– Можно будет поудить рыбку, если желание есть.

Но пока друзья лишь оглядывались по сторонам, впитывая в себя новые впечатления. Всюду в поселке, даже на скотном дворе царила удивительная чистота и порядок. Все коровы стояли гладкие, с веселым выражением на мордах. Днем они паслись на лугах, лишь под вечер их загоняли на дойку и ночлег. Овцы были чистенькими, еще не успевшими зарасти шерстью по самые уши, но уже довольно кругленькие и тоже веселые.

– А вот свиней отец не держит. Зато у нас есть куры, гуси, индюки и прочая птица. Есть даже голубятня, но это скорей для детской забавы, чем для еды.

– Богатое у вас хозяйство, – заметил Эдик.

– Оно создавалось не один год. Когда мой отец с его братьями приехали в Зубовку, тут ничего не было. Они все начинали строить с нуля.

– А твои дядья тоже такие строгие?

– Не знаю. Я их уже не застал. Они умерли еще до моего рождения.

– А мать или отец тебе про них не рассказывали?

– С отцом говорить бесполезно. Если он сам не захочет, то ничего не расскажет. А мама и сама не знает.

– Как это?

– Моя мама – вторая жена моего отца. От первой супруги у него было тринадцать детей – мои старшие братья и сестры. Все они, кроме Виссариона, женаты. От мамы у отца только я и моя сестра.

– А где твоя мама сейчас? – спросила Кира.

– В самом деле, – поддержала ее и Леся. – Отца мы твоего видели, а ее еще нет.

– Мама приходила.

– Приходила, издалека рукой нам помахала и ушла, – вмешалась Настя. – Разве это приветствие сына и будущей невестки?

– Маме, как и братьям, и всем остальным членам общины, запрещено полноценно общаться с нами до той поры, пока мы не пройдем обряд очищения.

– Так поэтому люди к нам не решаются подойти? – догадалась Настя. – А я все думаю, чего они со всех сторон глазеют, следом бредут, а близко не подходят.

– Заразы боятся! – хмыкнул Эдик. – Чокнутые они тут все. А твой папаша, ты уж Лешка не обижайся, больше всех!

Лешка ничуть не обиделся, он лишь сказал:

– Сколько я себя помню, он всегда был таким, ни чуточки не изменился за все эти годы.

– Сколько же лет твоему отцу?

– В следующем году ему исполнится восемьдесят пять.

– Ого! Преклонный возраст. А выглядит куда моложе.

– Здоровье у папы отменное. Ни разу не помню, чтобы он жаловался на какую-то боль где бы то ни было.

– Выходит, ты родился, когда ему было шестьдесят?

– Да. А потом родилась моя сестра. И все, больше детей у отца уже не было.

– Это и неудивительно. В таком-то почтенном возрасте уже не до детей.

– Не знаю, мне кажется, что тут дело в маме. Когда она рожала сестру, то чуть было не умерла во время родов. Я помню, как все вокруг шептались, что дело плохо. Ради спасения жизни мамы отец даже отступил от правил и пригласил в поселок врачей. Обычно он сам врачует всех занедуживших, у него дома есть даже целая аптека.

– Серьезно?

– Отец имеет звания и награды в области медицины. Но в тот раз он пригласил в поселок специалистов из города, и они сразу же увезли маму в больницу. Назад она вернулась лишь спустя месяц – слабая и очень бледная. И я помню, как долго ей потом пришлось лежать. Врачи сказали, что следующие роды ее просто убьют. Наверное, отец любит маму, поэтому он оставил ее в покое. Теперь у мамы своя комната, а отец спит в гробу.

– Что?

Подругам показалось, что Лешка так неостроумно шутит. Но оказалось, что все всерьез.

– Мой отец очень богобоязненный человек. Он счел, что неспособная родить жена и как следствие этого, прекращение размножения – это ему наказание за какой-то его грех. И с тех пор он окончательно замкнулся в себе, стал проводить еще больше времени, общаясь с Богом. Ну, и для стяжания плоти перебрался спать в гроб, который ему сделали по заказу.

Молельный дом, в котором не только отец Захария, но и все прочие жители поселка общались с Господом, друзья тоже осмотрели. Разумеется, внутрь их никто бы не пустил, но снаружи они смогли его быстренько оглядеть, потому что уже через минуту появился крепкий и широкий в плечах юноша – один из назареев, который вежливо, но твердо попросил их пройти дальше.

На этом прогулка завершилась, и вся компания вернулась в отведенный им для ночлега дом. Тут уже стоял накрытый стол, вся еда оказалась постной и очень скромной. Хлеб, овощи, свежая зелень. Ни мяса, ни рыбы, ни даже молочных продуктов, сыра там или творога, на столе не было. Из питья предлагалась вода, яблочный компот и на десерт мед и варенье из лесных ягод. Вот и вся трапеза.

Набегавшийся Ванька при виде такого ужина заметно приуныл.

– Мама, а колбаски разве нет? – жалобно поинтересовался он у матери. – И сосисок тоже нет?

– Кушай, что есть, сынок.

– Но я ничего из этого не люблю!

Обычный современный ребенок, такой просто не понимает, как можно есть какую-то там капусту, когда в мире полно копченой колбасы и гамбургеров. В результате Ванька ограничился тем, что поел хлеба и похрустел несколькими свежими огурцами, которые были очень неплохи. Даже и без мясных или молочных блюд ужин оказался достаточно сытным.

Отварная картошка, которая все-таки в итоге нашлась на плите, заботливо укутанная в одеяло, исходила ароматным теплым паром. Мелко порубленные огурчики и помидорки были обильно залиты душистым подсолнечным маслом, засыпаны укропом и другой зеленью. Хлеб был мягкий и душистый. Так что все сумели подкрепиться и решили пораньше разойтись по своим комнатам. Тем более что окна в соседних домах уже начали гаснуть.

Спать в Зубовке ложились рано, никаких гуляний или веселья по случаю окончания рабочей недели не предусматривалось. Телевизора, радио или Интернета тут не было вовсе. Телевизор имелся один на всю Зубовку и стоял он в доме отца Захария, который смотрел новости, а потом пересказывал другим жителям поселка те из них, которые считал наиболее полезными и поучительными. Конечно, можно было бы воспользоваться мобильным Интернетом, но связь все время прерывалась. И все друзья понимали: единственный для них выход скоротать вечер и дождаться следующего утра – это лечь спать.

Но прежде, чем они разошлись по своим комнатам, в дверь постучали, и спустя некоторое время в дом вошел один из назареев. Был он совсем молод, приветлив, но тверд в своем желании увести Лешку от его друзей.

– Алексей, мне поручено отвести тебя к месту твоего ночлега. С тобой останутся Виссарион и Иеремия.

– А разве ему нельзя остаться тут? – спросила Настя. – Пожалуйста! Мы даже ляжем в разных комнатах.

Но юноша и бровью не повел. Да еще и наставительно произнес, обращаясь к друзьям:

– Вам всем надлежит провести эту ночь безгрешно, в молитвах и размышлениях. Завтра вас всех ожидает церемония очищения, подготовьтесь к ней душевно. Так распорядился отец Захария, а его слово свято.

Лешка наклонился к невесте и шепнул ей на ухо:

– Лучше не спорить.

И Насте пришлось отступить. Она понимала: пока они находятся во владениях Лешкиного отца, играть им придется по его правилам. После ухода Лешки и его сопровождающего больше никто не нарушал покоя прибывших в Зубовку гостей. И им оставалось лишь пожелать друг другу спокойной ночи и разбрестись по своим кроватям, искренне надеясь, что завтрашний вечер пройдет у них хоть немного веселее.

Последнее, что запомнилось Кире, когда она выглянула в окно, было белое пламя в светильнике, который зажигали назареи в тот момент, когда хотели объявить всему поселку о том, что отец Захария уединился для молитвы. Происходила эта молитва всегда в одном и том же месте, в специально оборудованной для этих целей комнате. Именно там старец молился за судьбы всех жителей поселка вообще и за каждого из них в отдельности. А посему всем в поселке предписывалось в это время вести себя как можно тише и примерней, чтобы не отвлекать отца Захария от его важного дела.

Едва взошло солнце, за окном тут же раздались голоса. Замычала и заблеяла скотина, заголосили петухи, поселок оживал, пробуждался, готовый к новому дню.