— Иван Карлович! — прочувствованно обратился Путиловский к Бергу во время коллективной пирушки по поводу вручения синодального благословения. — Вот видите, стоило вам включить в работу свой мощный аналитический ум, как вы мгновенно вычислили злоумышленника. Я завидую вашему дарованию! Вам многое по плечу!

И поднял тост за здоровье награжденного.

То было вчера, а сегодня Берг с самого утра включил вышеупомянутый аналитический аппарат и стал думать о той, о которой ранее думать себе запретил. Он стал думать об Амалии с единственной целью — найти и вернуть ценности Шпорледера! А заодно и свой револьвер.

Он сидел у себя в комнате, аккуратно поглощал невкусный, но питательный завтрак (овсянку, черт бы ее съел!) и думал, думал, думал… После вчерашнего аппарат слегка ныл, но все-таки работал.

«Итак, я Генрих! Тьфу… Я Генрих. Я украл деньги, ценные бумаги и девушку. Хотя она уже наверняка не девушка. Украл барышню. Куда нам деться? Россия большая. Нет, это не выход. Она большая, но в то же время маленькая — Петербург да Москва. В них жить нельзя, поймают рано или поздно. Тогда за границу. Нужны паспорта. Заграничные. Официально я не получал — проверено. Неофициально — тоже не получал. Медянников проверил. Тогда я должен украсть чужие и выехать по ним. У кого украсть? У похожего человека. Нужны два паспорта — на мужчину и женщину. Заявлений о пропаже не поступало. Значит, украсть необходимо непосредственно перед выездом. И выехать. Ближайшая граница — со Швецией. Сел на пароход — и ты в безопасности. Шведам наши паспорта безразличны…»

Определив гипотетическое продолжение событий, Берг почувствовал тот же самый азарт, который овладел им при поимке «богомаза». Овсянка показалась вкусной, а жидкий чай — крепким и возбуждающим. Поэтому он налил себе еще стакан.

«Я затаился и вкушаю сладость первой любви… — Берг даже застонал от пароксизма ревности, но усилием воли преодолел древний пережиток. — Вкушаю сладость. Сколько можно вкушать? Дня три, не более. Потом надо драпать. А что, если этот срок — три дня — с чем-то связан? С чем? Со сладостью? Нет. С моим револьвером? Нет. С пожаром? Пожалуй. И с паспортами. Второе предпочтительней. Значит, появились или должны появиться два легкодоступных паспорта на семейную пару! Я и Амалия еще здесь, на границах предупреждены, даны описания. Семейная пара… семейная пара… это родственники, в чей дом можно проникнуть безбоязненно. Но не близкие — близкие осведомлены и будут сопротивляться, начнется семейное насилие!»

Что-то такое мелькало в бумагах! Короткий список родственников и друзей Генриха лежал под рукой. Против всех фамилий рукой Берга были поставлены птички, некоторых он успел опросить в первый же день, некоторых позавчера.

И сразу две фамилии привлекли его внимание: супруги Бибергаль! Оскар Бибергаль, троюродный брат Генриха, и его жена Елена! Он старше Генриха года на три, она — на два года старше Амалии. Тепло. Очень тепло, почти горячо! Потому что напротив их фамилии стояло его собственное примечание: «Со слов прислуги: временно пребывают за границей. Будут 9 апреля».

Берг охолодел: девятое апреля было вчера! Овсянка комом встала в горле. Большим глотком чая он пробил этот ком дальше в желудок и стал метаться по комнате, вдевая одновременно руки в рукава сюртучной пары, а ноги — в ботинки с калошами.

Стуча ногами по лестнице, Берг вырвался на оперативный простор, кликнул извозчика и помчался на Малую Морскую, где безмятежно отдыхали после утомительного переезда из Парижа молодые и очаровательные (так представлялось Бергу!) супруги Бибергаль — это было их свадебное путешествие.

С утра думалось не так ясно, как хотелось: выпили лишнего в честь успеха Берга, поэтому понадобилась горячая ванна, побольше крепкого кофе и утренний отдых в кресле. На Путиловском был его любимый махровый купальный халат и на коленях — любимый пушистый Макс, забиравшийся туда при первой же возможности.

По-видимому, коты полагают, что люди созданы Всевышним с одной-единственной целью — сидеть в кресле, чтобы можно было уютно устроиться на созданных тем же Всевышним коленях.

Вот так они и размышляли, каждый о своем: Путиловский — о Гершуни, а Макс — о далекой даче, которая теперь, с вершин роскоши и уюта, вспоминалась раем с птичками и мышами. Он попробовал найти здесь замену мышам. Таковая вроде сразу нашлась: в кухне из аппетитного на вид отверстия однажды высунулась мышь, да какая! Огромная!

Но при близком знакомстве лже-мышь оказалась слишком крупна, да и нрав у нее был не мышиный: вместо того чтобы с писком убегать, она встала на дыбки, укусила Макса в лапку и спряталась обратно. Так ведь недолго и до заражения крови! Макс обиделся на игру без правил и теперь шипел при входе в кухню — пугал нахалку.

Гершуни тоже укусил и спрятался. Однако, в отличие от крысы, его норка не была на виду. Где ставить капкан? Один возле Сипягина. И Путиловский мысленно поставил первую галочку. Следующий капкан стоит у четы Юрковских. Два. Третий надо будет заслать на Шпалерную, в публичный дом мадам Серчиковой. Четвертый… четвертый…

Они ведь тоже думают подобным образом. Значит, надо учесть все. Поставим вопрос так: где можно неминуемо подстеречь меня? У дома. У работы. В театре. У Анны… Интересно, у Сипягина есть своя «Анна»? Четвертая ловушка должна стоять у «Анны»! Но только вначале надо эту «Анну» найти.

Он погладил Макса и услышал в ответ мурчанье — знак согласия. Кот соглашался с планом.

Тут раздался призывный звонок телефона. Макс и не подумал трогаться с места, и Путиловскому вспомнилась красивая легенда про китайского императора.

Главе Поднебесной империи на рукав парадного халата забрался котенок да там и уснул.

Пришла пора императору вставать с кресла и идти по важнейшим делам. Он ждет — котенок не просыпается. Тогда император велит принести острый нож… и отрезает бесценную ткань, лишь бы не потревожить сладостный и безмятежный сон котика.

Франк, глядя на новое увлечение приятеля, так объяснил умиление, охватывающее вроде бы умных, образованных людей при виде спокойно умывающегося кота:

— У наших древних предков в африканской саванне был только один враг — леопард. С тех пор вид кошачьей морды — а леопард просто большая кошка! — вызывает интерес. А если кошка умывается и готовится ко сну, значит, она сыта и бояться нам нечего. Не съест!

Тут в дверь просунулась вся в папильотках голова Лейды Карловны:

— Вас к телефону! Это женщина. О, дайте мне его… Бедный котик!

Максик, вся бедность которого заключалась в умении жалобно выпрашивать божественно вкусную жареную корочку от утки, с недовольным вздохом перекочевал в объятия Лейды Карловны, где снова уснул сном кота-праведника.

— Алло! — Низкий грудной голос, казалось, заполнил весь дом. — Пьеро, почему вы мне не телефонируете? Как дела с Юлией? Надеюсь, она непричастна ко вчерашним событиям?

— Никак нет! — немного шутовски отрапортовал Путиловский, все еще помня ночное оскорбление в «Англетере». — Она под нашим присмотром и более не способна на глупости. Можете навестить ее в «Пале-Рояле», я предупрежу о вашем визите.

— Не стоит! Я не пойду, потому что тогда она догадается о моей роли. Достаточно того, что вы за ней присмотрите. Я рада. Большое спасибо. Я хочу видеть вас.

Путиловский хотел ответить «Я тоже!», но смолчал.

— Я понимаю, вы обиделись на мое более чем странное поведение. Приходите, я хочу принести свои извинения.

Голос манил, звал и околдовывал. В горле у Путиловского пересохло, хотя он только что перед разговором вдоволь напился кофе. Видимо, у человека бывает несколько жажд.

— Хорошо, — после приличествующей паузы ответил жаждущий хриплым голосом и прокашлялся. — Извините. Я приду. Когда?

— Сегодня, в десять вечера. Вам удобно?

Путиловский вновь сделал паузу, на сей раз чисто деловую: дескать, у меня очень напряженный график дел, на ночь тоже кой-чего запланировано, но так уж и быть…