Надельные крестьяне, напротив, были теснее связаны с землей, на которой стоял их дом и располагался участок. Их привязывала к земле и феодальная устойчивость и феодальное право, ибо господа постарались закрепить крестьянскую стабильность, обеспечив тем самым поместье трудовыми руками. Зато в своей хозяйственной деятельности крестьяне были самостоятельнее челяди, ибо работали на своем наделе, отдавая лишь часть своего времени, свой прибавочный труд сеньору либо в форме барщины, либо в форме натурального или денежного чинша. Размеры крестьянской ренты определялись обычаем: количество дней, время и характер барщинных работ, тип и объем поставляемых продуктов. При этом далеко не в однозначной и общезначимой форме; например, в одном из поместий Рамзейского аббатства (Англия) крестьянин должен был доставлять (помимо всего прочего) "одно шосс разумного размера, полное чищеных орехов". В другом случае мы узнаем, что крепостной может унести после жатвы столько, сколько в состоянии поднять на своем косовище. Но если он перегрузит косу так, что косовище сломается, он теряет все, что пытался забрать. Традиционность платежей подчас подчеркивается своеобразием их измерения — так, обычай мог устанавливать, что хлеб, приносимый крестьянкой, должен был быть "такой толщины, как ее зад", а сыр столь крепок, чтобы не разбился, если его ударить об стену.
Другой принцип разграничения крестьянства — правовой. Степень правоспособности крестьянства варьировала очень сильно — от личной зависимости до обязанности делать символические взносы (пару каплунов к празднику или фунт перца) и подчиняться сеньориальному суду.
Лично зависимый крестьянин (во Франции их называли сервами, в Англии — вилланами) не мог без разрешения господина продать свой надел. Сеньор пользовался по отношению к нему правом мертвой руки, то есть правом взыскать лучшую голову скота или лучшую одежду с наследников умершего крестьянина — за разрешение вступить в права наследования. Лично зависимая девушка, выходя замуж, также должна была платить выкуп за так называемое право первой ночи. Впрочем, от прежнего содержания этого права сохранился лишь ритуал: сеньор ставил ногу на постель новобрачной или переступал через постель.
Зависимость крестьянства проявляется и в подчинении сеньориальному суду и в баналитетах. Господин был не только получателем крестьянской ренты, но и судьей над своими людьми. Королевские суды в ряде стран не принимали жалоб крестьян на их господина. Объем его судебных прав изменялся в зависимости от социально-политического веса феодала — от наложения штрафов за воровство и за отказ от барщины до права смертной казни. Кулачная и палочная расправа, во всяком случае, входила в число наказаний, применяемых частным судом. Баналитет — это принудительная обязанность крестьянина использовать господский инвентарь, расплачиваясь за это частью продукта. Крестьяне должны были молоть зерно на мельнице господина, печь хлеб в господской печи, выжимать виноград на давильне сеньора. Так как в господской печи (four banal) пекли только хлеб (пироги разрешалось делать дома), то слово "банальный" приобрело со временем новое значение — рядовой, обыденный.
Преобладающей формой поселения западноевропейских крестьян в XII—XIII веках была деревня, средняя численность жителей которой колебалась между двумя-четырьмястами человек. Территория деревни распадалась на три части: внутреннюю — место поселения, пахотную землю и так называемую альменду — неподеленную землю, находившуюся в совместном пользовании (лес, воды, луга). Как место поселения, деревня состояла из дворов, деревенской площади и колодца. Двор средневекового крестьянина представлял собой сложный комплекс: он включал дом с примыкающими строениями, сад, виноградник, небольшие участки, засеянные льном или коноплей. При этом с точки зрения средневекового права двор имел решающее значение; именно с ним, как показывает К. Бадер, было связано право пользования пахотной землей, он сохранял свою правовую значимость и в том случае, когда на нем не было дома, — если дом сгорел или был разрушен. В рамках хозяйственной жизни двора крестьянин действовал по своему усмотрению и его трудовая деятельность здесь никем не регламентировалась.
Внутренняя территория деревни была обнесена изгородью, принимавшей подчас характер укреплений типа городских валов и рвов. Селиться за пределами ограды было запрещено. По мере роста населения ограда расширялась. С деревенской оградой, обозначавшей границы поселения, связывались древние магические представления, она служила также защитой от неожиданного нападения. Вместе с тем обнесенная изгородью территория средневекового деревенского поселения располагала особым правом (миром) — преступления, совершенные на территории деревни, карались с особой строгостью. Одним из институтов деревенского мира было, в частности, право предоставления убежища, но в полной мере это право не утвердилось — феодальная судебная власть постоянно ограничивала его, а в ряде случаев вообще отрицала. В отличие от города средневековой деревне не удалось превратиться в замкнутую сферу действия особого права.
Пахотная земля деревни подразделялась на три поля, которые в свою очередь делились на отдельные полосы. В принципе полноправный крестьянин — владелец двора — должен был иметь в каждом из полей свои полосы, однако в действительности дело обстояло далеко не так. Имущественная дифференциация очень рано возникла в средневековой деревне: отнюдь не все крестьяне располагали плугом (или сохой), имели упряжку, немало было и таких, которые обрабатывали свой участок вручную.
Альменда — это прежде всего лесные угодья, а лес для крестьянина средневековья был не только источником топлива и строительного материала, но главным образом пастбищем, и в первую очередь для свиней. Пользование альмендой первоначально было привилегией полноправных крестьян, и до тех пор, пока деревня состояла из однородных в правовом отношении домохозяйств, альмендой пользовались совместно. Ho c XIII века положение меняется: под влиянием роста численности населения, интенсивного освоения нови и резкого сокращения лесных угодий обостряется борьба за альменду — сначала между зажиточными, полноправными крестьянами и бедным людом, а затем между всеми жителями деревни и пришельцами, корчевавшими леса.
Деревня была в принципе самодовлеющей экономической единицей, производящей все (или почти все) необходимое для существования. Из этого, однако, не следует, что продукция крестьянских хозяйств целиком предназначалась для внутреннего потребления и платежей феодальному господину. Даже в небольших деревнях уже в IX—X веках возникают еженедельные рынки и крестьяне втягиваются в торговлю продуктами земледельческого производства. Сельские промыслы были еще мало распространены в период, предшествовавший XIV веку, но в деревнях, располагавшихся вблизи городов с развитым сукноделием, крестьяне уже работали сдельно или за установленную плату на скупщика.
И вместе с тем связь деревни с внешним миром была ограниченной и жизнь здесь больше, чем где-либо, подчинялась природному ритму и обычаям. Обычай придавал крестьянскому быту известные черты патриархальности. Хотя эксплуатация была жестокой, она прикрывалась видимостью услуг, оказываемых обеими сторонами. Когда созревал урожай и господин испытывал особенно большую потребность в рабочих руках, обычай требовал, чтобы крестьяне выходили на помощь, отрываясь от своих собственных столь же настоятельных дел, но за это обычай требовал от сеньора щедрого угощения, подчас стоившего больше убранного зерна. В системе взаимоотношений между крестьянином и феодалом жестокость причудливым образом переплеталась с патриархальностью: жестокость диктовалась не столько интересами прибыли, сколько спецификой нравов и оценкой человеческой личности в эту эпоху, убежденностью сеньоров в том, что их сервы — неполноценные люди. Патриархальность же удерживалась как общей традиционностью средневекового быта, так и соображениями необходимости поддерживать и воспроизводить свое хозяйство. Поэтому богатеющий крестьянин нередко встречал со стороны господина недоверчиво враждебное отношение, тогда как разоряющийся бедняк мог получить поддержку и помощь. Проникновение в деревню построенных на чистогане отношений начинает в XIV веке разрушать эту систему неустойчивого равновесия, столь типичную для средневековой деревни; обе стороны недовольны друг другом, но обе не могут обойтись друг без друга и направляют свои усилия на ежечасное воспроизводство установившихся хозяйственных форм и социальных отношений.
