– Да, вам же известно: я любопытен, – ответил с улыбкой Генрих.

– По чести, ничего хорошего, государь, – сказал Келюс, – он больше не парижанин.

– Так кто же он тогда?

– Деревенщина. Он уступает дорогу.

– О! – сказал король. – Что это значит?

– Это значит, я собираюсь обучить свою собаку хватать его за икры, – сказал Келюс, – и, кто знает, может быть, даже и тогда он ничего не заметит из-за своих сапог.

– А я, – сказал Шомберг, – у меня есть чучело для упражнений в ударах шпагой, так вот я назову его Бюсси.

– А я, – заявил д'Эпернон, – я буду действовать более прямо и пойду дальше. Сегодня я ему наступил на ногу, завтра – дам ему пощечину. Храбрость у него напускная, она держится на самолюбии. Он говорит себе:

«Довольно я сражался за свою честь, теперь надо поберечь свою жизнь».

– Как, господа, – воскликнул Генрих, прикидываясь рассерженным, – вы осмелились дурно обращаться у меня в Лувре с дворянином из свиты моего брата?

– Увы, да, – сказал Можирон, отвечая на притворный гнев короля притворным же смирением, – и хотя мы обращались с ним весьма дурно, он ничем нам не ответил.

Король с улыбкой поглядел на Шико, нагнулся к его уху и шепнул:

– Ты все еще считаешь, что они мекают, Шико? Мне кажется, они уже зарычали, а?

– Э! – сказал Шико. – А может, они замяукали. Я знал людей, которым кошачье мяуканье ужасно действовало на нервы. Может быть, господин Бюсси относится к таким людям. Вот почему он и вышел, не ответив.

– Ты так думаешь? – сказал король.

– Поживем – увидим, – ответил наставительно Шико.

– Брось, – сказал Генрих, – каков господин, таков и слуга.

– Не хотите ли вы этим сказать, государь, что Бюсси слуга вашего брата? В таком случае вы изрядно ошибаетесь.

– Господа, – сказал Генрих, – я иду к королеве, с которой я обедаю. Скоро Желози 19разыграют перед нами фарс; приглашаю вас на представление.

Присутствующие почтительно поклонились, и король удалился через главную дверь.

Как раз в эту минуту господин де Сен-Люк входил через боковую.

Он знаком остановил четырех миньонов, собиравшихся уйти.

– Прошу прощения, господин де Келюс, – сказал он, поклонившись, – вы все еще живете на улице Сент-Оноре?

– Да, дорогой друг, а почему вы спрашиваете? – спросил Келюс.

– Я хотел бы сказать вам пару слов.

– О!

– А вы, господин де Шомберг, не будете ли вы так добры дать мне ваш адрес?

– Я живу на улице Бетизи, – сказал удивленный Шомберг.

– Ваш я знаю, д'Эпернон.

– Улица де Гренель.

– – Вы мой сосед. А вы, Можирон?

– Я обитаю в казарме Лувра.

– Значит, я начну с вас, если разрешите, нет, пожалуй, с вас, Келюс.

– Великолепно. Мне кажется, я понял. Вы пришли по поручению Бюсси?

– Не стану говорить, по чьему поручению я явился, господа. Мне надо с вами поговорить, вот и все.

– Со всеми четырьмя?

– Да.

– Хорошо, но если вы не хотите говорить с нами в Лувре, потому что, как я предполагаю, считаете это место неподходящим, мы можем отправиться к одному из нас. Мы можем выслушать все вместе то, что вы собирались сказать нам каждому по отдельности.

– Прекрасно.

– Тогда пойдемте к Шомбергу, на улицу Бетизи, это в двух шагах.

– Да, пойдемте ко мне, – сказал молодой человек.

– Пусть будет так, господа, – ответил Сен-Люк и снова поклонился.

– Ведите нас, господин Шомберг.

– С удовольствием.

Пятеро дворян вышли из Лувра и взялись под руки, заняв всю ширину улицы.

За ними шествовали их вооруженные до зубов слуги.

Так они явились на улицу Бетизи, и Шомберг приказал приготовить большую гостиную своего дворца.

Сен-Люк остался ждать в передней.

Оставим ненадолго Сен-Люка в передней Шомберга и посмотрим, что произошло между ним и Бюсси.

Бюсси, как мы знаем, покинул тронный зал вместе со своим другом, раскланявшись с теми, кто не был проникнут духом придворного угодничания до такой степени, что мог не ответить на любезность столь опасного человека, как Бюсси.

Ибо в те времена господства грубой силы, когда личное могущество было всем, человек мог, если он был силен и ловок, выкроить в прекрасном королевстве Франция небольшое королевство для себя, как в географическом, так и в моральном смысле.

Именно так и царствовал Бюсси при дворе короля Генриха III.

Но в тот день, как мы с вами видели, Бюсси встретил в своем королевстве весьма дурной прием.

Лишь только друзья вышли из зала, Сен-Люк остановился и, с беспокойством глядя на Бюсси, спросил:

– Вы плохо себя чувствуете, друг мой? Вы так бледны, что, кажется, вот-вот потеряете сознание.

– Нет, – сказал Бюсси, – я задыхаюсь от злости.

– Ну хорошо, думаете вы что-нибудь предпринять в отношении этих бездельников?

– Еще бы, черт побери, вы сейчас увидите.

– Ну, ну, Бюсси, спокойствие.

– Да вы просто прелестны: «спокойствие»! Если бы вам наговорили половину того, что я сейчас выслушал, то, при вашем нраве, у нас было бы уже смертоубийство.

– Ладно, что же вы хотите делать?

– Вы мой друг, Сен-Люк, и дали мне страшное доказательство этой дружбы.

– Э! Дорогой мой, – сказал Сен-Люк, который считал, что Монсоро мертв и лежит в могиле, – пустяковое дело, не вспоминайте о нем, вы меня обидите. Разумеется, удар был отменный, и, главное, я его очень искусно выполнил, но это не моя заслуга, меня ему обучил король, пока держал взаперти в Лувре.

– Дорогой друг…

– – Оставим же Монсоро там, где он находится, и лучше поговорим о Диане. Была она хоть чуточку рада, бедная малютка? Простила она меня? Когда свадьба? Когда крестины?

– Э, милый друг, подождите, пока этот Монсоро умрет.

– Что вы сказали? – переспросил Сен-Люк и подскочил так, словно наступил на острый гвоздь.

– Ах, милый друг, маки совсем не такое опасное растение, как вы было подумали, и он вовсе не умер от того, что упал на них. Совсем наоборот: он жив и злобствует пуще прежнего.

– Вот так раз! Это правда?

– Господи боже мой, да. Он только о мести и думает и поклялся убить вас при первой возможности. Вот гак обстоят дела.

– Он жив?

– Увы, да.

– Кто же тот безмозглый лекарь, который выходил его?

– Мой Реми, милый друг.

– Как! Я просто опомниться не могу! – продолжал Сен-Люк, ошеломленный этим открытием. – А! Да ведь в таком случае я обесчещен, клянусь телом Христовым! Я-то объявил всем, что он мертв. Наследники встретят его в трауре. Нет, меня не смогут уличить во лжи. Я его докопаю при первой же встрече и вместо одного удара нанесу ему четыре, если понадобится.

– А теперь успокойтесь вы, дорогой Сен-Люк, – сказал Бюсси. – По правде говоря, Монсоро относится ко мне гораздо лучше, чем вы можете вообразить. Представьте себе: он думает, что вас на него натравил герцог. Он ревнует к герцогу. Я же считаюсь ангелом, бесценным другом, Баярдом, его дорогим Бюсси, наконец. Да оно и понятно, ведь это скотина Реми вызволил его из беды.

– И с чего только Одуэну взбрела в голову такая дурь!

– Что вы хотите! Понятия честного человека. Он воображает: раз он лекарь, значит, должен лечить людей.

– Да он не от мира сего, этот молодчик.

– Короче, Монсоро считает, что обязан жизнью мне, и доверяет мне свою жену, – Ага! Понимаю. Это обстоятельство и позволяет вам более терпеливо ждать его смерти. Но, как бы то ни было, я просто не могу прийти в себя от удивления.

– Дорогой друг!

– Клянусь честью! Я как с неба свалился.

– Вы видите, что сейчас дело не в господине де Монсоро.

– Нет! Будем наслаждаться жизнью, пока он лежит пластом. Но предупреждаю, что к моменту его выздоровления я закажу себе кольчугу и распоряжусь обить мои ставни железом. А вы разведайте у герцога Анжуйского, не дала ли ему его милая матушка рецепта какого-нибудь противоядия. Пока же будем веселиться, милый друг, будем веселиться.