– Да, прочла. Очень интересно. Папа, ты бывал на Каспийском море?

Разговор происходил за ужином. Марфенька забыла о стынувшей котлетке и смотрела на отца широко открытыми глазами. Радужная оболочка их почти сливалась со зрачком, и потому глаза были похожи на две крупные черные вишни.

Оленев невольно улыбнулся.

– В юности много пришлось поездить... Принимал участие в ряде экспедиций. Это было еще до твоего рождения. И теперь иногда приходится выезжать. В позапрошлом году был в Баку.

«Я бы всю жизнь ездила!» —подумала Марфенька. Постепенно отец и дочь несколько сблизились. В отсутствие Кати Марфенька поила его чаем, готовила несложный ужин. Евгению Петровичу особенно понравились бараньи биточки в приготовлении Марфеньки, и он иногда, даже в присутствии Кати, просил ее пожарить их. Довольная Марфенька повязывала густые русые косы платочком, чтоб не упал волос, старательно отбивала куски мяса и, обваляв их в сухариках, жарила биточки в кипящем масле.

У матери ей доводилось бывать редко, и Марфенька как-то стеснялась ее. Отчима (при живом-то отце!) Марфенька встретила с предубеждением и неприязнью, но выдержать такого тона не сумела. Уж очень забавным и добрым оказался этот человек. Виктор Алексеевич сразу нашел, что у Марфеньки «необычайно богатая мимика», и при каждой встрече заставлял ее разыгрывать небольшие сценки, что очень занимало ее. С ним было легко и весело.

Однажды, когда Виктор Алексеевич чуть не в десятый раз заставлял Марфеньку представить, что она заблудилась в лесу и боится волка («не так спокойно, ведь вечер надвигается, волк может выйти из-за каждого деревца!»), в комнату вошла с письмом в руке Любовь Даниловна.

– Удивительно милое и бесцеремонное письмо,– сказала она, смеясь.– Какой-то мальчик с Каспийского моря из поселка Бурунного умоляет прислать его старшей сестре... платье.

Она рассмеялась своим мелодичным, знакомым многим смехом.

– Прилагает тысячу пятьсот рублей. Вот перевод, представьте.

– Ой, мамочка, дай прочесть!

– Интересно! Дай-ка сюда письмо. Письмо было прочитано вслух. Вот его текст:

Дорогая Любовь Даниловна! Только сейчас передавали по радио Ваш концерт. Это так прекрасно – Ваш голос и как Вы поете! Я всего лишь школьник Яша Ефремов из рабочего поселка Бурунного на Каспийском море и не очень-то разбираюсь в музыке. Но я был так потрясен, словно умер и снова родился.

Перед этим я сидел на своей койке в домике участкового надсмотрщика (мой отец – линейщик на важнейшей телефонно-телеграфной линии связи) и слушал, как свистит ветер над пустынными дюнами. Все эти годы, пока отец не женился, мы жили на заброшенном маяке, который временно отдали линейно-техническому узлу.

Каспий мелеет и уходит, и вот маяк остался один в дюнах, и некому ему светить Люди, которые сумеют вернуть море и зажечь свет на маяке, сделают величайшее дело на земле. Так сказал Филипп Мальшет, океанолог, который жил у нас на маяке целое лето. Уезжая, он подарил мне лоцию Каспийского моря, и это ко многому обязывает человека. Моя старшая сестра Лиза тоже будет океанологом. Я еще не знаю, кем я буду, но знаю одно: мы с Лизонькой всю жизнь посвятим тому, чтобы вернуть море. Маяк снова должен светить людям. Это – цель моей жизни.

А еще у меня есть одно очень крепкое желание. И над ним я ломаю голову вот уже две недели. Я первый раз в жизни заработал деньги. А у Лизоньки еще никогда не было красивого платья (женщины придают этому большое значение).

Мне просто необходимо подарить ей платье. Оно должно быть белое и воздушное, такое, чтоб девушка, надев его, поверила вдруг, что все мечты, даже самые несбыточные, непременно сбудутся.

Но где я могу достать такое платье? Ни в Астрахани, ни в Гурьеве их нет, я узнавал. И вот я осмелился обратиться к Вам с огромной просьбой: пожалуйста, достаньте для Лизоньки такое платье. Ее рост – сто шестьдесят сантиметров, она тоненькая.

Мне некого попросить, и я подумал, что у великой артистки должно быть великое сердце.

Простите за такое беспокойство, но я просто должен подарить Лизоньке такое платье, у меня это из головы не выходит.

Заранее Вам благодарен, деньги перевожу вместе с письмом.

Ваш Яша Ефремов.

– Видели вы что-либо подобное?– от всей души рассмеялась Любовь Даниловна.

– Ой, мама!... Подари мне это письмо! Ну, мамочка!—взмолилась Марфенька.

– Пожалуйста!—Любовь Даниловна небрежно протянула письмо, и в жизнь Марфеньки вошел Яша Ефремов.

– Что-то в нем есть, в этом Яше, удивительно хорошее...– задумчиво сказал режиссер.– Добрый он малый, хороший брат. Когда ты думаешь послать платье?– обратился он ласково к жене.– Мы вместе поедем выбирать.

– Мама! Виктор Алексеевич! Возьмите меня с собой! Берете? Да? Ух!

– Надо позвонить в Дом моделей, возможно, там найдется подходящее нейлоновое платье,– несколько недовольным тоном произнесла Оленева.

Были куплены два прелестных серебристо-белых платья для выпускного вечера – Лизе Ефремовой и Марфеньке. Режиссер и Марфенька купили еще нарядное белье и туфли. Долго гадали, какой может быть у Лизы номер обуви, и решили взять наудачу – тридцать пятый. Упирающейся Любови Даниловне продиктовали письмо. Затем сами упаковали и отправили посылку.

Когда пришел благодарный ответ, Марфенька не выдержала и написала Ефремову Яше письмо. Так завязалась эта переписка, эта дружба – на долгие годы.

Детство Марфеньки не тема этого романа, который начинается со вступления Марфы Оленевой в самостоятельную жизнь. Пришлось вспомнить ее детские годы лишь потому, что в них истоки характера Марфеньки.

Марфенька действительно сама себя воспитала – у нее с самого детства на редкость самостоятельная натура. Читала ли она любимую книгу, выслушивала ли мнение одноклассников, рассуждения профессора отца, беседу классной руководительницы Берты Ивановны или даже вдумывалась в очередное письмо Яши Ефремова – высшего для нее авторитета, она с одним соглашалась, другое решительно отвергала, третье ее вообще оставляло равнодушной. Она почти не поддавалась воздействию извне. Иногда ее можно было убедить – очень редко, когда ей что-то изнутри подсказывало, что она неправа. Классной руководительнице Марфенька доставляла много хлопот, куда больше, чем самые избалованные из ее воспитанников, которые озоровали и капризничали, но легко поддавались влиянию наставника.

Так было, например, с вопросом о роли коллектива. Берта Ивановна произносила это слово с величайшим уважением. Она была председателем месткома и если делала что-нибудь для своего коллектива, то буквально священнодействовала. Когда кто-нибудь из ребят получал тройку, она всегда говорила:

– Как тебе не совестно, ты подводишь коллектив!

Эта добрая женщина была просто оскорблена в лучших чувствах, когда Марфенька, а за нею несколько мальчишек стали ей возражать:

– Смотря какой коллектив собрался, а то может быть и так, что один или два человека правы, а остальные члены коллектива ошибаются.

– Этого никогда не может быть!– возмущалась молодая учительница.

Она долго объясняла Марфеньке ее ошибку. Марфенька, по своему обыкновению, внимательно выслушала, но промолчала, не любя споров.

– Ты поняла?—резко спросила Берта Ивановна, закончив объяснение.

– Чего же тут не понять,– равнодушно ответила Марфенька.

– Но ты согласна теперь?– стараясь не показать раздражения, спросила учительница.

– Не согласна.

– Ну, знаешь... Мы поговорим с тобой после уроков.

– Она все равно не согласится,– засмеялись ребята....– Но как же можно не согласиться?

Однажды класс, сговорившись, сбежал с урока математики. Марфенька сначала возражала против этого, но потом, усмехнувшись, согласилась с большинством ребят. Пришедший на урок математик нашел лишь пустые парты и бросился к директору.