я изобразил падение с растяжек на пол.

Марио открыл рот, но Анжело не дал ему спорить.

- Все готово. Утром я трижды упал на маты. Все отснято, и есть достаточно

страховочных кадров. Все сделано, Мэтт, можешь больше не переживать по

этому поводу.

Марио выдернул запястье из рук Томми и приготовился бушевать, но Анжело

жестом заставил его молчать.

- Спорить нет смысла. Все уже снято, закончено и сложено в коробку. Больше не

о чем волноваться. Все.

Глаза Марио пылали, незакрепленный конец ленты комически свисал с запястья.

- Какого дьявола, Анжело? Так завидуешь, что даже этого мне не позволяешь?

Или считаешь, что я боюсь?

- Конечно, боишься, – спокойно сказал Анжело. – Ты всегда боялся каскадерской

работы, а когда люди боятся, они убиваются. Я знаю об этом все, помнишь? Не

дури, Мэтт. Это тебе не тест на храбрость и не соревнование. Это моя работа, и

я ее сделал. А ты приступай к своей и не строй из себя примадонну.

«Упс», – подумал Томми.

Небрежный тон Анжело уязвлял почище всяких издевок. Марио побелел под

слоем грима.

- Пошел ты к черту! Никакого монтажа! Парриш сделал это, я понял, как, и

собираюсь проследить, чтобы все было как надо… без обмана! Прочь с дороги, Анжело! Я не боюсь и докажу это тебе раз и навсегда!

- Боже мой, Мэтт, я же сказал, все уже снято…

Марио схватился за лестницу.

Анжело дернул его назад. К этому времени вокруг уже собралась небольшая

толпа. Из-за спин операторов вышел Мейсон и остановился, уперев руки в бока.

- Что на этот раз, Анжело? Ваш проклятый союз испортил первый фильм про

Парриша. Этот тоже собираетесь испортить?

Все еще сжимая Марио за руку, Анжело хмуро ответил:

- Этот человек не является опытным каскадером. У меня есть право запретить

исполнение трюка, для которого он недостаточно компетентен.

- Боже, он лучший гимнаст… ты сам мне говорил!

- Так и есть. Лучший гимнаст. Я учил его, и я знаю, что он может, а что нет. Его

наняли летать, а не дублировать падения. Это мое дело, а не его…

Марио вырвал руку и вызверился на Анжело:

- Не смей говорить, что я могу и чего не могу! Ты даже больше не в номере, ублюдок!

Глаза Анжело полыхнули гневом, но лицо сохраняло невозмутимость.

- Ты теперь в моем профсоюзе, Мэтт, и в этой профессии тебя даже любителем

не назовешь. И я буду говорить, что ты можешь и что не можешь. Твое дело –

полет, вот и летай.

Он повернулся к Мейсону.

- Можете позвонить в калифорнийский офис, если хотите. Ночью я провел три

часа, улаживая это дело. Все решено, трюк сделают в лаборатории.

Марио взял себя в руки. Томми не решался и слова сказать, чувствуя старую

мертвенную тишину, возникающую посреди его приступов ярости, тишину, возвещающую о бешеном шторме.

- Анжело, это нельзя смонтировать. Так будет неправильно!

- Что значит, нельзя? Я же сказал, все уже готово. Когда напечатают, ты сам не

отличишь, парень.

- Ты не понимаешь, – проговорил Марио с тихим отчаянием. – Такое нельзя… не

должно быть подделано! Ты читал сценарий? Анжело, это не просто кучка

трюков… мы здесь жизнь делаем, а это был решающий момент в этой жизни, событие, которое создало его! Неужели ты не понимаешь? До этого момента все, что мы делали, было настоящим, теперь оно получило собственную жизнь. Это

искусство, а не обманка… неужели ты не видишь разницы? Ты не смотрел

отснятый материал? Не чувствовал дух? Это обязан быть собственный трюк

Парриша, все должно быть так, как когда-то случилось, одним сплошным куском, на камеру, без всякого монтажа… Анжело, как ты не поймешь? Это искусство, не

фальшивка… это будет неправильно!

По лицу Марио текли слезы, но Анжело оставался тверд как камень.

- Ты всегда знал толк в искусстве. Но я никогда не понимал ту чушь, которую ты

городил. В том, чтобы убиться на камеру, нет никакого искусства. Я знаю лишь то, что я каскадер, член профсоюза, и мой долг – защищать работников на этой

стоянке, а значит, и тебя. Если тебя наняли летать, ты будешь летать. Тебе за

это платят.

Он смотрел на плачущего Марио, и в его глазах было презрение, хотя смущение, пожалуй, тоже.

- Мэтт, ради бога, не лезь на рожон!

Марио заговорил – тихим, не предвещающим ничего хорошего тоном.

- Я больше тебе не подчиняюсь. Всю жизнь подчинялся, но не сейчас. Я сделаю

это, и ты меня не остановишь.

- О нет, остановлю, – Анжело взял его за плечи и оттащил от лестницы. – То, что

ты пытаешься сделать, невозможно. И точка. Больше здесь нечего обсуждать.

Либо мы это смонтируем, либо вообще выкинем.

- Нет ничего невозможного, – сказал Марио дрожащим голосом. – Ты хочешь

думать, что я не смогу, но я не собираюсь позволять тебе… командовать мной, больше никогда…

Даже Томми, стоявший ближе всех, не понял, как это случилось, не услышал, что

сказал Анжело, но возле лестницы произошла короткая яростная стычка. Марио

пытался вырваться, лестница извивалась. Марио ударил, Анжело отступил, из

рассеченной губы потекла кровь. Тряхнув головой, он посмотрел на Марио и

произнес с горьким презрением:

- Я ожидал от тебя лучшего.

Мейсон, посмотрев на белое лицо Марио и окровавленный рот Анжело, окончательно потерял терпение:

- Выключайте! У всех перерыв пятнадцать минут!

- Я принесу тебе кофе, Марио, – тихо сказала Стелла и ушла к автомату.

Анжело пошагал прочь. Томми, очнувшись от секундного столбняка, поспешил за

ним. Догнал в темном коридоре возле офиса Джима Фортунати, схватил за руку

и развернул.

- Как ты смеешь убегать от него сейчас? Что ты с ним делаешь? Хочешь, чтобы он

убился?

Анжело отшатнулся, будто прикосновение оскверняло, и сказал сквозь зубы:

- Убери от меня руки, проклятый маленький… – слова выходили шипением. – Я

как раз стараюсь, чтобы он не убился со всей своей чушью про искусство! Я бы

тебе шею сломал!

У Томми на языке вертелось: «Занимай очередь», но это ничем бы не помогло

разрешению конфликта между Анжело и Марио.

Это между ними. Я здесь ни при чем. Вот чего я не понимал раньше.

- Шею? Попробуй! Только сначала я донесу до тебя свое мнение. И лучше

послушай, Анжело, и слушай внимательно. Я не католик, но наслушался

достаточно из катехизиса Тессы и знаю, что такое грехи бездействия. И если ты

не выслушаешь меня сейчас, твой собственный Бог накажет тебя за убийство. Да, за убийство!

- Ты не имеешь права говорить о моей религии…

- Замолчи! Папаша Тони давно мне рассказывал. Он сказал, что судьба Мэтта –

одиночество, потребность сделать то, чего до него никто никогда не делал.

Папаша не знал, почему так получилось…

- А ты, надо полагать, знаешь?

Томми не обращал внимания. Слова лились бездумно, он понятия не имел, что

скажет в следующую секунду, все получалось как бы само собой.

- Папаша не знал, но принимал это, вот в чем дело. Он знал, что должен сделать

Мэтт, и ты тоже должен это принять. Разве ты не знаешь… черт побери, Анжело, разве ты не знаешь, что ты единственный отец, который у него когда-либо был?

Ты вырастил его, сделал из него то, кем он является сейчас, даже если это тебе

не нравится. Ты ему за отца и… ты же знаешь Люсию… за мать. Все, что он

есть… все!... это потому, что ты сделал его таким, нравится тебе это или нет…

- Есть одна вещь, которую он перенял явно не от меня, – хмыкнул Анжело.

Но Томми налетел на него.

- Не обманывай себя! И это тоже! Всю свою жизнь он добивался твоего

одобрения… твоего принятия… твоей любви! Ему надо знать… он не может