-   Ставински слушает, - сказал он открытым текстом, зная, что без клеппера (устройства защиты переговоров, что располагалось в специальной машине-станции), никто эту линию не прослушает. – Докладывайте скорее, время не терпит.

-  Герр капитан, это один из офицеров-операторов «долговязых парней», -  в меру остроумно пошутил докладчик, зная, что начальство только приветствует такую разрядку. Всё, что нам удалось узнать пока. Я пришлю вам точный словесный портрет и фотографии.

- Да, разумеется, - спохватился Ставински, прислушиваясь к щелчкам и попискиванию в эфире. – Обязательно приколите к фотографиям описание его внешности… повадки, манеры и тому подобное. Впрочем, не мне вас учить, дружище. Заранее благодарю вас за примерную службу.

-   Рад служить вам, герр капитан.

  Докладывал один из недавно взятых на службу строевых офицеров, обер-лейтенант Клаус Ригель. Участник московской битвы, кавалер ордена «мороженое мясо», а прежде – Железного креста 2-го класса за бои на границе. В августе 1942-го он недолгое время пробыл у русских в плену под Изюмом, откуда бежал по счастливой случайности. (Грузовую машину, в которой его перевозили двое красноармейцев, обстреляла «штука», после чего в общей суматохе ему удалось скрыться и даже прейти линию фронта, которую во многих местах прорвали танковые дивизии Гота и Паулюса.) До поступления на службу Ригель успел проучиться до третьего курса на юридическом факультета Кенигсбергского университета, что дало ему дополнительную возможность к ускорению. Он был сразу же зачислен в учебный полк на должность командира отделения, без подготовки в качестве фенриха и обер-фенриха, что соответствовало буквально в переводе с германского «кандидату на должность». Проверка, проведенная силами 2-го управления Абвершталле, показала, что в ходе обучения на 1-м курсе университета он познакомился юной с графиней Либертас и вскоре увлёкся ей. Эта очаровательная молодая дама приехала в Кенигсберг вначале 1937-го, но очень скоро бурный и красивый роман был прерван. Помехой выступила досадная неожиданность, которую раскопали прусское гестапо и прусская же криминальная полиция, подчинённая AMT IV. Графиню задержали с какими-то документами секретного порядка, что было косвенным свидетельством о её возможном сотрудничестве с разведкой иностранных государств. Она так ни в чём и не призналась и по суду была оправдана. Ведомство Мюллера упорно ставило ей палки в колёса, пытаясь воспрепятствовать карьере. Но и с этим ничего не вышло. Графиня вскоре устроилась на работу в рейхсминестерство пропаганды и стала референтом при студии хрониально-документальных фильмов. Известный сердцеед доктор Геббельс, которому не мешала даже укороченная нога, не смел подступиться к ней. И было от чего: мужем красавицы стал подполковник люфтваффе и офицер 5-го реферата Харо Шульце-Бользен. Мало того, что он был потомком адмирала фон Тирпица, основателя германского военного флота. Мало того, что он был офицером Абвера. Ему на заре его карьеры лично протежировал рейхсмаршал авиации Герман Геринг. Кроме этого ситуация усугублялась тем, что прусская полиция и гестапо с самого начала подчинялись только рейхсмаршалу и следовали всем его распоряжениям.

    Именно это свидетельство, а также полная непричастность (по документам судебных инстанций, а также через архивы полиции) подтолкнула начальника Абверкоманды-102 утвердить Клауса Ригеля в настоящей должности. Кроме всего делу способствовали его награды, хороший послужной список (противотанковый взвод, которым он командовал, с начала компании уничтожил в общей сложности 20 русских танков) и хорошие отзывы с места учёбы. Кроме того, один из преподавателей кафедры романо-германских диалектов, лестно отозвавшийся о прошлом студиозусе, был членом НСДАП. Он был призван в СС и до середины 1942-го состоял в штабе одной из зондеркоманд в Белоруссии, откуда его возвратили  за кафедру, как не выполнившего приказ «несоответствовавший», по его словам, «моим моральным соображениям». Суть приказа состояла в уничтожении еврейского гетто в Бобруйске.

    Льстило ещё то, что согласно последней записи в личной карточке Ригеля значилось, что тот в качестве стажёра забрасывался до начала операции «Цитадель» в тыл Центрального фронта русских. Там ему в течение недели с напарником поручалось разведать русские коммуникации на предмет движения войск. С заданием он справился отменно. Напарнику, правда, не повезло. При посадке с парашютом он сломал ногу и был ликвидирован. Место захоронения трупа Ригель точно указал на карте, что было поручено проверить зафронтовой и фронтовой агентуре Абвера. Результаты получили подтверждение.

      Ставински вспоминал, как в своём кабинете он познакомил Краснопольского с кандидатами на акцию -  курсантами, которых два дня назад с величайшими мерами осторожности забросили в Смоленскую область. Это были мужчина и женщина почти одного  с ним возраста. Женщину склонил лично он и Крумме, преподаватель огневой подготовки, симулировать беременность. Для этого она украдкой глотала тошнотворные пилюли, хотя по большому счёту надобность в них была небольшой. Оба прошли подготовку и добились хороших результатов в стрельбе, рукопашном бое, военной топографии и ориентированию, радиоделу и по другим предметам. Но не это было главным. Ставински в ходе «потрошения» кандидатов быстро понял, что мужчина, несмотря на свою представительную внешность и умный вид далеко не таков. Он хороший исполнитель и только. Женщина успокоила его сразу же. Она с первого взгляда оправдала все его ожидания. Говоря по-русски, стерва она была ещё та и эта. Озлобленная в глубине души на весь мужской род, брошенная с матерью своим отцом, которого ни разу не видела, она всю свою жизнь мечтала о реванше. В беседах с «господином капитаном» она спокойно и холодно доказывала свою готовность выполнить любое задание, возложенное на её хрупкие плечи Великой Германией. Это последнее сыграло решающую роль, ибо всех кандидатов, что говорили о фюрере и  о своей готовности отдать за него жизнь в скором времени переводили в разряд «добровольных помощников» или «хиви» при маршеровых батальонах. Или давали заведомо невыполнимые задания.

    С Машей Ставински  работал в течение трёх суток. Он показывал ей фотографии своего родового поместья в Нижней Саксонии, обещал по возвращении свозить туда на экскурсию. Кроме того он задел самое больное – принёс журнал последней германской моды для женщин. В конце-концов, сыграв великодушие, он подарил его. О её напарнике при этом ни одной из сторон не говорилось, будто он уже был списанным материалом. Так оно и было. «…Человек он не глупый, капитан, но очевидно он слаб, - дал исчерпывающую характеристику Грише майор Крумме. – Я бы оставил его вторым номером при Маше. В случае необходимости пусть ликвидирует своего напарника. Вы не против, герр капитан?» Ставински лишь коротко кивнул в суженные глаза этого офицера, которого за глаза кое-кто прозывал «семитским коленом». Лишь по выезду из разведшколы неприятно кольнуло, а что если б он оказался на места этого бедного (как говорят эти русские), затюрканного Гриши? Впрочем, этот русский вряд ли был человеком. Животное начало через явные  генетические отклонения давало о себе знать. Он, как рассказывали, был одним из многих, кто, давясь, принялся под конец «фильтрационного мероприятия» поедать всю снедь на столе, после чего его с силой оторвали от стола. Таких изначально рассматривали и заносили в списки «унтершеншей». Им полагалась лишь грязная непрестижная работа. Хотя стоит ли верить аттестационным карточкам из отделов a-III, что при концлагерях и полевых комендатурах? Там тоже сидят люди порой, не заслужившие этого высокого (как говорят и пишут те же русские) звания Человек. Не все германцы оказались на поверку таковыми, далеко не все. Многих даже забавляли те страдания, что обрушились на пленных в начале Восточной компании. Они даже не исполнили приказ Канариса о недопустимости жестокого обращения с русскими за колючей проволокой. Иными словами, сама германская нация нуждалась в основательном кровопускании. Как и всё человечество…