Началось с того, что я задумал богатые впечатления, которые дает мне каждая весна, в этот раз выразить посредством простейших детских рассказов и целиком посвятить себя на некоторое время этому делу. В это время разогнали московскую организацию.
1 Февраля. Весна света. Морозы не слабеют при вседневном блеске солнца. В полдень очень приятно гулять, солнце ласкает, и снег при солнце особенно пахнет.
Сегодня Лида снимала белье на чердаке и так напугала Терентия, что он ударился в стекло, разбил и улетел. Он как пуля летел в прямом направлении с версту. Петя нашел его в кустах на снегу и схватил. После этого путешествия он захворал, будет ли жив? Если бы он выжил, то дал бы нам весной послушать свое токование, а потом мы бы отдали его в зоопарк, и там бы ему было все: и пища, и уход, и, может быть, самка… Можно бы легко и теперь написать об этом рассказ, но я предпочитаю выждать и писать на основании опыта.
Сегодня сразу четыре ястреба бросились на стаю белых голубей у соседей, один даже схватил было двух, но мальчик выстрелил и одного ястреб выпустил. Четырех унесли, четыре улетели неизвестно куда и два — «монах» с голубкой от ястреба сразу бросились вниз под балкон и тем спаслись. От всей стаи в 10 штук остались «монах» с голубкой. Явление сразу четырех ястребов объясняется особенным блеском солнца, отчего белые голуби, вероятно, были далеко заметны. Мальчики сказали нам, что голуби темного цвета, «галки», ценятся дороже белых именно за то, что их не так бьют ястребы. Можно догадаться, почему альбиносы в природе так редки… «Монахами» называют белых голубей с черной головой. Еще есть названия «сороки». На мои слова в утешение мальчикам о том, что от «монаха» с голубкой они разведут себе скоро много голубей новых, они ответили, что в лучшем случае через год будет только два новых, что выход молодых у голубей — дело капризное, и все зависит от того, насколько пара подходит друг к другу и дружно живет. Так обыкновенно у них самец и самка сменяют друг друга во время насиживания, а то был случай, она сидит хорошо, а он посидит немного, бросит и к голубям, это заметила самка, и тут же у гнезда стерегла: как он сойдет, она сядет и оттого вовсе извелась, и ничего хорошего у этой пары не вышло.
Некто (табачный торговец) рассказывал мне в пути: «Я в плену у своей жены, потому что могу только с ней. Мне нужно по крайней мере год, чтобы я мог привыкнуть к другой женщине и у меня бы с ней что-нибудь вышло. Я пробовал: год. Пробовал ускорить — не мог, и было гадко потом. С проституткой никак не могу. И без этого я делаюсь на себя непохож, болею, работать не могу правильно. Так я живу тайным рабом своей жены. Бывает, бунтую, ненавижу ее, но, в конце концов, непременно смиряюсь: безвыходное положение!».
6 Февраля. Вчера фыкнул мороз в 35°, а я ходил проверить лисицу. Это было уже третье утро, как мы ее зафлажили. Ко второму утру она из норы не вышла. Вчера набродила в оконце и вернулась в нору. Ошибка в том, что «затылочный» флаг поставлен далековато от норы, в темноте она его не рассмотрела и ушла. По следам можно было видеть, как осторожно она подходила и останавливалась каждый раз, как видела флаг. А вероятно уже начинается течка. Рассказ для детей: жизнь лисицы по следам. Ее женихи сидят за флагами и дожидаются. Один вошел ночью в воротца — флаги повалились, и вывел ее, голодную. Описать эти морозы, — что мы не могли идти на облаву.
<Приписка на полях> Цветы на обоях и другие разные фигуры, повторенные множество раз, совершенно бессмысленны и их не замечают, тем не менее, перемени обои, и будет…
Луначарский, присоединяясь к разгрому Академии, говорит, что «всякая наука вне марксизма есть полунаука». Возмущение охватывает от этих слов, когда собираешь в себе свой естественный разум: отбросив даже теоретическую науку, трудно человека, работающего над туберкулезной бациллой, обязать марксизмом. Но понимать надо все эти фразы с ключом: Лун. хочет сказать, конечно, что половина работы ученых в капиталист, условиях попадает на войну и роскошь, тогда как в условиях осуществленного марксизма вся наука целиком будет помогать людям жить. Такое упование, и ему должна подчиняться наука. Но с точки зрения ученого «марксизм» такая же наука, как, напр., «геология». И ему непонятно, почему же одна дисциплина должна подчиняться другой, столь несродной. А если признать марксизм верой, то тем более понятно, что наука не хочет повторять давно пережитое в средних веках. Самое же главное сопротивление является из самого процесса творчества ученого: дерзновение на открытие нового питается непременно чувством личной свободы с обладанием абсолютной истины. Пусть разум ученого говорит об относительности всех истин и незначительной роли личности в истории, но гипотеза необходима, а гипотеза есть уже не коллективная, а личная догадка, и смелость для этой догадки питается силой, которую понять невозможно, потому что эта сила — мы сами, и мы не имеем возможности где-нибудь установиться, чтобы это исследовать, как землю не можем сдвинуть только потому, что не имеем опоры для рычага.
Развитие наук в истории связано вернее всего не с оскудением веры в Бога, а с бременем постижения его лично. Ученый часто говорит «нет Бога!», но это значит: нет Бога, в котором насильственно должна исчезнуть его личность. Такого рабовладельца он отвергает и занимается «законами» в тайном уповании, что и тут все — Бог. Ученый извне, «политически», атеист, а в творчестве непременно теист. Словом, ученый осуществляет свою веру методом, а не догматом. «Марксизм» же свой догмат выдает за научный метод, «закон» и тем самым вечно ищет в своем догматическом единстве овладеть творческим разнообразием жизни. Вот истоки столкновения коммунистов с Академией наук. Луначарский прав, печатая статью «С огнем не шутят». На огонь обыкновенно льют воду. И ученый, желая отстоять свою дисциплину, должен влить на огонь некоторое количество воды политграмоты. Все льют и заливают, «достижения» идут вопреки всему, это чисто органические достижения, на которых паразитирует «погремушка», а старики-академики только подливают масла в огонь. Луначарский уже опоздал, ссылаясь на мужиков, как на враждебную силу. Мужики теперь поняли свою ошибку и скоро все, как некогда шкрабы, пойдут в коллективы: им тогда и луг прирежут и трактор дадут. Есть расчет! Так жизнь постепенно рассосет, обмирщит догматику марксизма и коммунизма, от всего останется разумное и полезное для личного органического творчества жизни, так, уже сейчас намечается у крестьян возвращение к старой «гамазее», т. е. общественной ссыпке семян. Прав Луначарский: не шутят с огнем, академики, лейте больше воды!
<На полях> «у них вечности нет».
К «Журавлиной родине». Я хочу написать о том, что вокруг происходит, разобрать идейно и психологически столкновение ученых, заступившихся за водоросль, с коммунистами, которые уничтожают вечно ценное и под предлогом защиты человеческой массовой жизни создают «погремушку». Найти материал для изображения секретаря ячейки. Мужики сопротивляются, как «академики». Секретарь умный, сам мужик, завлекает их выгодой не играть огнем, а лить на него воду. Избрать центральным «академиком» Николая Фадеича, потому что он, городской, может больше рассуждать и высказываться (напр., что «в советской власти нет вечности»). У Яловецкого узнать: чем может соблазнить мужика секретарь и чем должны поступиться мужики. В этом компромиссе отразить и вскрыть борьбу творческих сил в создании хлеба насущного. Секретарь побеждает или мужики — оставить в неясности. Как на войне: никто ничего не знает. Правда секретаря, вероятно, в том, что он смутно для себя в образе казенного оптимизма отстаивает общегосударственные интересы, а мужики в образе частных интересов — творческую личность в труде.
