отпраздновавши мировую с казаками едою и питьем, уехали к королю с радостною вестью об успехе, обдаренные старшинами, и долго слышали они за собою пушечную пальбу, возвещавшую, — говорит современник, — примирение с поляками, как еще недавно она возвещала о непримиримой к ним ненависти. Выговский уверял козаков, что по этому договору они будут произведены в шляхетство (дворянство).

На возвратном пути послы встретились с Кикиным, который ехал на Лохвицу, чтоб повернуть другим путем назад к московской границе. Послов провожали Тетеря и есаул Ковалевский, недавно еще перед Кикиным поносивший поступки гетмана, а теперь отправившийся вместе с Тетерею, которого обвинял в предательстве, послом к польскому королю с засвидетельствованием ему покорности. Со-шедшись с одним шляхтичем, москаль всеми силами хотел допытаться, от кого и с чем приезжало посольство это, но шляхтич уверял его, что сам ничего не знает.

Выговский двинулся к границам, вошел в московские пределы, стал под городом Каменным и отправил к воеводам требование, чтоб ему выдали бунтовщиков, которые екрываются в пограничных московских городах. У путивль-екого воеводы он домагался возвращения своих врагов, братьев Залог, и показывал вид, что стоит, дожидаясь воз-вращения Кикина из Москвы, который должен был привезти решительный ответ. В случае неудовлетворения, гетман грозил нападать на великорусские города и вести войну. Некоторые из его приближенных советовали ему немедля идти войною прямо на Белгород, а оттуда на Путивль; но большинство было против этого,'в особенности после первых неудачных попыток: в конце сентября козаки напали было на городки Каменное и Олешню, но великорусские ратные люди отразили их с уроном. Из Глухова партии козаков наскакивали на великорусские соседние деревни,' но были также отбиты.

Между тем татары, скучая ожиданием войны, рассыпались no малороссийским селениям, грабили и брали в плен людей и гоняли их в Крым. Поднялись жалобы.

«Что же мы здесь стоим! — кричали козаки в обозе: — дома у нас татары жен уводят!»

И козаки стали толпами расходиться назад. Гетман не мог удержать волнения, созвал к себе мурз и говорил им:

«Мы призвали вас усмирить бунтовщиков, а не для того, чтобы невинных убивать и загонять в плен. Если вы будете так поступать с нашими, то вам не отойти от нас в добром здоровьи>>.

Чтоб не навлечь на себя восстания, гетман отступил к Веприку в пределы Малороссии; он был принужден дозволить козакам бить татар, если те будут своевольничать. Тогда татары стали уходить и пошли за реку Псел; козаки гонялись за ними, — с каждым днем обоз пустел. Воевать с великороссиянами не было охоты -в массе; а между тем нападения некоторых шаек на Каменное и Олешню вызвали то, что великороссияне, собравшись шайками, втор-гнулись в Украину, стали жечь селения и бить малороссиян. Вдобавок сербы, бывшие также в войске Выговского, дозволяли себе над малороссиянами всякого рода своевольства и неистовства. Козаки, слыша, что и татары, и москали, и сербы распоряжаются у' них дома, когда они в чужой земле, бежали из табора без удержу. Полковники стали роптать на гетмана и друг на друга. Даже те, которые были сильными недругами московского владычества, и те поднялись на гетмана. Гуляницкий упрекал его, зачем он вошел прежде времени в царскую землю и раздражает москалей.

<<Да не ты ли первый пуще других меня на эту войну поджигал?» — говорил ему гетман.

В раде сделалась ссора и безладица; толковали и так и иначе; осмотрелись, что сделали клич к войне слишком торопливо и нерассудительно. Царского посланника не было обратно. Выговский надеялся, что испугает московское правительство решительными выходками; ожидал, что тот же дьяк Кикин опять приедет с речами, приятными для козац-кого -самолюбия, уже приказывал приготовлять встречу желанному послу. Но наступал октябрь, приближались осенние дожди, — время неудобное для походов в чужой земле. Великорусы, которые беспрестанно ездили от путив--льских воевод в казацкий обоз и обратно, пугали козакав тем, что в Севске собирается большое войско. Гетман, побуждаемый всеобщим ропотом, должен был возвратиться, -не дождавшись посла и не показавши москалям силы своего оружия.

8-го октября гетман написал письмо к путивльскому воеводе князю Григорию Долгорукову из табора под Богачкою, за пятнадцать верст от Днепра.

«Всегда я служил его царскому величеству верно, и теперь ничего злого не замышляю, и хоть мы с войском своим двинулись, а вовсе не думаем наступать на городы его царского величества: я только хотел^- усмирить домашнее своевольство, и теперь, усмирив его, мы возвращаемся домой, надеясь на милость его царского величества, уповая, что он, православный государь, не допустит проливаться ' христианской крови. Только то нас удивляет, что боярин Шереметев поступает по-неприятельски с Малою Рос-сиею, — посылает на козакав своих ратных людей, а те, обнадеживаемые царскою милостью, убивают и в неволю берут людей по нашим городам и деревням».

Долгорукий в письме своем упрекал его в том, что он задерживал Портомаина и Тюлюбаева и посадил их в

тюрьму. Выговский отвечал: «Все это несправедливый' извет на меня сложили, — я их не задерживал, а они сами по своей воле остались: боятся проезду от своевольников; в тюрьму никто их не сажал: они _ ходили и ходят себе на воле; а как я в Чигирин приеду, тотчас и отпущу их с честью к его царскому величеству».

Козацкое войско отступило.

XII

Вместо царского посла, ожидаемого Выговским с милостивым словом и с удовлетворением его требований, явилась грозная царская печатная грамота от 24-го сентября; она была направлена ко всем малороссиянам, но преимущественно к козакам Полтавского полка, как к прежним противникамВыговского. В ней были исчислены преступления Выговского против царя; не одобрялось то, что он нападал на Пушкаря с татарами, не дождавшись великороссийских войск, тогда как сам же он просил прислать войска; признавались явною изменою против царской власти его' поступки: задержание Портомоина и Тюлюбае-ва, нападение на Киев, последнее объявление Кикину о решимости идти с оружием на Ромодановского и выдумка, будто бы у московского правительства есть намерение побить всю старшину и уничтожить козаков. Царь оправдывал свое правительство в том, что Пушкарю не было подано помочи: оно должно же было доверять гетману, избранному народом. В заключение гетман объявлялся изменником и клятвопреступником, и малороссияне призывались к соединению с великорусскими . воеводами и ратными людьми — к совместному действию против Выговского для свержения его и для избрания нового гетмана.