— Выходи, — сказала она. Брюн уже привыкла к их странному акценту. — Да поживей.

Брюн с трудом вылезла из машины. Женщина ей только мешала. На улице она огляделась. Машина была похожа на те, что она видела в старинных книгах отца, большая, высокая, похожая на ящик. Приехали они по широкой, мощенной кирпичом улице, по краям которой стояли низкие, не выше трех этажей, здания из камня и кирпича. Женщина дернула ее за руку, и Брюн покачнулась.

— Нечего тут пялиться по сторонам, — сказала женщина. — Ты здесь не для этого. Заходи в дом, как приличная женщина.

Брюн шла медленно, быстрее она не могла, хотя ее и поддерживал один из сопровождавших мужчин. У нее был такой большой живот, что она с трудом двигалась, да еще камни мостовой больно кололи ноги. Она посмотрела на здание, к которому они шли, и чуть не упала, споткнувшись о ступеньку, пытаясь его рассмотреть. Оно было построено из больших каменных глыб. На фасаде, выходившем на улицу, не было ни одного окна, а сбоку от тяжелой двери стоял высокий грузный мужчина. Сразу было понятно, что это охранник. Что же это такое, тюрьма?

Когда они зашли в дом и матрона начала резким голосом перечислять ей правила поведения, Брюн подумала, что, может, в тюрьме было бы и легче. Здесь она будет находиться до рождения ребенка и несколько недель после родов. Она будет жить с другими потаскухами, незамужними беременными женщинами. Будет готовить, шить, убирать. Будет молчать, как и все остальные. Ей должно слушать, не говорить. Если матрона заметит, что она шепчется с другими женщинами или пытается говорить губами, она проведет день взаперти в своей комнате. С этими словами матрона подтолкнула ее в узенькую комнату, в которой из мебели были только кровать и маленькая тумбочка у изголовья. Матрона захлопнула дверь.

Брюн тяжело опустилась на кровать.

— И в рабочее время никаких посиделок на кровати! — с шумом распахнув дверь, прорычала матрона. — Лентяек мы не терпим. Доставай корзинку с шитьем и принимайся за работу. — Матрона указала на тумбочку.

Брюн тяжело поднялась, подошла к тумбочке, открыла ее. Внутри стояла круглая корзинка, рядом лежала аккуратно сложенная материя.

— В первую очередь сошьешь себе приличную одежду. А теперь иди за мной.

Она прошла вперед по коридору с каменным полом и вошла в комнату, которая вела во внутренний садик. В комнате сидели пять беременных женщин, все они занимались рукоделием. Никто даже не поднял голову, когда вошли матрона и Брюн. Брюн разглядела их лица, только когда сама села. У одной женщины лицо было искажено, словно стянуто на правую сторону. Шрамов видно не было, и Брюн не могла понять, что произошло с женщиной. Но матрона пальцем постучала ей по голове.

— За работу. Поменьше глазей по сторонам, побольше работай.

— Что вы сделали? — вскричал Пит Робертсон.

«Теперь капитан рейнджеров еще больше похож на больного индюка», — подумал Митч.

— Мы легко захватили торговца, капитан и экипаж обманули нас, а все женщины погрязли у них в мерзости, поэтому мы убили их всех. На борту оказалось пятеро детей: три девочки и двое мальчиков. Их мы привезли с собой. Сейчас они в моем доме. Когда мы все еще были в той же системе, приспосабливались к панели управления корабля, чтобы безошибочно ввести его в скоростной коридор, прямо на нас вышла эта маленькая яхта…

— И вы не могли их пропустить…

— Но они замедлили ход и пытались шпионить. Они бы считали наши опознавательные сигналы. Могли вычислить, откуда мы прибыли. Поэтому мы захватили и ее. На борту оказалась очень важная персона, так по крайней мере она о себе думала. — И Митч улыбнулся, вспомнив, как самоуверенно вела себя Брюн.

— Мерзость какая! — прошипел Сэм Дюбуа.

— Такая же баба, как остальные, — сказал Митч. — Я засунул ей в рот кляп, так и не дав выговориться, чтобы свою заразу она оставила при себе. Врач сказал, кровь у нее чистая, потом вытащил этот имплантант и сделал ее нормальной женщиной…

— Она из этих зарегистрированных эмбрионов, — перебил Сэм. — И это ты называешь чистой кровью?

— Смешение генов нескольких человек, так она может быть и незаконнорожденной… — продолжал Пит. — Ты же знаешь, что о них говорят пасторы.

— Она сильная, здоровая, молодая, сейчас она носит двойню, — твердо возразил Митч. — Она немая, в данный момент она в родильном доме для немых. Ничего плохого она не сделает. И поверь мне, я с ней был тверд, теперь она послушная и покорная.

— Но почему ты отправил назад яхту? — спросил Пит.

Они уже задают вопросы, никто не кричит, значит, все в порядке.

— Пора, чтобы нас начали немного уважать. А то болтают, будто мы обыкновенные пираты, как и все остальные. Преступники. Об этом пишет и Гернеси в своих газетенках, они тоже врут. А мы дадим им понять, что больше не потерпим такой лжи. Теперь они не посмеют делать вид, что нас не существует. Такие, как они, не могут помешать Божьему Промыслу. Кроме того, если они начали разыскивать эту бабу, а ее обязательно будут искать, ведь ее папаша еще та шишка, они кое-что найдут.

— Ты решил обрушить на нас гнев Династий, — прошипел Сэм. — Самой крупной и сильной державы в нашей части галактики, которую ты вздумал подразнить…

— Я не боюсь никого, кроме всемогущего Бога, — ответил Митч. — Так мы все клянемся перед тем, как стать рейнджерами. Бояться Бога, но не бояться человека — вот они, наши слова. Или ты уже забыл, Сэм? — Он чувствовал прилив сил. Новые дети хорошо привыкают к дому. А золотовласая потаскушка вынашивает близнецов. Конечно же, Бог на его стороне.

— И все-таки не стоило навлекать на нас беду, — сказал Пит.

— А я и не навлекал, — ответил Митч. — Да, я сделал так, что они узнают, что все это дело рук Милиции, но какой — это уже вопрос. Мы не оставили никаких следов. А к тому времени, когда они догадаются — если вообще догадаются, — мы поднимем такой шум по всей галактике Династий, что им будет уже не до нас. Хоть пальцем в нашу сторону пошевелят, взорвем парочку их станций, они и успокоятся. Я написал им это. Никто не начинает войну из-за одной бабы.

Брюн не находила себе места в стенах родильного дома. Ей разрешалось выходить в окруженный высокими стенами садик, и она ковыляла по выложенным кирпичом дорожкам на распухших, больных ногах. Ей на самом деле нужно было каждый день делать пять кругов вокруг садика. Ей разрешалось ходить из своей комнаты на кухню, в столовую, ванную, туалет и рабочую комнату. Но единственная входная дверь была заперта. И не просто заперта, у двери всегда стоял охранник, мужчина на голову выше ее. Остальные пять женщин тоже были немыми, как и она. Женщина, командовавшая ими (Брюн даже не представляла, как можно ее называть), напротив, говорила слишком много. Она раздавала приказы беременным, словно была тюремным надсмотрщиком. А может, так оно и было, Брюн все время чувствовала, что она здесь как в тюрьме. Ей приходилось каждый день проводить много времени за шитьем: она шила вещи для себя, для будущего ребенка, вещи, которые будет носить после родов. Кроме этого, она помогала на кухне. Убиралась в помещениях, с трудом волочила по полу мокрую тряпку, чистила унитазы, раковины и душевые кабины.

Ее поддерживала мысль о Хэйзел. Где она теперь, вместе со своими малышками? Что с ней произошло? Ничего хорошего. Брюн обещала Хэйзел, обещала самой себе, что она освободит Хэйзел из этого ада, правда, еще непонятно, каким образом.

Ее осматривали каждый день. Когда подошло время рожать, в ней появился новый страх. Однажды женщина, резавшая морковку на кухне рядом с ней, неожиданно согнулась и схватилась рукой за живот. Раскрыла рот в безмолвном крике. Брюн видела, как она вся напряглась.

— Иди-ка сюда, ты, — сказала надсмотрщица, сурово глядя на Брюн. — Помоги ей. — Брюн подхватила женщину под руку и помогла ей пройти по коридору. Надсмотрщица, державшая женщину с другой стороны, провела их в комнаты, которые Брюн до сих пор ни разу не видела… Выложенный плиткой пол… узкая кровать, слишком узкая, чтобы на ней можно было лежать… Роженица с трудом опустилась на это подобие кровати, и Брюн поняла, что это такое — тут женщины рожают. И она будет рожать здесь. Женщина вся извивалась, из нее струей вылилась жидкость, на кровать, на пол.