худых запястьях мальчика.

- Тише, тише, – с улыбкой проговорил он, чувствуя напряжение в хватке Клэя. –

Поймал!

Снова выпрямившись, Томми услышал, как Марио делает замечания.

- Проблема в том, Клэй, что ты не прыгаешь. Ты просто позволяешь Томми

стянуть себя с трапеции.

- А Джонни говорил делать так, – возразил Клэй, и Томми от изумления чуть не

свалился с ловиторки.

Попробовал бы он в свое время начать оправдываться перед Анжело!

- Что-то я не припомню, чтобы интересовался мнением Джонни! – рявкнул Марио.

– И твоим тоже! Черт возьми, не спорь, Клэй! Держи трапецию для Барта. Ладно, Барт, так хорошо, но возьми перекладину ближе к центру. Я хочу довести тебя до

такого уровня, чтобы ты смог сам сделать хотя бы простой перелет. Я понимаю, что тебя будут дублировать, но так ты лучше поймешь, что делать. Когда

начнешь раскачиваться, не забывай сгибать локти…

Теперь Барт учился красиво падать. Наверное, благодаря долгим занятиям

другими видами спорта – фехтованием, танцами, вождением – он обзавелся

такими изумительными рефлексами. Томми видел, что Барт никогда не станет

хорошим воздушником, зато сможет мастерски такового изобразить. Он перенял

походку Марио и непринужденно, без всякой искусственности, копировал его

жесты – актер, вживающийся в роль персонажа.

- Уже подбирают актеров для фильма, – сказал Барт в раздевалке, когда

мальчики ушли. – Барри Кэсс хотел играть Регги Парриша – брата Барни и его

ловитора. Его даже вызвали на пробы, но он не подошел.

Томми вспомнил красивого седеющего мужчину, похожего на Джима Фортунати.

- А он разве не староват лет на тридцать?

- В этом бизнесе возраст не главное. Кандидатуру Кэсса отклонили из-за роста.

В нем шесть футов два дюйма, и рядом мы смотримся, как Матт и Джефф[1].

Хотя ловитор обычно бывает крупным парнем. Томми ведь выше тебя?

Марио, вытаращившись на него, рассмеялся.

- Да ты издеваешься. Мне вечно твердили, что я слишком высок для вольтижера.

Ты и я примерно одинакового роста, и каждый из нас дюйма на три выше Тома.

Ридер переводил сконфуженный взгляд с Марио на Томми и обратно.

- Но что-то заставляет его выглядеть крупнее. Я готов был поклясться, что в

ловиторке он казался в два раза больше тебя.

- Все воздушники выглядят большими в трапециях, – пояснил Марио. – Одно из

самых распространенных заблуждений в нашем деле. Все считают нас крупными, пока не увидят в обычной одежде.

- В общем, – сказал Барт, – Мейсон в восторге от идеи взять Сантелли

дублировать сцены полета.

Марио, стоя к ним спиной, выпутывал ногу из трико.

- Я не смогу показать им тройное. Пока не смогу.

Барт пожал плечами.

- Нет нужды торопиться. Это будет твой последний трюк.

Нечаянная двусмысленность заставила Томми вздрогнуть.

А Барт добавил:

- Жаль, что здесь нет душа.

- Если хочешь, иди помойся наверху.

- Да нет, все в порядке, – отмахнулся Барт и фыркнул: – А то кто-нибудь может

не так понять – с моей-то репутацией.

Вдруг он помрачнел и, как был обнаженный, встал и посмотрел на остальных.

- Боже, я понимаю, почему вы так поступаете, но меня просто убило, как нам

пришлось мямлить перед этими ребятами. Что нельзя было сказать все как есть.

А если бы мы признались, то кто-нибудь наверняка решил бы, что мы пытаемся их

совратить. Мне просто хотелось быть… честным. Особенно когда у них в головах

это дурацкое заблуждение, будто в балете полно голубых, и туда опасно

отдавать сыновей.

Марио хмыкнул.

- Но нельзя отрицать, что такого вовсе не случается. Уж кому, как не тебе, знать.

- Черт подери, нет! – яростно возразил Барт. – Я не о том, и ты это знаешь!

Парень, я был в курсе про тебя. И если бы я ошибся…

- Если бы ты ошибся, – перебил Марио, – появилась бы еще одна грязная история

насчет того, что в балете одни педики, которые только и делают, что бросаются

на детишек. К тому же некоторые могли бы сказать, что я вырос бы нормальным, если бы ты не…

- Да ладно тебе, – ласково сказал Ридер, – ты же не веришь в эту чушь. Ну

согласился бы ты раз – потому что я тебе нравился или тебе было любопытно, каково это. Ну два – потому что мы были друзьями, и ты не хотел ранить мои

чувства. Только если бы это было не твое, рано или поздно ты послал бы меня

далеко и надолго и нашел бы себе девушку. В балете хватает красивых девушек.

Он натянул трусы и принялся надевать брюки.

- Мне просто тошно слышать, как дети простодушно выкладывают, что их отцы

считают всех танцоров геями. Такое ощущение, будто это хуже смерти. Даже

если бы это была правда… а это не так.

- Просто такие вещи трудно понять, пока… сам не почувствуешь, – вставил

Томми. – А потом уже слишком поздно. Как заставить понять тех, у кого нет

такого опыта?

- Возможно, – жестко сказал Барт, – надо сделать то, чего мы побоялись перед

этими мальчиками. Поговорить прямо. Так и сказать: «Послушай, парень, я гей, но это, во-первых, не делает меня женоподобным, а во-вторых, я не рыщу по

округе, только и думая, как бы изнасиловать первого встречного».

Марио криво улыбнулся.

- Сказать и оказаться в грязи по макушку.

- Безусловно, – проговорил Барт с неожиданным отчаянием.

В волнении он криво повязал галстук и теперь мучительно его перевязывал.

- Я чувствую себя шпионом. Или каким-то двойным агентом. На экране расточаю

любовь и романтику, а в жизни… Боже, как меня это все достало. На меня

вешаются женщины, я получаю любовные записки десятками, а мне просто

хочется встать и заорать, что я совсем не такой и мне это не нужно.

Голос его подрагивал. Замолкнув, Барт принялся трясущимися руками зажигать

сигарету.

- Я тебя понимаю, – сказал Марио. – Наверное, всем нам это знакомо. Но таков

мир, и вряд ли мы можем что-то изменить. Разве что вернуться во времена той

книги, которую ты мне когда-то дал. Про Грецию и священный отряд.

Слабо улыбнувшись Барту, он повторил отрывок, который цитировал несколько

лет назад Томми.

- Любовь и дружба принимают свою чистейшую форму в отношениях между

мужчинами. В Спарте каждому достойному мальчику полагалось иметь зрелого

любовника, который был ему наставником и образцом мужественности. Эээ, черт, дальше забыл. Что-то вроде того, что оба скорее бы умерли, чем выставили себя

в недостойном свете в глазах друг друга.

- Ты и твои дурацкие древние греки, – мрачно протянул Барт. – Знаю, знаю. Греки

могли то, греки могли се. А мне в наши времена от этого какая польза?

Марио тронул его за плечо, и Томми вспомнил, что когда-то они спали друг с

другом. Теперь стало очевидно, что их связывало нечто большее, чем просто

секс.

- Ты не знаешь, что это значило для меня. Когда я поступил в колледж, именно ты

сказал, что мне надо познакомиться с греческой литературой. Разве ты не

понимаешь, каким откровением для меня это стало? До этого я считал, что один

такой, кроме разве что парочки дегенератов. И я думал, что в конце концов тоже

таким сделаюсь. А потом я встретил тебя и понял, что… среди гомосексуалов

есть и хорошие люди, что человек может быть геем, но оставаться при этом…

достойным, честным, целеустремленным… творческим.

Он приобнял Барта за плечи.

- Вся эта штука насчет вдохновения и примера для подражания. Иисусе, разве ты

не понимаешь, кем ты был для меня? Мне понадобились все эти книги… и не

только они… чтобы вернуть себе хоть каплю самоуважения. Я уже не говорю о

том, чтобы чувствовать себя нормальным и правильным, но хотя бы набраться